шее лицо, на этот окровавленный платок и, совершенно потерявшись, пристыженный и уничтоженный, стиснул ему руку…
– Господа! – прибавил он, обращаясь к секундантам, – я надеюсь, что все останется в тайне?
– Разумеется! – воскликнул Колобердяев, – но, князь, позвольте…
И он сам повязал ему голову.
Князь, уходя, еще раз поклонился мне; но Бизьмёнков даже не взглянул на меня. Убитый, – нравственно убитый, – возвратился я с Колобердяевым домой.