Любимой

Перемещения в пространстве и времени

1

 
Родившись в городе, где Стеcихор ослеп,
Оклеветав Елену —
За что? Конечно, за измену,
Как будто не было измены,
Разрушившей Приама стены —
Я вырос и окреп.
 
 
Родившись в городе, где Эмпедокл
В жерло вулкана бросился отважно,
Надеясь богом стать – и это важно,
Бессмертья ведь иначе не добиться,
Надо биться,
Я крылья отрастил как сокол.
 
 
Родившись в городе, где Энкелад,
в оковах, под землею
С огнем шалит порою —
Титану скучно,
Пользуется тем, что подручно —
Я юности был рад.
 
 
……………………………………………………..
 
 
А ныне в городе, где мутная река
И триста лет гранит не омывает,
Где ветер, замерзая, завывает,
Где небо серое не видело Страбона,
Анхиса на руках Энея, Цицерона,
Тоску свою вручаю вам, века!
 

2

 
О, слоник славненький, слоненок-мини!
О, Этна грозная на горизонте!
О, сладкозвучные мелодии Беллини!
Я предал вас… ради чего?…
насмешки Данте?
 
 
Доступных дев, вседневного разврата?
Шипящего змеею языка?
Онегина, убившего дружка?
Зловонного, как вероломство, мата?
 
 
И, главное – ведь нет уже возврата.
 

Я помню

1

Савонарола

 
Я помню зеркала, натертые до блеска,
Наряды помню – шелк, парча и мех.
Любая, помню, как писалась фреска
И Симонетты помню звонкий смех.
Неужто красота – смертельный грех?
 
 
Я помню голос – голоса – в соборе,
Призывы все изысканное сжечь.
Я роковую помню эту речь!
«В костер картины, украшенья – в печь!»
В те времена он был еще в фаворе.
 
 
Потом его сожгли. Так, изощренно,
Монаху отомстили зеркала.
Спровадила Fiorenza^[1], приняла Геенна
Того, кто думал, что искусство тленно.
И били радостно колокола.
 

2

Константин

 
Я помню Палатин опустошённый,
Когда из Рима убыл Константин.
Туман в то утро выполз из низин,
Парил как будто в небе паланкин.
Все думали: о, царь наш умудрённый…
 
 
Все думали, что царь наш умудрённый,
Столицу бросив, царство сохранил.
На каждый городок не хватит сил:
Византий впредь – мерило всех мерил.
Все думали: он мудрый, умудрённый!
 
 
Он умудренный, воцарилось мненье —
А он всего лишь от химер бежал.
Фаусте бы он яду дал бокал!
Но он рассвирепел и возжелал
Убить жену мучительно в бассейне.
 
 
Узрев жену ошпаренной в бассейне,
Он сдал столицу, сдал свой Пантеон,
Венеру, Аполлона предал он —
И погрузились наши боги в сон…
У нас о нем другое было мненье.
 

3

Весталки

 
Я помню смрад и рокот Колизея,
Львов на арене, venationes, кровь^[2].
И каждого я помню дуралея,
День убивающего вновь и вновь
Тут, на ступеньках, от восторга млея.
 
 
Я помню гладиаторов свирепых,
Жизнь против жизни, слава или смерть,
И помню императоров нелепых
На крыше собственного мавзолея,
Внизу толпы довольной круговерть.
 
 
Я помню целомудренных весталок
На мраморных ступенях Колизея —
Особо почитаемых особ.
Удел у них, на самом деле, жалок,
Неведом им земных страстей озноб.
 
 
И полюбивших помню я весталок,
Зарытых заживо, другим в урок…
Десяток, помню, написал я строк
В честь этих, самых милых мне весталок,
Строк десять – вместо мавзолея.
 

4

Художники

 
Я помню красный цвет Фиорентино,
Блаженного – аквамарин.
Марию помню, томную, Бронзино,
Пармеджанино молодого сплин.
 
 
Лукрецию, со сломанным кинжалом —
Кровь капает с нагой груди.
Мадонну с гарпиями помню, в алом…
Буди, о память, лица все, буди!
 
 
Я помню кардинала ди Биаджо,
С змеею там, срамные где места,
И помню проститутку Караваджо —
Красавицу, родившую Христа.
 
 
Я помню Рафаэля Галатею,
Чистейшую, среди морских зыбей,
И больше никого упомянуть не смею —
Ни девушки, ни фрески нет нежней.
 

Моему отцу

1

 
Отец сказал: «Мы родом из Коринфа,
Оттуда заселялись Сиракузы…»
А я, у грота Аретузы,
Вдруг закричал: «Праматерь наша нимфа!»
 
 
Потом увидели каменоломню,
Афинских пленников могилу,
Teatro greco… Кланялись Эсхилу.
Все это помню, помню!
 
 
Спустя полгода он уже в гробу.
«Проклятый мотороллер!» – плачет мама.
Немного крови высохшей на лбу…
Такая драма.
 

2

 
Он пел везде, по всей стране,
В Милане, Риме и Катанье.
В Вероне, помню, на коне,
В грязи – в Палермо, на спине,
В Тревизо – в ванне.
 
 
Он Верди пел, легко брал «до»,
Мог страстным быть, особенно в терцете.
Беллини пел, все роли, «от» и «до».
Про Марьо говорил: «Вот повезло —
Погиб красиво, с честью, на рассвете!»
 
 
Мы ездили втроем, по всей стране,
На сцене – он, мы с мамой в зале.
Мы слушали и кулаки держали.
«И сколько же», – сказала мама мне,
«Быть может в голосе печали…»
 

3

 
«Ты помнишь теорему Пифагора?»
Спросил отец, не ведая стыда…
(Запутался. Чужое. Ох, беда!
Вот как бывает, раз задула бора
И льет из крана мерзкая вода^[3]).
 
 
Начнем с начала. Было се в Кротоне.
Мы отдыхаем, я, отец и мать.
Купаемся. Вздох мамы: «Благодать!»
Вдруг видим, из воды выходит рать,
Сияют латы на небесном фоне.
 
 
«Так это ж греки!» закричал отец.
«Пирр молодец! Ура! Вот будет пьянка!» —
«Ты, может, грек, но я уж – итальянка!»
Ругаются. (Привык). И вот конец.
 
 
Сидим за ужином, и папа держит речь:
«Все-все хорошее нам дали греки,
Искусство – греки, мысли тоже – греки,
Без них мы все – духовные калеки.
И вот, сейчас, лишившись их опеки…»
А мать зевает: «Не пора бы лечь…?»
 
 
…………………………………………………………..
 
 
Теперь читаю – «из какого сора»,
И думаю – ведь я уже не грек.
Забыл я теорему Пифагора
И розоперстый продал оберег.
 

4

 
«Но римляне – моральные уроды,»
За завтраком сказала мама.
(А за окном – какая панорама!
Вид нà море, что может краше быть!)
Увы, мне с ними жить…
«А термы, храмы, своды,
Все вместе – мраморные города,
 

Конец ознакомительного фрагмента.