Глава 1. Приговор

– Вы уверены, ошибки быть не может? – я все еще пыталась зацепиться за глупую надежду, что дядечка в белом халате перепутал меня с какой-то другой своей пациенткой.

– Увы, Вероника Семеновна, мне бы тоже этого очень хотелось.

Строгий мужчина среднего возраста, роста и веса смотрел на меня со смесью сочувствия и смирения. Ни один врач не получает удовольствия, если он не больной ублюдок, говоря больному о смертельном диагнозе. Тот, чьей фамилии я даже не пыталась запомнить, ведь была уверена, что пройду медкомиссию за пару дней и забуду о неудобствах, протянул через стол бумажный платок. Только сейчас почувствовала, что по щекам проходят неровные мокрые дорожки.

– И что теперь? – понадобилось время, чтобы я смогла справиться с голосом.

– Необходимо пройти более полное обследование, я выпишу направление. И, Вероника Семеновна, не стоит думать, что это – приговор. Современная медицина зашла очень далеко, и шансы на выздоровление, пусть и небольшие, врать не буду… Но они есть! А это – самое главное в вашей ситуации. Вы слышите меня? Понимаете, о чем я?

Сложный вопрос. Что-то про мое отсутствующее теперь будущее?

– Девушка, – доктор встал со своего места, пересек довольно широкий кабинет и присел рядом на соседний стул. – Я знаю, как сейчас тяжело и страшно. У нас есть психологи, они вам помогут. Еще раз: не стоит себя хоронить раньше времени, мы сделаем все, что в наших силах. Но многое зависит от вас и вашего состояния.

Он снял очки и устало потер переносицу. Потянулся за кувшином в центре стола, налил и протянул полный стакан мне. Не уверенная, что смогу удержать его трясущимися руками, я помотала головой, отказываясь.

В голове сотней жужжащих роев вились мысли, главной из которых была: за что? Неужели я не достойна хотя бы крошечного кусочка пусть не счастья, но чего-то очень на него похожего. Спустя десять лет мытарств и скитаний, борьбы с системой и, чего уж там, бесславного проигрыша ей казалось, что я нашла свое место под солнцем. Оно включало всего ничего: съемная квартира в спальном районе Питера, работа в должности менеджера в одной довольно перспективной компании, налаживание приятных отношений с намеком на серьезность с мужчиной, чья фирма сотрудничает с нашей. Служебный роман пока не перетек в нечто большее, нежели несколько свиданий в приличных ресторанах, но я верила, что все впереди. Кто бы мог подумать, что мое оптимистичное «впереди» окажется не более чем миражем.

Когда родители и младший брат разбились в авиакатастрофе, меня словно разбросало по кускам вместе с фюзеляжем. Собраться обратно оказалось крайне тяжело, это был почти что подвиг. Помогли друзья, причем не мои, а родителей. Они взяли на себя все хлопоты, оформление документов, пособий, наследства. Но даже они были бессильны, когда хитрые партнеры отца умудрились переписать на себя все активы задним числом. Меня выкинули из квартиры на Петроградской набережной, заморозили счета, перестали перечислять деньги на обучение в элитной школе. Выйдя из апатии, я попыталась что-то доказать, но куда там. Система, будь она неладна! Сил хватило ненадолго, и я сдалась, свалила на другой конец мегаполиса в надежде никогда не видеть эти мерзкие рожи псевдопонимающих акционеров. Плюнула и начала жизнь заново, бережно храня в сердце память о близких и любимых людях, которые так рано меня покинули. Видимо, наша встреча назначена скорее, чем я предполагала.

Из раздумий вынырнула уже в коридоре, придерживаемая заботливой рукой главной медсестры. Женщина что-то говорила, заглядывая в глаза, гладила по волосам и предлагала кому-нибудь позвонить. Странно, но вот как раз этого хотелось в последнюю очередь. Жалость не самое приятное, что я чувствовала по отношению к себе. Да и есть ли смысл кого-то тревожить?

Видимо, вопрос я сказала вслух, потому что медсестра с укором покачала головой:

– Деточка, конечно, есть! Тебе же теперь лечение ого-го какое предстоит! Ну, да ты не переживай. У нас Севастьянов знаешь, какой? Он с того света достает, за руку из-за черты выводит. Нельзя надежду терять, милая. Никак нельзя!

Что-то слишком много этой надежды на одну маленькую меня. Я совсем по-детски шмыгнула носом и, вздохнув, потащилась к выходу, так и не поблагодарив сердобольную женщину.

Следующие несколько дней прошли как в тумане, и я чувствовала себя ежиком, тыкающимся мордочкой то в дерево, то в кусты. Призрачная лошадка давно убежала, а я все еще пытаюсь нащупать мягкий теплый круп. Меланхолия накрыла еще до того, как я переступила порог клиники, где мне поставили диагноз «опухоль головного мозга, стадия четыре». Никогда не считала себя сильным человеком, все ресурсы и так ушли на то, чтобы попробовать поднять голову после гибели семьи. Что ж, вероятно, не всем на этой планете суждено дышать полной грудью. Или просто дышать.

Подробные анализы оказались еще хуже осторожных прогнозов врачей, и я горько усмехнулась, прикидывая, успею ли разобраться с делами. Сходить на кладбище к родным, доделать проект… Господи, какой проект, о чем я?! В него же даже правки при необходимости никто не внесет. Нет, лучше сосредоточиться на чем-то по-настоящему важном, иначе сойду с ума.

О ком я точно должна была позаботиться перед тем, как отправлюсь навстречу предкам – кот Гришка. Приблудный вредина обитал в моей квартире почти полгода, и порой казалось, что мне стоит поискать себе отдельное жилье, уж больно по-хозяйски он себя чувствовал. Боже, сколько сил мне пришлось потратить, чтобы приучит его к лотку! Серо-белый паршивец считал, что никто не вправе указывать ему, где справлять нужду. И уж тем более, эта кожаная двуногая, что караулит с шальными глазами почти до утра в надежде перехватить Его Котейшество по дороге в ботильоны или на коврик в ванной. А у помойки такой умильно-жалобный был, хитрец!  В общем, да, меня практически победил уличный кот. Куда мне бороться со страшным недугом?

В итоге, спустя десятки звонков по знакомым Гришку согласились приютить бывшие одногруппники, близнецы Пахмутовы. Артем и Антон жили в отдельной квартире с домработницей и охраной в подъезде, так что условия жизни коту я выбила неплохие. Правда, ребята согласились открыть агентство по передержке усатых-полосатых на время. Не говорить же им, что скоро возвращать животинку будет просто некому. Знаю, не самый честный из поступков, но иначе могу не успеть.

Молясь, чтобы Григорий вел себя пристойно хотя бы первые несколько дней, я поцеловала его в мокрый нос, и, тяжело вздыхая, закрыла переноску. Он же, будто что-то почувствовал и лизнул в ответ в щеку. Таких нежностей с мохнатым недоразумением раньше не водилось, и слезы полились сами собой.

– Постарайся не довести их хотя бы пока я здесь, идет? А потом они к тебе привыкнут и никуда не денутся, дрессируй, как меня.

Какое-то грустное «мяу» стало мне ответом, а, может, я уже сама что-то надумываю.

Седьмое свидание с Альбертом, конечно, так и не состоялось. Я думала несколько часов, ходя туда-сюда по квартире, в итоге написала длиннющее сообщение с кучей красивых эпитетов, смысл которых сводился к «нам не по пути». Потом сама над собой посмеялась, стерла все к чертям, и просто отправила краткое «Нам не стоит больше видеться. Прощай». Номер занесла в черный список, в соцсетях заблокировала, почту удалила. Почему-то было важно, чтобы он не узнал, что со мной происходит. Пусть лучше запишет в стервы и «динамо», чем начнет заранее оплакивать и сочувствовать нелегкой доле.

Перед очередным визитом в клинику я долго всматривалась в собственное отражение и не могла найти и тени болезни, засевшей в моей черепушке. Подумаешь, синяки под глазами. Они у меня почти всегда, привет от бесконечных недосыпов и литров крепкого черного кофе. Волосы не выпадают, химии еще не было, и темно-русые кудряшки так и торчат в разные стороны. Зря я, наверно, их так коротко подстригла. Никогда не носила шикарную длинную шевелюру, в принципе, за моими кудряшками и без того сложно ухаживать. А в парикмахерской побывала накануне последнего свидания с Альбертом, очень хотелось его удивить. Не удержалась, сделав ультра-каре. Ничего, как говорила мама: волосы – не зубы, отрастут.

Ах, черт, нет, не мой случай. Кажется, пора привыкать к тому, что ничего у меня не отрастет, не заживет, не наладится. Ничего больше не случится ни хорошего, ни плохого, если не считать преждевременной кончины одной крайне неудачливой молодой особы. Остается надеяться, что больно не будет.

Увольняться не стала, взяла отпуск за свой счет, причем, смалодушничала и сделала это по телефону. На том конце провода долго молчали, и я уже приготовилась к выговору и обвинению в безответственности. Но в этот раз начальник решил не читать изнуряющих лекций, обещая сделать это при встрече. Дал две недели, посоветовав как следует отдохнуть, коль так приспичило. Даже незаконченный проект не припомнил, что вообще удивительно. Я почти расчувствовалась, хороший же мужик, жалко его так кидать. Но еще одного потока жалости я не вынесу, увольте. Хм, а иронично…

Когда я входила в клинику, стены которой не так давно видели мой полный крах, почувствовала предательскую дрожь в коленях. Как бы не храбрилась, страх-то ни куда не девается, не рассеивается. Приглушенный в хлопотах последних дней, здесь он начал расти как большой снежный ком, и грозил вот-вот задавить своей массой. Это уже паника, а не просто опасения за свою свободу или жизнь, что в моем случае вообще смешно! Говорят, сердце может в буквально смысле остановиться, разорвавшись от страха. В принципе, как вариант, если я смогу избежать боли и страданий, то готова откинуть тапки прямо в этом коридоре, лишь бы побыстрее!

– Вероника Семеновна, рад вас видеть! – расплылся в улыбке доктор Севастьянов.

Вот что ему ответить? Что я, если честно, не совсем его эмоции разделяю?

– Понимаю, простите, это привычка, – пробормотал под нос мужчина, но тут же встряхнулся и, придерживая за локоть, повел в кабинет. – На самом деле у меня хорошие новости! Нет-нет, не смотрите на меня так, я сейчас все подробно объясню.

Я прокашлялась, чуть отодвинулась от напирающего доктора, и в святая святых главврача петербургского НИИ мы заходили на почтительно расстоянии друг от друга.

– Итак, ваша…ситуация крайне сложная, что скрывать, – начал он, усевшись в глубокое кресло во главу стола. – Вам известно, что анализы и расположение опухоли говорит о том, что оперативное вмешательство невозможно?

– Да. Но…

Признаться, была мысль попробовать уговорить его разрезать-таки мой гостеприимный для всяких вредоносных шариков череп и вытащить все лишнее во что бы то ни стало. Согласна на любые риски, а там как пойдет. Даже если не переживу операцию, какая разница? Дорога-то одна.

– Подождите, пожалуйста. Дайте сначала мне закончить, – строго предупредил Севастьянов…надо хоть имя его узнать, что-то совсем забыла. – Как я уже сказал, крайне сложная ситуация подкреплена поздним обнаружением и постановкой диагноза. Откровенно говоря, я плохо представляю, как опухоль могла вырасти до таких размеров всего за несколько месяцев. Учитывая, что я видел результаты ваших предыдущих медкомиссий.

Да, проходить обследование для моего начальства – как сходить кофе выпить. Были слухи, что Вадим Валерьевич потерял любимую жену как раз из-за того, что та вовремя не обратилась за помощью. И с тех пор его пунктик отзывался служащим двухдневными забегами по разным специалистам. Это еще что, его дети наверняка не вылезают из аппаратов МРТ… Впрочем, мне его паранойя даже в чем-то оказалась полезна.

– Никаких гарантий, но в вашем случае, повторюсь…

Я снова погрузилась в собственные мысли и не поняла, что мне говорят.

– Простите, что вы только что сказали? Я задумалась просто.

Мужчина вздохнул, но ни капли недовольства я не заметила. Наверно, я не первая смертница, которая сидит на этом стуле и отключается посередине диалога.

– Вероника Семеновна, я о том, что нашел для вас, откровенно говоря, единственно возможный вариант на выздоровление.

Что?!

– Подождите, – не выдержав, я вскочила на ноги, уронив сумку, но даже не взглянула на нее. – Вы сказали, что опухоль не операбельна, и мне остается собирать документы на химию, ждать очереди…если доживу, пройти курс и надеяться, что произойдет чудо.

– Так-то оно так, но не совсем, – поморщился мужчина и окончательно меня запутал. – Выслушайте же! Сядьте! Я говорю, что нашел выход, по крайней мере, надеюсь, что он таковым является. Речь об экспериментальной программе, в которой сейчас как раз ведется набор. И вы подходите по всем параметрам.

Дальше я слушала в оба уха, боясь упустить мельчайшие подробности. Оказывается, наш минздрав много лет ведет разработку уникального проекта, который позволит в будущем избегать смертей среди населения практически от любых заболеваний. Если не вдаваться в научную лабуду, в которой я ни черта не понимаю, можно сказать, что тела добровольцев погружают в анабиоз на некоторое время. Тогда болезнь якобы не сможет развиваться и убить своего носителя, и врачи успеют не только избавиться от нее, но и восстановить организм пациента вплоть до полного выздоровления.

– Но, если мое тело будет спать, то есть все процессы замедлятся, как я смогу выздороветь? – я всегда была довольно приземленным человеком, и в фантастику не верила. А методы, о которых говорил врач, очень напоминали эпизод из какого-нибудь псевдонаучного фильма.

– Это не совсем сон, скорее, глубочайшая, не имеющая прецедентов, медикаментозная кома, – отметил Севастьянов. – Во время анабиоза все процессы жизнедеятельности замедляются, следовательно, развитие вашей опухоли и ее негативное влияние на организм в том числе. Пока же вы будете получать необходимое количество лекарств, призванных улучшить состояние. Наши ученые разработали препараты, которые буду вводить непосредственно в участки, наиболее поврежденные опухолью. В вашем случае – это мозг.

Прикольно. И кем я стану, если переживу эту сомнительной реальности процедуру?

– Не беспокойтесь, память и личность, в теории, должна полностью сохраниться, – заметив мой скепсис, тут же заявил мужчина.

– В теории?

– Это все же экспериментальная программа, Вероника Семеновна. Не стоит забывать об этом. Равно как и о том, что, возможно, это – ваш единственный шанс.

– А что потом?

– Потом – что хотите. Я имею в виду, что при успехе вы сможете вернуться к нормальной жизни. Не сразу, разумеется, предстоит пройти необходимые обследования, период реабилитации.

– И на сколько меня усыпят?

– Это зависит от степени текущей болезни. Но, думаю, не больше года.

Год… Выкинуть из жизни двенадцать месяцев, отдавшись в руки ученых, стать подопытным кроликом, иначе не скажешь, чтобы получить иллюзорный шанс на существование? Хотя, о чем я вообще думаю? Если взамен мне дают пусть мифическую, но все же возможность жить дальше так, как я сама захочу. А я хочу? Хочу ведь?

Внезапно показалось, что весь мир лежит у моих ног, стоит только нагнуться и подобрать.  Если бы не дурацкая шишка где-то на сером веществе, так мешающая строить планы, я бы точно взяла себя в руки и всем бы показала, кто такая – Вероника Пономарева! Что там говорят «мудрые люди» в соцсетях? Не можешь идти к цели – ляг в ее направлении? Кажется, это мне и предстоит, если собираюсь выжить.

– Я могу подумать? – спросила на всякий случай, в глубине души уже понимая, что согласна.

– Конечно, такие решения не принимаются моментально, я понимаю вас. Однако не тяните с ответом, – доктор улыбнулся чуть виновато.

– В каком смысле? Набор на ваши опыты скоро закончится?

– Не в этом дело.

– А в чем? У меня мало времени?

– У вас его нет.

Глава 2. Пробуждение

Белый свет пробивался сквозь веки ослепительным маревом, обжигал глаза, рождая желание прикрыть лицо руками, а еще лучше, скрыться от его источника, спрятать голову и больше никогда не высовываться наружу. Безумно хотелось пить, будто последние годы бродила не по северной столице, а настоящей Сахаре, жуя на завтрак, обед и ужин исключительно песочное печенье и приторно-сладкий зефир. Жажда была настолько сильной, что нарисовала перед мысленным взором картину: в виде мумифицированного скелета. На лице, облепленном тонкой кожей – огромные карие глаза и широкий рот, острые скулы, ниже торчат выпирающие узкие ключицы. Единственной приметой, по которой можно догадаться, что это все еще я – татуировка в виде трех лилий, обвивающих правое запястье.

Осознание самой себя выстрелило в мозги так резко, что виски заломило. Яркий калейдоскоп жизни пронесся сумбурными картинками, все двадцать девять лет уместились в один миг. Вот я иду по серой новенькой брусчатке к зданию своей первой школы, крепко держась обеими ладошками за папину и мамину руки, и жутко горжусь огромным красным бантом на макушке. Вот Стасик из десятого класса приглашает поболтать после уроков в ближайшей кафешке, и так мило краснеет, что просто невозможно не улыбаться. Вот маленький брат с зареванным лицом забирается на колени, жалуясь на парнишку из садика, и рассказывает, что уже напугал его своей грозной старшей сестрой. Тетя Маша дрогнувшим голосом говорит, что самолет рухнул в Финский залив, не долетев всего считанные километры до посадочной полосы. Альберт нежно проводит большим пальцем по губам и наклоняется за долгожданным для нас обоих поцелуем…

Крик вырвался сам собой. Ладно, не крик, скорее сип, похожий на мяуканье котенка, которого только что переехал набитый кирпичами грузовик. Звук раздался еле-еле. Но его оказалось достаточно, чтобы безжалостный свет чуть сдвинулся, облегчая жизнь и без того слезящимся глазам, а после его вовсе закрыла тень. Кто-то наклонился над моим лицом настолько низко, что я почувствовала его частое дыхание на щеке.

– Вероника, ты меня слышишь?

Я опять открыла рот, чтобы издать жалобное мычание.

– Отлично! Получилось! Я знал, я верил, что все получится!

Энтузиазм человека я не разделяла. Поймав себя на том, что боюсь открыть глаза, глубоко вздохнула и почувствовала такую адскую боль под ребрами, что сознание чуть снова отправилось в темную блаженную тьму. Жажда тут же отошла на второй план, а вот умереть хотелось прямо сейчас, лишь бы эта пытка закончилась!

– Тише-тише, девочка моя, не все сразу. Легким нужно привыкнуть, – раздалось у самого уха.

Я послушно замерла, боясь даже вдох сделать, но поняла, что скоро лопну. Спустя несколько попыток боль начала проходить, и воздух уже не казался расплавленной лавой, сжигающей внутренности.

– Ты молодец! Сейчас мы откроем глаза и посмотрим на меня. Давай, не бойся. Можешь делать это медленно.

Быстро я не смогла бы при большом желании, но снова поверила тому, кто так ласково успокаивал.

Веки разлепились далеко не сразу, глаза защипало от неяркого, но все же света, а слезы полились с удвоенной силой. Поморгав, наконец, смогла сфокусировать взгляд перед собой. Белый потолок с кучей лампочек, сейчас слегка мерцающих, закрыло лицо человека. Скорее всего, мужчины, хотя разобрать, что под маской и очками из прозрачного стекла, похожими на те, что носят аквалангисты, разобрать сложно.

– Отлично! Ты меня видишь? Если да, моргни.

Моргаю. Кажется, на это мне понадобилось не меньше минуты.