– А я вполне могу спросить, – отвечала она, – отчего, столь откровенно намереваясь задеть и оскорбить меня, вы предпочли сообщить мне, что питали ко мне расположенье вопреки своей воле, вопреки рассудку и даже вопреки натуре своей? Разве сие не извиняет отчасти нетактичности, если я таковую явила? Но у меня есть и другие резоны. Вам прекрасно сие известно. Не восставай против вас мои чувства, будь они безразличны или даже благосклонны, ужель полагаете вы, что какое бы то ни было соображенье понудит меня принять предложенье человека, кой сокрушил – быть может, навсегда, – счастье любимой моей сестры?
При сем заявленьи г-н Дарси покраснел, однако смятенье вскоре покинуло его, и он слушал дальше, не перебивая.
– У меня имеется сколько угодно причин думать о вас дурно. Никакой мотив не извинит неправедной и постыдной вашей роли в этом. Вы не смеете, вы не можете отрицать, что стали главным, если не единственным средством их разлученья, одного подвергнув всеобщему осужденью за капризность и ветреность, другую обрекши на всеобщие насмешки над разбитыми надеждами, и обоих подарив острейшим несчастьем.