Joseph A. Schumpeter

Die Krise des Steuerstaates.

Zur Soziologie der Imperialismen

Перевод с немецкого Кирилла Лощевского

под научной редакцией Эдуарда Сафронова

Проект серийных монографий по социально-экономическим и гуманитарным наукам

Руководитель проекта Александр Павлов

https://elibrary.ru/cijjtp

На обложке – Photo by Daniel von Appen on Unsplash

Опубликовано Издательским домом Высшей школы экономики

http://id.hse.ru

doi:10.17323/978-5-7598-2992-8

© Перевод на русский язык. Национальный исследовательский университет «Высшая школа экономики», 2025

* * *

Кризис налогового государства

Перевод издания: Schumpeter J. A. Die Krise des Steuerstaates // Zeitfragen aus dem Gebiet der Soziologie. 4. Heft. 1918. S. 1–71.

I. Вопросы

В определенных кругах стало аксиомой утверждение, что проблемы государственных финансов, оставленные нам войной, не могут быть решены в рамках того устройства экономики, которое господствовало до войны. Это экономическое устройство представляло собой смесь весьма противоречивых и разнородных элементов, каковую, лишь прибегнув к достаточно смелой абстракции, можно назвать экономикой свободной конкуренции. При этом она всем тем, что могла предъявить в качестве «прогресса» и успеха, была обязана свободе конкуренции, сохранявшейся в ней, несмотря ни на что, – в том числе вопреки тем попыткам установления государственного контроля, которые, как известно, были лишь усилены войной, но вовсе не были ею порождены как таковые. Обречено ли это экономическое устройство пасть под бременем военных тягот или оно должно быть преобразовано государством таким образом, чтобы затем появилось нечто новое? Как правило, ответ на этот вопрос отнюдь не основывается на беспристрастном анализе. Как и во всем остальном, здесь каждый стремится к тому, чтобы то, чего он всегда желал, было реализовано как необходимое следствие войны: один ждет краха «зрелого капитализма», кульминацией которого явилась война; другой – более полной, нежели прежде, экономической свободы; третий – смоделированной нашими «интеллектуалами» «административной экономики». Это должно произойти, поскольку государство – как с удовлетворением говорит буржуа – или свободная экономика – как с воодушевлением утверждает интеллектуал – оказались несостоятельными. Ни один из них – но ближе к этому все-таки социалист – не пытается обосновать это суждение таким способом, который имел бы хотя бы некоторое сходство с привычной практикой экономического мышления. Весьма прискорбная, как и почти все в проявлениях культуры или бескультурья нашего времени, эта дискуссия доказывает, что по крайней мере для лозунгов закон свободной конкуренции все еще актуален: побеждает самый дешевый. Ни в какой другой области знания подобное не было бы возможно. Лишь в экономических вопросах каждый считает себя компетентным специалистом и полагает, что он вправе, простодушно разделяя вековые заблуждения, непринужденно объявлять свои в высшей степени личные – экономические или идейные – интересы апогеем всякой мудрости. Однако здесь эта тема затрагивается лишь в самых общих чертах. Тот, кто желает обратиться к ее исчерпывающему обсуждению, может отложить этот номер в сторону. Ведь нас интересует не она, а кое-что другое.

Если приведенное нами в начале наших рассуждений утверждение истинно, то мы находимся в преддверии кризиса гораздо более значительного, чем тот, на который указывает вынесенная в заголовок фраза. С одной стороны, отказ от налогового государства и переход к какой-то другой форме покрытия совокупных потребностей не просто означал бы, что место довоенной финансовой системы займет какая-то другая финансовая система. Скорее, изменило бы свою сущность и то, что мы называем современным государством; приводимая в движение новыми моторами, экономика должна была бы направиться какими-то новыми маршрутами; социальная структура не могла бы оставаться прежней; жизненные чувства и культурные смыслы, психический габитус индивидов – все это должно было бы измениться. С другой стороны, достаточно очевидно, что продолжительная несостоятельность налогового государства не могла бы быть случайным следствием какого-нибудь одного, пусть и чрезвычайно значительного повреждения, как если бы, например, в остальном полностью жизнеспособное налоговое государство внезапно стало бы невозможным в результате мировой войны и ее последствий. Простейшее рассуждение показывает, что война разве что продемонстрировала намного более фундаментальную недостаточность общественной формы, финансовым выражением которой является налоговое государство, что она самое большее могла стать лишь поводом для проявления дефектов несущих конструкций нашего общества и только приблизила крах, неизбежный по более глубинным причинам. Здесь финансовая ситуация открывает перед нами важную в социологическом отношении перспективу, которая нас, собственно, и интересует. Что означает «несостоятельность налогового государства»? Что вообще составляет его сущность? Как оно возникло? Каковы социальные процессы, лежащие в основании поверхностных фактов, выражаемых бюджетными цифрами?

II. Финансовая социология

Непреходящая заслуга Гольдшейда^[1]состоит в том, что он первым обратил должное внимание на этот подход к финансовой истории, открыв широкой публике ту истину, что бюджет представляет собой «очищенный от всех вводящих в заблуждение идеологий скелет государства» – смесь суровых, голых фактов, которые только и должны иметь значение в области социологии. Прежде всего, финансовая история каждого народа составляет существенную часть его истории вообще: огромное влияние на судьбу народов оказывает экономическое кровопускание, вызываемое потребностями государства, и то, каким образом используется результат этого кровопускания. Непосредственное влияние финансовых потребностей и финансовой политики государств на развитие национальной экономики, а тем самым и на все жизненные формы и культурные смыслы в некоторые исторические периоды объясняет практически все основные характеристики сложившейся ситуации, в большинстве периодов – очень многие из них и лишь в немногие – ничего. Наш индустриальный организм, каков он есть, нельзя понять, если не принимать во внимание это обстоятельство. А наши люди под финансовым давлением государства стали такими, какими они по сути являются. Вплоть до начала нашего столетия экономическая политика государств руководствовалась в первую очередь финансовыми мотивами – например, только финансовые мотивы определяли экономическую политику Карла V; в Англии к началу XVI века они привели к господству иностранных купцов, пользовавшихся государственными привилегиями; во Франции времен Кольбера – к попытке подчинить всю страну корпоративному регламенту, а в Пруссии при Великом курфюрсте – к переселению французских ремесленников. И все это породило формы хозяйствования, человеческие типы и промышленные локации, которые без этого не появились бы, и все это сказывается и по сей день – но не только: финансовые мероприятия государств, даже если это было непреднамеренно, создавали и уничтожали индустриальные отрасли, индустриальные формы и индустриальные районы, тем самым способствуя построению (и перекосам) структуры современной экономики, а в силу этого и созиданию духа современности^[2]. Однако намного более важным, чем каузальное, является симптоматическое значение финансовой истории. Каким духом вскормлен тот или иной народ, на какой ступени культуры он находится, как выглядит его социальная структура, к каким последствиям для предприятий может привести его политика^[3]– нисколько не преувеличивая, можно сказать, что в ней мы найдем все это и еще многое другое. Тот, кто способен расслышать ее послание, отчетливее, чем где-нибудь еще, услышит в нем гром всемирной истории.

Важнее всего то, что процессы, о которых повествует финансовая история, позволяют нам выявить как законы социального бытия и социального генезиса и движущие факторы народных судеб, так и способы возникновения и исчезновения конкретных ситуаций, прежде всего организационных форм. Финансы являются одним из наиболее оптимальных исходных пунктов для исследования социального механизма, и особенно, но не только, механизма политического. Именно в тех поворотных пунктах или, точнее, в те поворотные эпохи, в которые существующее начинает отмирать и переходить в нечто новое и которые, в том числе и в финансовом отношении, всегда представляют собой кризисы тех или иных старых методов, проявляется вся плодотворность этой точки зрения: как в каузальном значении – поскольку процессы в сфере государственных финансов являются важным элементом комплекса причин всякого изменения, – так и в симптоматическом – поскольку все, что происходит, накладывает свой отпечаток на финансовое хозяйство. Несмотря на все оговорки, которые всегда можно сделать в таких случаях, здесь, пожалуй, имеет смысл говорить о специфическом фактическом материале, о специфическом круге проблем, специфическом ракурсе рассмотрения, короче, о некоей особенной области: финансовой социологии, от которой много можно ожидать.

Из этих ракурсов рассмотрения, развитие которых по большей части все еще зависит от воли богов, нас прежде всего интересует один: рассмотрение государства, его сущности, его форм, его судеб с финансовой точки зрения. Результатом этого рассмотрения является выражение «налоговое государство». Тому, что с достаточной ясностью им обозначается, посвящены нижеследующие исследования.