Все мы валялись в одной и той же грязи, и все ждали одинаковой смерти. Я же мог думать только о своей собственной жизни и о своей собственной смерти. Холодный и бессердечный, я шагал по трупам, и порой мне было тяжело, что я не ощущаю боли при этом. Теперь же порицание Звонимира не дает мне покоя: я вынужден подумать о своей холодности и о своем одиночестве.
– Всякий человек живет в каком-либо общении с другими, – говорит Звонимир.
В общении с кем живу я?
Я живу в общении с обитателями отеля «Савой».
Мне приходит на ум Александр Белауг. И он теперь живет в «ближайшем соседстве» со мною, но что у меня было общего с Александром Белаугом?
Не с Белаугом у меня оно было, а с покойным Санчиным, задохнувшимся в испарениях прачечной, и со Стасей, и со многими жильцами пятого, шестого и седьмого этажей, со всеми теми, которые дрожали перед инспекторскими визитами Калегуропулоса, которые заложили свои чемоданы и на весь остаток дней своих заперты в этом отеле «Савой».
Нет у меня и следа общности с Каннером, и Нейнером, и Ансельмом Швадроном, с мадам Купфер, с моим дядею Фебом Белаугом и его сыном Алексашею.
Конечно, я живу в коллективе, и его горе – мое горе, его бедность – моя бедность.
И вот я стою на вокзале и ожидаю денег и не нахожу работы. И я еще не уплатил за комнату, и нет у меня даже чемодана для Игнатия.