Дележ спирта (1918)

На другой день к дому старшины Капустина Ефима на улице Слободе подъехало десять подвод. В санях каждой подводы находилось по четыре бочки со спиртом. Бочки сгрузили у Капустина окна на размягчённый оттепелью снег.

Ефим для смелости поднёс, сельскому нарядчику Пилату и послал его по селу известить народ о том, чтобы каждая семья прислала человека с посудой за получением причитающегося семье спирта. Нарядчик Пилат по домам не ходил. Он останавливался на каждом перекрёстке и разгорячено, громогласно, во все стороны кричал: «Граждане, гражданки, выходите на делёжку спирта, забирайте с собой посуду, идите к дому старшины Ефима Капустина, получайте на едока по полведра шпирту, кто вовремя придёт, тот с добром уйдет, а кто запоздал, тот воду хлебал!» – шутками и прибаутками заканчивал призыв нарядчик. Так зычно и задорно оповестил он все село, подняв жителей села на дыбы. Село всколыхнулось, на улицах зазвенели ведра, бадьи и прочая посуда. К месту дележа люди спешили, кто с чем. Малосемейные и одинокие с бочонками, а большесемейный Евдокии проехал на лошади с лагуном.

Около Капустиных стон стоит, крик, шум, суматоха, споры. Кто-то трезво отстаивает свою очередь и доказывает то, что только вчера у него народился ребенок, и на него давай полведра, кто пьяно, бессвязно орет, будоража и без того крикливую толпу.

Спирт льют прямо в ведра, наклоняя бочки на бок. Терпко пахнувшая синеватая жидкость льется не столько в ведра, сколько мимо, прямо в размятый ногами снег. Праздные зеваки безудержно припадают на колени, наклоняясь, сосут влажный снег, охая и ухая от блаженного удовольствия: «Вот благодать-то!». Панюшка Варганов, изрядно напившись на дармовщину, надменно куражится и кричит на всю улицу: «Вот это лафа! Вот это праздничек! Спасибо новой власти! Чай, поднесите хоть полкастрюли!» – обращается он к комиссии, отпускающей спирт. «Ты, Панько, и так налюлюкался, еле на ногах держишься!» – смеялись мужики. «Это я-то пьяный? Да я совсем трезвый, а вы не жалейте от привольного-то поднести, а?» – пьяно качаясь, упрашивает Панька. «Пей, робя, нынче у нас годовой праздник! Пей, пропивай, пропьём – наживём! – подплясывая, балагурил он, – Гуляй, народ, однова на свете живем!»

А люди все подходят и подходят, и, получив, «свое», чинно, с достоинством отходят от места раздачи «народного добра». Каждый, унося это добро в свой дом, с довольством и благодарностью улыбался.

Настасья Булатова, получив свой надел с полтора ведра, понесла эту «дорогущую» жидкость в ведрах на коромысле. Одно ведро явно перетягивало в сторону. На оледеневшей дороге она оскользнулась, упала плашмя, растянулась на снегу, ведра со звоном покатились по дороге, спирт весь вылился в приглаженную полозом колею.

Панька тут как тут: припав ртом к лужице, он сприсосью втягивал в себя драгоценную влагу, сожалея: «Настасья, как же это ты сплоховала, а?» «Видно, Бог наказал!» – с досадой и злом сквозь слезы отозвалась она. «А ты вернись и попроси. Неужели не войдут в твое несчастное положение?» – добродушно порекомендовал ей Панька. Она послушала его, вернулась, но ей непреклонно отказали, укоризненно говоря: «Да разве мы всем может давать повторно! Если каждый будет проливать так, где мы наберемся? Получила и отваливай!» «Правильно! – отозвались из толпы мужиков, наблюдающих за разделом. – Раз сплоховала, то пеняй на себя!».

Вскоре весь народ, жители села, были оделены причитающимся – каждое хозяйство получила надлежащее количество спирта. Но из сорока бочек со спиртом еще оставалось бочек пятнадцать. «Если еще раздать по полведра на едока, то всем не хватит», – и Ефим предложил: «А давайте-ка, мужики, еще по пол ведёрка на едока добавим, только не на всех, а только на мужской пол, а то на всех-то не хватит. «Да на бабий пол и добавлять-то не стоит, она не полноценный народ: курица не птица, баба – не человек! Правильно!» – гаркнула толпа. – А как мне вот быть? Хорошо, у кого ребятишки – парни, а у меня почти одни девки! – с унылостью в голосе выкрикнул из толпы Сергей, смекая в голове, что ему доведется дополучить всего-навсего одно ведро, на себя, да на сына Мишку. «Стряпал бы парней!» – с ехидной улыбкой заметил ему все еще болтающийся тут Панька. «А чем девки хуже парней? Они красавицы!» – буйствовал Панька. «Верно!» – отозвалась толпа. Кто виноват, что тебе баба не потрафила? – гоготала толпа. На том и порешили: из оставшихся бочек раздать еще по полведра на едоков только мужского пола. Весть о добавке проворной ласточкой облетела село. Из домов на улицу снова задорно выходили люди с ведрами и бочонками, катили дополучать спирт.

Настасья Булатова снова было сунулась за спиртом, но ей и на сей раз было отказано: «Ведь в твоем хозяйстве одни бабы, так чего лезешь? Получила свое и отчаль!» По улицам шли люди с посудинами, наполненными «огненной водой». Некоторые, уже изрядно подвыпившие и наотведавшие, покачивались, а некоторые от нахлынувшего веселья пели песни, только бабы держали свое достоинство и степенство, не пили. Они с деловитой прилежностью, по-хозяйски, распрастывали ведра, сливая спирт в стеклянные бутыли, четверти, кадки, чугуны и корчаги, укрывая все это шубами, кафтанами и прочим тряпьем.

А Семин Семён за неимением посуды налил в лохань. К вечеру этого же дня дележ в основном был закончен. Все были довольны и ублаготворены. Стало вечереть. Ефим видит, что две бочки осталось еще со спиртом, надо их припрятать от народа, а то хоть дели по ведру, люди и спасибо не скажут. «А себя обделять негоже», – ехидной змеей промелькнула в голове мысль. Одному неподсильно, он кликнул сына Ивана и брата Василия, и они втроем лихо покатили одну бочку в сарай, а другую припрятали в огороде за баней. Но вот беда, хоть вечерняя темнота и скрывала проделки Ефима, но случайно проходивший в то время поблизости Александр Горюнов заметил и понял, что тут происходит, и затаил в себе соблазнительный замысел. В полночь он со своим сыном Санькой тайком перекатили бочку со спиртом из сарая Капустиных в свой двор и надёжно припрятали. И вышло, воры у жуликов добро украли! Наутро Ефим обнаружил пропажу, пожалел, похмыкал, но успокоился, ведь еще одна бочка осталась упрятанной.

Второй день после делёжки был занят у жителей села приборкой спирта в укромные места, ведь некоторые семьи его получили ведер по десять, так что вся посуда была занята этой живительной влагой. В избах на лавках и под лавками, в чуланах и даже в сенях стояли ведра и чугуны с корчагами со спиртом, от которого по всем избам, да и на улице исходил щекочущий в носу тонкий специфический запах. Но к нему уже принюхались. Второй день был наполнен разговорами почти только о спирте. Кто сколько получил, кто сколько пролил, кто куда спрятал, кто доволен, кто недоволен. А любители до выпивки при таком приволье до повалухи написались, а один мужик по имени Сипатр, даже опился до смерти и его не позволили хоронить на общем кладбище, а как опойца схоронили в бору.

Люди не только сами пили у приволья, а по ошибке, выносили в поганых ведрах спирт попоить скотину. Также по ошибке спирт выливали через крыльцо вместо помоев. От получения причитающегося спирта из всего села отказался один только Ананий, хотя и надлежало ему на семью получить каких-то три ведра, он и то от получения наотрез отказался. За это его упрекнул его тесть, Крестьянинов дедушка Василий. На упрек Ананий сказал: «А что в деяниях апостольских сказано, в главе пятой? А там сказано, что некий человек, по имени тоже Ананий, только за то, что он утаил от народа часть денег, полученных им за проданные имения, в наказание пал мертвым, так что я не хочу из-за какого-то «чужого» спирта так же лишиться жизни». «Так-то оно так, – посочувствовал ему тесть, – только все берут, а ты что? Ведь в хозяйстве пригодится!» «Все берут, а я не возьму», – резонно заключил Ананий. «Ну и молодец!» – похвально похлопал его по плечу тесть.

На второй же день о дележе спирта донёсся слух до села Чернухи. Снарядили несколько чернухинцев с подводами на спиртзавод за спиртом, сунулись, а там уж пусто. Они да в Мотовилово, так, мол, и так, у нас, дескать, тоже волостное управление есть, а мотовиловцы им кукиш. «Завод на нашей земле, так что заводом и добром распоряжаемся только мы!» Позавидовали, пожалели чернухинцы, да и ни с чем и уехали, а на мотовиловцев затаили злобу, и на третий же день послали нарочного в Арзамас с доносом, что мотовиловцы самовольно разграбили кощеевский спиртзавод.

Для ликвидации самовольства и беспорядков из Арзамаса в Мотовилово был выслан небольшой отряд солдат. Они создали в селе большой переполох, все бросились прятать. Но вместо того, чтобы отобрать у граждан спирт, сами напились и в Арзамас вернулись полупьяными. А весной того же 1918 года Арзамасские власти были вынуждены послать в Мотовилово вооруженный карательный отряд, состоящий из латышей, по борьбе с грабежами и поимке дезертиров.

Разгул и каратели

После раздела спирта встрепенулось Мотовилово, зажило, ведь спирт – это и деньги, и продукты, и барахло.

Некоторые предприимчивые люди стали поезживать в город Нижний Новгород со спиртом, оттуда привозили всякую всячину: и ситцу, и спичек, и сахарину, и серы для изготовления спичек. Некоторые уже превратились в маленьких спекулянтов: спекулировали спичками, сахарином и серой. Сперва спирт не особенно экономили и берегли, благо, что его вдоволь: пили, продавали, меняли, растранжиривали. К тому же как раз подоспела к этому времени традиционный праздник Масленица. Некоторые молодые пары приурочили к Масленице свою женитьбу, а некоторые просто так справляли Масленицу на широкую ногу. Пили, гуляли, веселились. Спирт в селе лился рекой.

Хотя большинство молодых мужиков находилось на фронтах, а в селе все же было кому гулять и пьянствовать. Пили вдоволь, а закусывали огурцом и картошкой. Хлеб был в редкой семье. «Пей, веселись, русская душа! Такой лафы не знай, когда еще дождешься!» И пили вдоволь и до отказа. Хотя эта Масленица и обошлась без традиционного катания на разукрашенных лошадях, зато было попито – есть чем помянуть.

Великий пост прошёл в говении и в скучном пребывании деревенского быта. Бабы по вечерам при лучинном освещении пряли, готовились к весеннему тканью холстов. Одинокие старухи вечером целыми уповодами старательно раздували горячие угли в горнушках, чтобы зажечь от них лучину. Старики и смышлёные ребятишки из расплавленной серы изготовляли самодельные спички, напуская по избе удушливого ядовитого серного газа.

Хозяйки пекли ржаные наполовину с картошкой хлеба, варили похлёбку, парили кулагу и солодушки. Семьи за обедом сидели подолгу, ели этой некалорийной пищи помногу. В одной семье этих солодушек съедали штук по двадцать на брата, так что когда загулявшегося на улице парня из этой семьи стали кликать на ужин, его с сожалением предупредили: «Еньк, иди ужинать, а то мы солодушки-то все съели, только шестнадцать штук осталось!» К тому же съедалось много погребного припаса: капусты, огурцов, свеклы, брюквы, моркови, репы и редьки. От этой грубой пищи в желудках сильно бурлило, выделялись обильные газы, в избах сильно воняло.

А весной в Мотовилово нагрянул вооруженный карательный отряд стрелков-латышей во главе с Андреем Андреевичем Небойсь. Их задача состояла в том, чтобы навести порядок: отбирать спирт, который самовольно был изъят у Кощеева и разделен, прекратить разгул, излавливать дезертиров, а также изымать оружие, имеющееся у граждан, занесённое с фронта. Село всполошилось не на шутку: люди затормошились, забегали, забеспокоились, пряча спирт. Если так легко отделались от первого отряда, от этого милости и пощады не жди. Солдаты шныряли везде: искали спирт по баням, сараям, овинам и в подполах. У кого находили, тут же безжалостно разливали на землю, несмотря на слезы и просьбы баб и старух.

Отряд приехал надолго, так что разместился у малосемейных и у вдов на продолжительное жительство. Сведущая в новостях Анна Крестьянинова, выйдя на улицу, оповестила соседку через дом:

– Дарья, ты слышала, латыши приехали?

– Какие ищо иртыши?

– Да не иртыши, а латыши, спирт, бают, отбирать будут.

– А мы его спрятали в укромное место, небось не найдут!

– Подальше прячьте, а то неровен час, они, как собаки, рыщут и по духу чуют.

– Найдут – беды наживёшь.

– Мы и так надёжно упрятали.

– То-то же, – сочувственно подтвердила Анна.

Василий Ефимович Савельев всю ночь был занят сокрытием и перепрятыванием спирта, как-никак, а его у него было 7,5 ведер. Он почти всю ночь копал в огороде под черемухой у бани яму, спустил в нее семи вёдерный бочонок со спиртом, надёжно укрыл его досками и закопал. Тщательно замаскировал яму.

Поселился командир отряда Небойсь на квартире у Демьяновой Устиньи – вдовы, бабы сварливой и дерзкой на язык. Вскоре она ему подходящую невесту нашла, он на ней поженился и перешёл жить к ней, а Устинья через него в активистки попала, а пока он жил у нее, с ней несчастный случай произошёл. В отсутствие квартиранта она вздумала перепрятать четверть со спиртом, да второпях запнулась лаптем за порог, упала, и четверть вдребезги разбилась. Спирт по всему полу разлился, по избе пошла такая вонища, что не приведи Господи. Пришёл квартирант на обед, а Устинья занята: мочалкой подтирала лужу. Она ему в ноги: «Не погуби! Виновата!» Он шуткой: «Что упало, то пропало!» «Какая жалость!» – сокрушённо проговорила Устинья. Отряд у тех, кто сплоховал, не успел далеко спрятать, спирт находил, пугали острогом. Солдаты по лесам делали прочёсы, находили прятавшихся дезертиров, сдавали их властям, находили припрятанное оружие: винтовки, наганы и штыки. По вечерам и ночам по селу ходили дежурные патрули – приказывали гасить свет, у кого заметят его в избе, производили устрашающие выстрелы из винтовок.

Отряд также помогал Комитету бедноты проводить среди хозяйств села продразвёрстку, насильно отбирали хлеб, картофель, а особо сопротивляющихся сажали «в темную», а то и отправляли под конвоем в Арзамас для наказания за сопротивления власти.

Гражданская война

Вскоре после совершения революции в село стали возвращаться демобилизованные солдаты с фронтов: некоторые по старости, некоторые по ранению, а некоторые самовольно. Кто вернулся самовольно, тех считали дезертирами. Они были вынуждены скрываться по подполам, в овинных ямах и в лесу. Некоторые с фронта привезли оружие: винтовки, наганы, сабли. Некоторое оружие было сдано властям добровольно, а были случаи – оружие припрятывалось в тайные места.

Вскоре после революции в России вспыхнула гражданская война, образовались «красные» и «белые». Красные воевали за Советскую власть против белых. Белые же воевали против красных, отстаивая старые порядки. Случалось, так, что в адском бою друг против друга воевали родные браться.

Для защиты молодой Советской республики нужна была армия. По указанию центральной власти в селах и городах в срочном порядке стали обучать молодых парней и мужиков, коих подошёл год призыва на военную службу. В Мотовилово со всей волости были собраны молодые люди для обучения военному делу. Их обучали строевой подготовке зимой на льду озера. Для стрельбы из боевых выходили к лесу. У волостного управления стояла настоящая пушка. Из-за нехватки настоящих боевых винтовок, каждый из обучающихся изготовлял для себя из дерева винтовку, и этим деревянным оружием обучала солдат: как его брать на плечо, к ноги и штыковому бою.