«Спасите… кто-нибудь, спасите!.. О, боги, как же страшно… какое мрачное место… десять ритуальных столбов на холме… больно… веревки так туго стянуты – жрецы постарались… Вот награда за то, что красива и девственна… какая честь – стать жертвой!.. десять самых красивых невест!.. за что!?.. Свет меркнет – Он где-то рядом!.. что он сделает с нами?.. сожрет?.. растерзает?.. почему ему нужны именно девственницы – об этом даже думать не могу без содрогания… Мамочка моя… спасите, кто-нибудь!..»

Меня начинает трясти, по щекам текут слезы…

***

– Стоп! Стоп! – голос режиссера врывается в мой транс, как из другого мира. За доли секунды он оказывается рядом с центральными «жертвами». – Мы что здесь, дешевую вульгарщину снимаем, или все-таки на историческое фэнтези замахнулись?! Вы жертвы-девственницы или шлюхи из борделя? Крутите своими…формами, как непотребные женщины…

– Но вы сами говорили, что мы должны быть сексуальными, – осмелилась высказаться та, что у центрального столба.

– Сексуальными в своей невинности! Во все времена, во всех культурах, всех мужиков привлекала не-по-роч-ность! Даже Драконов, дьявол их возьми. Желание обладать тем, что больше никому не принадлежит! Вы хоть помните, что такое девственность? – он бегает от одной к другой. – А вы? Лица мертвые! Понимаете, что такое настоящий животный страх? Если не испытывали, – вообразите, раз уж решили, что вы – актрисы! Ужас в глазах мне нужен, а не эти ужимки ваши или застывшие маски!

Я вжала голову в плечи и постаралась стать невидимой. Все знают: Сергей Дмитриевич, наш режиссер,– гениален, как дьявол, но весьма экстравагантен в поступках и тем более– в выражениях. Да, сейчас он внушит всем животный ужас! В полном расцвете лет, с аристократическим лицом, смуглый, высокий, не перекачанный, с волной волос цвета воронова крыла, этакий жгучий альфа-самец, в моменты гнева он превращался в демона, пугая адской всепожирающей энергетикой и пылающими глазами. Он не кричал, но казалось, что вот-вот лопнет голова.

Я в этом эпизоде жертвоприношения Дракону – всего-то групповка, без текста. Я пока только учусь на актерском. К сожалению (а может к счастью) – привязана почти к крайнему столбу, может, и в кадр не попаду. В общем-то, мы все здесь групповка, только в центре – есть в центре! Ну, а я – справа с краю…

– Я сам лично на этот эпизод отбирал актрис по фото! Милые, нежные девушки… откуда взялись губошлепные утконосы? – режиссер уже распинался возле очередных двух красавиц. Перед съемкой они рассматривали остальных девчонок с высоты небоскреба, перешептывались и хихикали.

– Что за мода – выпячивать свои накачанные губы?! Вы что, хотите ими Дракона отпугивать? Может получиться! Уж точно не поверит, что вы девственницы! Почему фото представили не актуальные? Куда смотрел кастинг-директор? Где был гример?

Девчонки, белые как молоко, стали скулить, что на кастинге они были как на фото, а губы подкачали попозже, хотели быть еще красивее. А у гримера не были, накрасились сами. Как говорится, занавес. Режиссера надо было видеть! Он побледнел, потом покраснел, сжал кулаки, стиснул зубы, вскинул руки…

Дурочки. Как они могли не знать таких элементарных вещей! Наверно, их отобрали из какой-нибудь массовочной базы, потому что по внешности подошли. И надо же им было совершить такую ошибку!

Я расстроилась: съемочный день может улететь в трубу, если мы не сделаем всё как надо. Тогда нет гарантии, что мы останемся в этом фильме, когда-либо попадем к этому режиссеру, и вообще, вдруг всех кастинг-директоров поставят в известность – тогда прощай мечта всей жизни – актерская карьера. И хотя лично мне замечаний не сделали, кто потом будет разбираться.

В этот момент режиссера подозвал оператор-постановщик. Сергей Дмитриевич неопределенно махнул на нас рукой и пошел к телевизору видеоконтроля. Я выдохнула – хоть до меня не добрался. Как оказалось – рано расслабилась. Оператор и режиссер, глядя то на экран, то явно в мою сторону, что-то активно обсуждали. Ах, ну да, при масштабности фильма, естественно, применяется многокамерная съемка, видно, одна из камер запечатлела меня.

Глава 2

– Как вас зовут? – Сергей Дмитриевич бесцеремонно приподнял мое лицо за подбородок и стал рассматривать, крутя то так, то эдак, как будто покупал рабыню на восточном базаре. А вот это уже свинство – пользоваться тем, что актриса связана.

– Анна-Мария. – Режиссер удивленно приподнял бровь. – Моя мама хотела сделать приятное моим бабушкам и назвала меня в честь их матерей, то есть в честь моих прабабушек… – я резко заткнулась. О боги, опять! Всегда, когда волнуюсь, начинаю говорить много, быстро и несу всякий бред.

– Анна-Мария, хм, у вас даже имя в теме. Вот вы были настоящей девственницей! (Знал бы он, насколько близок к истине). Всё прожили, как в реале, – бесстыдный режиссер, глядя мне прямо в глаза гипнотизирующим взглядом, очень медленно, чуть касаясь, провел ладонью по моей щеке, вниз по шее, спустился к заветной ложбинке. Меня обдало жаром, перехватило дыхание, захотелось провалиться сквозь землю. Как он смеет! Я связана, на мне почти нет одежды, вокруг больше полусотни участников киносъемок, а ему хоть бы хны. Он что, не понимает, что все на нас смотрят и… о, господи… нет… всё ниже… нет…

– Да, вот то, что нужно: страх, возмущение, стыдливость, непокорность. Вы можете спасти этот день. – Сергей Дмитриевич резко отстранился, повернулся к съемочной группе. – Так, девушек перевязываем: Анну-Марию – в центр, тех, что слева,– оставляем как есть, тех, что справа, смещаем вправо!

Я перевела дыхание, но куда деть глаза? Вот же гад, оказывается.

И зашевелился муравейник. Каждый знал свои обязанности, и вода актрисам подносилась, свет корректировался, грим подправлялся, нежные невесомые платьишки в который раз расправлялись на прекрасных девичьих телах, веревки заново обвивались вокруг них, шикарные волны волос укладывались, камеры перенастраивались.

После обновления грима и прически (моя угольно-черная роскошь до пояса – предмет зависти многих) я начала чувствовать жжение в затылке и головокружение: еще бы, все, кому не лень, глазели на меня. Заинтересованно смотрели ребята из съемочной группы (гадали, рождается ли новая звездочка – избранная режиссера, или так, случайно повезло, а потом обо мне забудут). Гримеры и костюмеры – отдельная каста, всё воспринимают по-своему: во время работы всегда строги, и не понять, что на самом деле думают. Среди девчонок только одна-другая искренне мне улыбаются, воодушевились моим внезапным «везением» – оно питает их веру в собственную удачу: «вот мы тоже постараемся – и нас заметят». Это те, кто привязан к крайним столбам. Те, кому пришлось подвинуться, не скрывают ехидства. Ничего, переживу. Мир кино – не для кисейных барышень.

– Актрисы, мне нужны ваши искренние эмоции: жизнь в опасности! Представьте, что я могу сделать с вашей карьерой, испугайтесь и покажите мне этот страх. Губошлепики, губы поджать, закусить от страха, в общем, их прокачки не должно быть видно. Бойтесь, поскуливайте, плачьте. Наезжающая камера – это дракон. Когда она начнет двигаться в вашу сторону – смотрим все с ужасом на неё. Анна-Мария, дракон будет заглядывать тебе прямо в душу, понимаешь, да? Текста нет, но можно от себя что-то выдавать. Это касается только Анны-Марии, остальные – не говорим.

Я собрала все свои душевные силы, всю энергетику, все способности в один клубок. Момент истины – или звезда, или забудь.

– Всё готово?.. Тишина на площадке… Актеры, приготовились… Камера. Мотор… Начали!

***

…Я зажмурилась. Бьюсь в рыданиях и лихорадке страха. Слезы текут ручьями, нечем дышать. В ужасе распахиваю глаза – вот он, передо мной, его взгляд пожирает изнутри.

– Мамочка… спасите… кто-нибудь… – то ли стон, то ли плач. Меня парализует, еще чуть-чуть – и сердце остановится!

– Стоп, снято! Эта сцена полностью снята.

Тишина, и – радостные крики, аплодисменты. Крайняя смена закончилась, сейчас всё будут сворачивать, а меня, наконец, отвяжут.

– Все молодцы, девушки – молодцы, справились. Анна-Мария, – Сергей Дмитриевич пронзительно смотрит и медленно кивает мне, будто ставит точку. Отвернувшись к своим помощникам, уходит с ними. Рядом прыскает уже отвязанная ехидна: «И это всё? Анна-Мария, да ты, видно, не такая и звезда!»

Я молчу. Если бы она знала, что значит в его исполнении такое движение. Мне рассказывали, и не раз. Теперь мне следует по-настоящему бояться: его кивок – как клеймо собственника. Актеров, отмеченных таким образом, он выжимает полностью. Да, он их много снимает, но не все могут выдержать безостановочную гонку. Кино – это адский труд. И вот сначала – взлет, а потом, стоит попросить передышки – и тебя предают анафеме. А сам – будто никогда не устает. Но и это – не самое страшное, я молода и здорова, кино – моя мечта, можно поработать. Вот только женщин он подчиняет полностью, выпивая все соки любви и желания. А это значит, что меня, скорее всего, ждет атака изощренного соблазнения. Ну, точно – демон! Я внутренне сжимаюсь. Когда же, наконец, меня отвяжут?! Что-то никого не видно, так быстро все разошлись. Не задумал ли он чего?

…Наверху, где световое оборудование, что-то искрит. Где ребята? Неужели, решили перекурить? Искр всё больше, аппарат прямо напротив меня, а я по-прежнему привязана. Почему? Девчонок отвязали, уже грим смывают, наверно… Сейчас бы кофе… Генератор начинает гудеть, шум нарастает со всех сторон, будто все аппараты заразились от одного искрящего.

– Эй, кто-нибудь! Отвяжите меня скорее! Здесь всё искрит! Мне страшно! Эй, где вы все?! Что с вашей аппаратурой?

Свет гаснет, ощущаю сильный толчок в свой столб – я уже с ним породнилась и срослась! Куда-то лечу, кажется, со скоростью света: свист в ушах, аж закладывает, потоки воздуха перекрывают дыхание.

– Аааааааааааааааааааааааах, – с криком теряю сознание.