Отзывы на книги автора «Иван Нечуй-Левицкий»

Книга состоит из двух произведений. Первое — это сказка. Она совсем небольшая, но довольно необычная, а еще она больше похожа на фэнтези. Жаль только что в ней история не развернулась на полную, а показалась лишь в виде завязки. Думаю, с нее получилась бы очень неплохая полноценная книга, если продолжить начатое. Что же касается второго произведения, то оно оказалось куда интереснее. Это история о разделе украинского народа на две части, что привело к братоубийственной войне, разрешить которую довольно непросто, поскольку каждая из сторон хочет лучшего для Украины, но видит это лучшее по разному. Одни хотят быть под польским покровительством, а другие — под московским. Понравилось то, что книга разделена на маленькие истории, где в каждой своя интрига, и которые в итоге сошлись в общий конец. Однако в самом финале мне не хватило большей трагичности, ведь история о братоубийственной войне должна цеплять за живое. В книге были персонажи-родственники, которые оказались по разные стороны, но этому автор уделил не так много места. А зря. В краткий эпилог так вообще поместил почти половину истории. Лучше бы укоротил все эти посиделки и застолья, которые очень подробно расписывались. Я уже думал, что книга будет на максимальную оценку, но быстрый финал, где стоило бы показать всю эту боль, вышел слишком быстротечным и толком не успел зацепить за живое, что меня слегка огорчило.
Оценка 9 из 10

Книга состоит из двух произведений. Первое — это сказка. Она совсем небольшая, но довольно необычная, а еще она больше похожа на фэнтези. Жаль только что в ней история не развернулась на полную, а показалась лишь в виде завязки. Думаю, с нее получилась бы очень неплохая полноценная книга, если продолжить начатое. Что же касается второго произведения, то оно оказалось куда интереснее. Это история о разделе украинского народа на две части, что привело к братоубийственной войне, разрешить которую довольно непросто, поскольку каждая из сторон хочет лучшего для Украины, но видит это лучшее по разному. Одни хотят быть под польским покровительством, а другие — под московским. Понравилось то, что книга разделена на маленькие истории, где в каждой своя интрига, и которые в итоге сошлись в общий конец. Однако в самом финале мне не хватило большей трагичности, ведь история о братоубийственной войне должна цеплять за живое. В книге были персонажи-родственники, которые оказались по разные стороны, но этому автор уделил не так много места. А зря. В краткий эпилог так вообще поместил почти половину истории. Лучше бы укоротил все эти посиделки и застолья, которые очень подробно расписывались. Я уже думал, что книга будет на максимальную оценку, но быстрый финал, где стоило бы показать всю эту боль, вышел слишком быстротечным и толком не успел зацепить за живое, что меня слегка огорчило.
Оценка 9 из 10

З чого почати? З того, що смішно? Чи з того, що сумно?
А може з того, що нічого не міняється? Роки проходять. В космос летять кораблі. Автомобілі приходять на зміну коням. А віз і нині там. А люди залишаються все такими же. Гоноровими, чварливими, готовими дертися за клаптик землі до крові навіть з братом.
Іван Нечуй-Левицький написав безсмертний роман. На всі покоління.
Не старіють його Мотря і Карпо, Лаврін і Мелашка. Не здається стара Кайдашиха, і все так же заглядає в чарочку старий Кайдаш.
Може поскидали очіпки і шаровари, поврізали коси та збрили вуса, але все-таки де-не-інде, уже не в гарненьких, немов мальованих хатинках, а в дорогих міських квартирах лунають сварки за дачі, гроші, спадок.
Сумно, чи не так? Але такий уже в нас менталітет.
І тата бити разом, і Батьківщину боронити разом.
І коли вж всохне та груша?

Дальше...

И с чего начать? С того, что смешно? Или с того, что грустно?
А может с того, что ничего не меняется? Годы проходят. В космос летят корабли. Автомобили приходят на смену коням. А воз и ныне там. А люди остаются все такими же. Тщеславными, сварливыми, готовыми биться за лоскуток земли до крови даже с братом.
Иван Нечуй-Левицкий написал бессмертный роман. На все поколения.
Не стареют его Мотря и Карпо, Лаврин и Мелашка. Не сдается старая Кайдашиха, и все так же заглядывает в рюмашку старый Кайдаш.
Может и поснимали очипки и шаровары, укоротили косу и сбрили усы, но все-таки ведь встречается, уже не в писаных избушках под соломой, а в дорогих городских квартирах раздаются ссоры за дачи, деньги, наследство.
Грустно, не так ли? Но такой уж у нас менталитет.
И отца бить вместе, и Родину защищать сообща.
И когда уже засохнет эта груша?

Повість "Хмари" Івана Нечуя-Левицького - одна із перших спроб в українській літературі ХІХ століття писати не на сільську тематику, а про інтелігенцію. Чесно кажучи, спроба вдала. Читаючи, сторінка за сторінкою все більше вболіваєш за ідеали Павла Радюка, якими би примарними вони не були. А хмар у голові головного героя було достатньо. Думаю, прототипом Павла Радюка є сам автор. Згадаймо біографію письменника. Він, як і його персонаж, вчився в духовній семінарії, мріяв про самостійну Україну, жив у хмарах. Тема примарного життя - центральна не тільки в повісті "Хмари", але і в житті Івана Нечуя-Левицького. Мені здається, що проблема української інтелігенції з покоління в покоління криється саме в її аморфності, інфантильності. Щоб змінити життя на краще, потрібно не мріяти, а діяти. Інакше хмари залишаться просто хмарами.

Повість "Хмари" Івана Нечуя-Левицького - одна із перших спроб в українській літературі ХІХ століття писати не на сільську тематику, а про інтелігенцію. Чесно кажучи, спроба вдала. Читаючи, сторінка за сторінкою все більше вболіваєш за ідеали Павла Радюка, якими би примарними вони не були. А хмар у голові головного героя було достатньо. Думаю, прототипом Павла Радюка є сам автор. Згадаймо біографію письменника. Він, як і його персонаж, вчився в духовній семінарії, мріяв про самостійну Україну, жив у хмарах. Тема примарного життя - центральна не тільки в повісті "Хмари", але і в житті Івана Нечуя-Левицького. Мені здається, що проблема української інтелігенції з покоління в покоління криється саме в її аморфності, інфантильності. Щоб змінити життя на краще, потрібно не мріяти, а діяти. Інакше хмари залишаться просто хмарами.

На перший погляд здається, що Нечуй-Левицький занизив власну планку, встановлену перед тим блискучою "Кайдашевою сім'єю", беручись не за намацану вдячну тему й розгортаючи її найвдалішим штибом. Але лише на перший. Автор воліє універсальності, бо його не лише то веселять, то печалять, а то й змушують обурюватись картинки народного побуту, - переймається він також ідеями й абстракціями, що вирують серед міської інтелігенції. Ідеями патріотизма й космополітизма, рівноправ'я й просвітництва, що нівелюють відношення до побутових справ, а справи сердечні взагалі відсувають на задній план. А без сердечних справ ніяк не обійтись, бо ж і романний жанр вимагає, і головні герої - люди молоді, та й ще дія відбувається в травні. А починається вона в Кишеневі, де ми знайомимося з усіма героями, щоб розвернутися в інших декораціях - над Чорним морем, в Одесі, яка в автора чомусь чоловічого роду - Одес (мабуть, неспроста, а, скажімо, аби підкреслили нав'язану імперскість, мовляв "город" - відтак "він").

І мабуть "керівною роллю" імперської ідеології, де "кожен цвіркун повинен знати своє сідальце", продиктовані й "інсектні" прізвища двох з головних героїв: Комашко й Мурашкова. Можливо, й Саня Навроцька, подруга Наді Мурашкової, має щось наврочити, проте її доля стати Комашковою, а відтак насмакуватись від усіх великодержавних щедрот. Щодо місцевого ловеласа Селаброса (себто "уславленого"), то це той самий типаж "героя нашого часу", що поступово наразі перетворився в "ґламурного покидька" (по-суті лише змінивши назву). Сумно зазначати, що якщо Лермонтов навіть пойменував його так з сарказмом (хоч не факт), читацький загал сприймає його саме героєм... От він бо може не тільки складно висловлювати велемудрі абстракції або "розтікатися миссю по дереву", виспівуючи кохання, - а ще й робити це правильною українською (коли це йому вигідно), на відміну від щирих, та допіру недолугих спроб Сані. Ще одна знакова дійова особа - Фесенко - істинний пролаза, що хоч і соромиться свого не лише "мужицького", але й "плебейського" прізвища (явно від якоїсь Хвеськи - чи не язикатої?) - проте і свого не впустить, і принципами з вподобаннями поступиться найвигіднишим чином. А прізвище й змінити можна буде, коли що... От Селаброс з Фесенком скніти не будуть, бо якщо й теж таки комахи, то жучари ще ті!

Є в романі й криловські бабки-стрибунці, що "проспівують літо красне", а заїдно пропивають і програють, забуваючі й про власних дітей, не кажучи про якісь абстракції. То вже навіть не комахи, а якась болячка на тілі держави - чи не тому вони Бородавкіни? Є й такі колоритні персониська як саніна мачуха з власною дочкою-дурепою! Снобка до мозку кісток з виплеканою по-благородному й під надсуворішою цензурою дебілкою. Це мухи, для яких подібне життя наче абрикосовим варенням обмазане. В сімейних сценках Навроцьких упізнається вже знайомий нам Нечуй-Левицький, змушуючи сміятися вголос.

Цікаво, що на справжні почуття спроможні виявляються саме ті, для кого вони справа навіть не третя, а тридцять третя: себто Саня, Надя, Віктор Комашко. Для жуків-красномовців кохання якраз коли не спотворюється то стає справжньою абстракцією. Або доцільною машкарою, що вони ніколи не сплутають, коли її варто вдягати. Для подібної плутанини треба мати щирість і безпосередність, як Навроцький-батько, а це крам, позбавленний вартості з імперської точки зору. І доки подібні до батька будуть мукати, начуваючись правди, доки мухи-матері будуть цензорами допустимоі "багородної" освіти для коханих личинок, доки бабки пострибатимуть, незважаючи на лічинок власних, доки нещасні комашки плекатимуть інфантильні надії, - імперія житиме й не даватиме жити по-людськи своїм дітям. А ми бачимо, що навіть чужих, що їм вдалося нарешті відмовитися від отруйної цицьки, ніяк не залишить у спокої, не влаштувавши якої-небудь деспоживації. Бо ж патріотизм може бути лише у відношенні до імперії, будь-який інший - нацизм. Але надамо слово для заключного пророцтва (принаймні на найближчі 132 роки) Вікторові Титовичу, а відтак самому Іванові Семеновичу:

Тепер пішла деморалізація: скрізь панує невгамований, навіжений потяг до поживи, до грошей, до солоднечі життя, до осолоди втіхами. І та деморалізація йде поперед усього зверху... Людська особистість задавлена і зумисне прибита. Чесних, розумних, розвитих людей і не люблять і бояться, бо на злодієві шапка горить... Поганих людей не тільки не загнуздують, а ще їм потакують, бо натуральна річ, що зло прикриває зло і вибирає собі орудником зло. Скрізь панує в нас протекція, а не розум і правда. Вищі розумові інтереси занедбано. Чесного, правдивого чоловіка ненавидять, затруть, замкнуть, затопчуть в грязь, бо скрізь тепер пішли вгору темні сили. Чесний чоловік в наші часи повинен або мовчати і таїтись, або бути готовий на усе лихо.

Над бушеваньем, коего зуб неймёт, условиях всеобщей насекомизации

На первый взгляд кажется, что Нечуй-Левицкий занизил собственную планку, установленную перед тем блестящей "Кайдашевой семьей", берясь не за нащупанную благодарную тему и разворачивая ее самым удачным образом. Но только на первый. Автор желает универсальности, потому что его не только то веселят, то печалят, а то и заставляют возмущаться картинки народного быта, - обеспокоен он также идеями и абстракциями, бушующими среди городской интеллигенции. Идеями патриотизма и космополитизма, равноправия и просвещения, нивелирующими отношение к бытовым делам, а дела сердечные вообще отодвигающими на задний план. А без сердечных дел никак не обойтись, ведь и романный жанр требует, и главные герои - люди молодые, да еще действие происходит в мае. А начинается оно в Кишеневе, где мы знакомимся со всеми героями, чтобы развернуться в других декорациях – над Черным морем, в Одессе, которая у автора почему-то мужского рода – Одес (видимо, неспроста, а, скажем, чтобы подчеркнуть навязанную имперскость, мол "город" - значит "он").

И пожалуй "руководящей ролью" имперской идеологии, где "каждый сверчок должен знать свой шесток", продиктованы и "инсектные" фамилии двух из главных героев: Комашко и Мурашкова. Возможно, и Саня Навроцкая, подруга Нади Мурашковой, должна что-то сглазить (по-украински "наврочити"), однако ее судьба стать Комашковой, а затем вкусить от всех великодержавных щедрот. Что касается местного ловеласа Селаброса (то есть "прославленного"), то это тот самый типаж "героя нашего времени", который постепенно превратился в "гламурного подонка" (по сути лишь изменив название). Грустно отмечать, что если Лермонтов даже поименовал его так с сарказмом (хотя не факт), читательская общественность воспринимает его именно героем... Вот он ведь может не только сложно выражать велемудрые абстракции или "растекаться мысью по древу", распевая любовь, - а еще и делать это правильным украинским (буде ему выгодно), в отличие от искренних, и до сих пор нелепых попыток Сани. Еще одно знаковое действующее лицо - Фесенко - истинный пролаза, хоть и стесняется своей не только "мужицкой", но и "плебейской" фамилии (явно от какой-то Хвеськи - не языкатой ли?) - однако и своего не упустит, и принципами с предпочтениями поступится наиболее выгодным образом. А фамилию и изменить можно, если что... Вот Селаброс с Фесенко прозябать не будут, потому что если и тоже насекомые, то жучари еще те!

Есть в романе и крыловские попрыгуньи-стрекозы, "пропевающие лето красное", а заедно пропивающие и проигрывающие, забывая и о собственных детях, не говоря о каких-то абстракциях. Это уже даже не насекомые, а какая-то язва на теле государства - не потому ли они Бородавкины? Есть и такие колоритные персоныши как санина мачеха с собственной дочерью-дурёхой! Снобистка до мозга костей с взлелеянной по-благородному и под строжайшей цензурой дебилкой. Это мухи, для которых подобная жизнь словно абрикосовым вареньем обмазана. В семейных сценках Навроцких опознается уже знакомый нам Нечуй-Левицкий, заставляя смеяться вслух.

Интересно, что на настоящие чувства оказываются способны именно те, для кого они дело даже не третье, а тридцать третье: Саня, Надя, Виктор Комашко. Для жуков-краснобаев любовь как раз, если не испохабливается, становится настоящей абстракцией. Или целесообразной личиной, и они никогда не спутают, когда ее следует надевать. Для подобной путаницы надо обладать искренностью и непосредственностью, как Навроцкий-отец, а это товар, лишенный стоимости с имперской точки зрения. И пока подобные отцу будут мычать, опасаясь правды, пока мухи-матери будут цензорами допустимого "благородного" образования для любимых личинок, пока стрекозы будут попрыгунствовать, невзирая на личинок собственных, пока несчастные букашки будут питать инфантильные надежды, - империя будет жить и не давать жить по-человечески своим детям. А мы видим, что даже чужих, которым удалось наконец-то отказаться от ядовитой титьки, никак не оставит в покое, не устроив какой-либо депотребизации. Ведь патриотизм может быть только в отношении империи, любой другой – нацизм. Но предоставим слово для заключительного пророчества (по крайней мере на ближайшие 132 года) Виктору Титовичу, а таким образом самому Ивану Семеновичу:

Теперь пошла деморализация: везде царит неутолимая, сумасшедшая тяга к наживе, к деньгам, к сладости жизни, к наслаждению утехами. И эта деморализация идет прежде всего сверху... Человеческая личность задавлена ​​и нарочно убита. Честных, умных, развитых людей и не любят и боятся, потому что на воре шапка горит... Плохих людей не только не взгнуздывают, им еще и потакают, потому что вполне естественно, когда зло покрывает зло и выбирает себе снаряжением зло. Везде царит у нас протекция, а не разум и правда. Высшие умственные интересы запущены. Честного, правдивого человека ненавидят, затрут, запрут, затопчут в грязь, потому что везде теперь пошли вверх темные силы. Честный человек в наше время должен либо молчать и таиться, либо быть готов на всё зло.

На перший погляд здається, що Нечуй-Левицький занизив власну планку, встановлену перед тим блискучою "Кайдашевою сім'єю", беручись не за намацану вдячну тему й розгортаючи її найвдалішим штибом. Але лише на перший. Автор воліє універсальності, бо його не лише то веселять, то печалять, а то й змушують обурюватись картинки народного побуту, - переймається він також ідеями й абстракціями, що вирують серед міської інтелігенції. Ідеями патріотизма й космополітизма, рівноправ'я й просвітництва, що нівелюють відношення до побутових справ, а справи сердечні взагалі відсувають на задній план. А без сердечних справ ніяк не обійтись, бо ж і романний жанр вимагає, і головні герої - люди молоді, та й ще дія відбувається в травні. А починається вона в Кишеневі, де ми знайомимося з усіма героями, щоб розвернутися в інших декораціях - над Чорним морем, в Одесі, яка в автора чомусь чоловічого роду - Одес (мабуть, неспроста, а, скажімо, аби підкреслили нав'язану імперскість, мовляв "город" - відтак "він").

І мабуть "керівною роллю" імперської ідеології, де "кожен цвіркун повинен знати своє сідальце", продиктовані й "інсектні" прізвища двох з головних героїв: Комашко й Мурашкова. Можливо, й Саня Навроцька, подруга Наді Мурашкової, має щось наврочити, проте її доля стати Комашковою, а відтак насмакуватись від усіх великодержавних щедрот. Щодо місцевого ловеласа Селаброса (себто "уславленого"), то це той самий типаж "героя нашого часу", що поступово наразі перетворився в "ґламурного покидька" (по-суті лише змінивши назву). Сумно зазначати, що якщо Лермонтов навіть пойменував його так з сарказмом (хоч не факт), читацький загал сприймає його саме героєм... От він бо може не тільки складно висловлювати велемудрі абстракції або "розтікатися миссю по дереву", виспівуючи кохання, - а ще й робити це правильною українською (коли це йому вигідно), на відміну від щирих, та допіру недолугих спроб Сані. Ще одна знакова дійова особа - Фесенко - істинний пролаза, що хоч і соромиться свого не лише "мужицького", але й "плебейського" прізвища (явно від якоїсь Хвеськи - чи не язикатої?) - проте і свого не впустить, і принципами з вподобаннями поступиться найвигіднишим чином. А прізвище й змінити можна буде, коли що... От Селаброс з Фесенком скніти не будуть, бо якщо й теж таки комахи, то жучари ще ті!

Є в романі й криловські бабки-стрибунці, що "проспівують літо красне", а заїдно пропивають і програють, забуваючі й про власних дітей, не кажучи про якісь абстракції. То вже навіть не комахи, а якась болячка на тілі держави - чи не тому вони Бородавкіни? Є й такі колоритні персониська як саніна мачуха з власною дочкою-дурепою! Снобка до мозку кісток з виплеканою по-благородному й під надсуворішою цензурою дебілкою. Це мухи, для яких подібне життя наче абрикосовим варенням обмазане. В сімейних сценках Навроцьких упізнається вже знайомий нам Нечуй-Левицький, змушуючи сміятися вголос.

Цікаво, що на справжні почуття спроможні виявляються саме ті, для кого вони справа навіть не третя, а тридцять третя: себто Саня, Надя, Віктор Комашко. Для жуків-красномовців кохання якраз коли не спотворюється то стає справжньою абстракцією. Або доцільною машкарою, що вони ніколи не сплутають, коли її варто вдягати. Для подібної плутанини треба мати щирість і безпосередність, як Навроцький-батько, а це крам, позбавленний вартості з імперської точки зору. І доки подібні до батька будуть мукати, начуваючись правди, доки мухи-матері будуть цензорами допустимоі "багородної" освіти для коханих личинок, доки бабки пострибатимуть, незважаючи на лічинок власних, доки нещасні комашки плекатимуть інфантильні надії, - імперія житиме й не даватиме жити по-людськи своїм дітям. А ми бачимо, що навіть чужих, що їм вдалося нарешті відмовитися від отруйної цицьки, ніяк не залишить у спокої, не влаштувавши якої-небудь деспоживації. Бо ж патріотизм може бути лише у відношенні до імперії, будь-який інший - нацизм. Але надамо слово для заключного пророцтва (принаймні на найближчі 132 роки) Вікторові Титовичу, а відтак самому Іванові Семеновичу:

Тепер пішла деморалізація: скрізь панує невгамований, навіжений потяг до поживи, до грошей, до солоднечі життя, до осолоди втіхами. І та деморалізація йде поперед усього зверху... Людська особистість задавлена і зумисне прибита. Чесних, розумних, розвитих людей і не люблять і бояться, бо на злодієві шапка горить... Поганих людей не тільки не загнуздують, а ще їм потакують, бо натуральна річ, що зло прикриває зло і вибирає собі орудником зло. Скрізь панує в нас протекція, а не розум і правда. Вищі розумові інтереси занедбано. Чесного, правдивого чоловіка ненавидять, затруть, замкнуть, затопчуть в грязь, бо скрізь тепер пішли вгору темні сили. Чесний чоловік в наші часи повинен або мовчати і таїтись, або бути готовий на усе лихо.

Над бушеваньем, коего зуб неймёт, условиях всеобщей насекомизации

На первый взгляд кажется, что Нечуй-Левицкий занизил собственную планку, установленную перед тем блестящей "Кайдашевой семьей", берясь не за нащупанную благодарную тему и разворачивая ее самым удачным образом. Но только на первый. Автор желает универсальности, потому что его не только то веселят, то печалят, а то и заставляют возмущаться картинки народного быта, - обеспокоен он также идеями и абстракциями, бушующими среди городской интеллигенции. Идеями патриотизма и космополитизма, равноправия и просвещения, нивелирующими отношение к бытовым делам, а дела сердечные вообще отодвигающими на задний план. А без сердечных дел никак не обойтись, ведь и романный жанр требует, и главные герои - люди молодые, да еще действие происходит в мае. А начинается оно в Кишеневе, где мы знакомимся со всеми героями, чтобы развернуться в других декорациях – над Черным морем, в Одессе, которая у автора почему-то мужского рода – Одес (видимо, неспроста, а, скажем, чтобы подчеркнуть навязанную имперскость, мол "город" - значит "он").

И пожалуй "руководящей ролью" имперской идеологии, где "каждый сверчок должен знать свой шесток", продиктованы и "инсектные" фамилии двух из главных героев: Комашко и Мурашкова. Возможно, и Саня Навроцкая, подруга Нади Мурашковой, должна что-то сглазить (по-украински "наврочити"), однако ее судьба стать Комашковой, а затем вкусить от всех великодержавных щедрот. Что касается местного ловеласа Селаброса (то есть "прославленного"), то это тот самый типаж "героя нашего времени", который постепенно превратился в "гламурного подонка" (по сути лишь изменив название). Грустно отмечать, что если Лермонтов даже поименовал его так с сарказмом (хотя не факт), читательская общественность воспринимает его именно героем... Вот он ведь может не только сложно выражать велемудрые абстракции или "растекаться мысью по древу", распевая любовь, - а еще и делать это правильным украинским (буде ему выгодно), в отличие от искренних, и до сих пор нелепых попыток Сани. Еще одно знаковое действующее лицо - Фесенко - истинный пролаза, хоть и стесняется своей не только "мужицкой", но и "плебейской" фамилии (явно от какой-то Хвеськи - не языкатой ли?) - однако и своего не упустит, и принципами с предпочтениями поступится наиболее выгодным образом. А фамилию и изменить можно, если что... Вот Селаброс с Фесенко прозябать не будут, потому что если и тоже насекомые, то жучари еще те!

Есть в романе и крыловские попрыгуньи-стрекозы, "пропевающие лето красное", а заедно пропивающие и проигрывающие, забывая и о собственных детях, не говоря о каких-то абстракциях. Это уже даже не насекомые, а какая-то язва на теле государства - не потому ли они Бородавкины? Есть и такие колоритные персоныши как санина мачеха с собственной дочерью-дурёхой! Снобистка до мозга костей с взлелеянной по-благородному и под строжайшей цензурой дебилкой. Это мухи, для которых подобная жизнь словно абрикосовым вареньем обмазана. В семейных сценках Навроцких опознается уже знакомый нам Нечуй-Левицкий, заставляя смеяться вслух.

Интересно, что на настоящие чувства оказываются способны именно те, для кого они дело даже не третье, а тридцать третье: Саня, Надя, Виктор Комашко. Для жуков-краснобаев любовь как раз, если не испохабливается, становится настоящей абстракцией. Или целесообразной личиной, и они никогда не спутают, когда ее следует надевать. Для подобной путаницы надо обладать искренностью и непосредственностью, как Навроцкий-отец, а это товар, лишенный стоимости с имперской точки зрения. И пока подобные отцу будут мычать, опасаясь правды, пока мухи-матери будут цензорами допустимого "благородного" образования для любимых личинок, пока стрекозы будут попрыгунствовать, невзирая на личинок собственных, пока несчастные букашки будут питать инфантильные надежды, - империя будет жить и не давать жить по-человечески своим детям. А мы видим, что даже чужих, которым удалось наконец-то отказаться от ядовитой титьки, никак не оставит в покое, не устроив какой-либо депотребизации. Ведь патриотизм может быть только в отношении империи, любой другой – нацизм. Но предоставим слово для заключительного пророчества (по крайней мере на ближайшие 132 года) Виктору Титовичу, а таким образом самому Ивану Семеновичу:

Теперь пошла деморализация: везде царит неутолимая, сумасшедшая тяга к наживе, к деньгам, к сладости жизни, к наслаждению утехами. И эта деморализация идет прежде всего сверху... Человеческая личность задавлена ​​и нарочно убита. Честных, умных, развитых людей и не любят и боятся, потому что на воре шапка горит... Плохих людей не только не взгнуздывают, им еще и потакают, потому что вполне естественно, когда зло покрывает зло и выбирает себе снаряжением зло. Везде царит у нас протекция, а не разум и правда. Высшие умственные интересы запущены. Честного, правдивого человека ненавидят, затрут, запрут, затопчут в грязь, потому что везде теперь пошли вверх темные силы. Честный человек в наше время должен либо молчать и таиться, либо быть готов на всё зло.

Эта книга входит в программу обязательного школьного образования в Украине, но так как я училась в других краях))), то добралась я до нее только сейчас. Кстати, давно хотела прочитать в том числе и потому, что несколько людей из произведений украинской классической литературы советовали прочитать именно ее.
Прочитала и не пожалела ни на секунду. Отличная, небольшая по размеру повесть, которая ценна не только своими литературными качествами, но и этнографическими - куча ценной информации о том, как жило украинское село в 19-м веке, что ели, как вели хозяйство, работали, что носили (вредная свекруха шьет сорочки из толстого и грубого полотна мужчинам и невестке, а себе из выбеленного тонкого (и видимо дорогого) полотна. Но какая бы не была сорочка - ее непременно украшают вышивкой. Оффтоплю, но вот многое из быта и одежды ушло в небытие, а украинская вышиванка заслуженно прошла все времена и даже сейчас ее с удовольствием носят и мужчины, и женщины. Я, кстати, тоже - отличный вариант, даже в жаркую погоду в ней не жарко, а уж какую красоту делают - глаза разбегаются).
Хатки постоянно подбеливают, а полы в хатах обычно были глиняные, и мне мама рассказывала (она была уже городским ребенком), что в селе у ее бабушек и дедушек было заведено так, что каждую неделю глиняный пол подмазывался свежей глиной разведенной до консистенции жидкой сметаны.
Книга просто искрится юмором, а отношения "свекровь-невестка", эх, что 19-й век, что 21-й - проблемы остаются в принципе все те же.
Отличный язык, живой и образный, колоритные герои, меткие жизненные наблюдения, юмор и мягкая авторская ирония, в общем, злоключения Кайдашевой семейки меня повеселили и заставили в то же время задуматься.

Було б смішно, якби не було так сумно - так можна охарактеризувати цю повість. Персонажі яскраві, кожен з них самобутній й одночасно типовий, таке от поєднання непоєднуваного. Перечитувала три рази. Не втомлююсь дивуватися, до яких гротескних крайнощів доходить автор у змалюванні глибини безсмертного конфлікту поколінь. На фоні безкінечних сварок завершення історії виглядає неправдоподібним, але що ще лишалося автору? Не повбивати ж їх, вірно? Книжка точно варта прочитання, є над чим подумати й навіть над чим посміятися. Раджу.

Свекровь и невестка - эта тема популярна в народе испокон веков. Но не только фольклор в виде анекдотов эксплуатирует ее, художественная литература тоже уделяет внимание.
У Кайдаша аж два взрослых сына, а значит быть Кайдашихе свекровью дважды. Молодой Марусе довелось служить при дворе у пана. Там она научилась хорошо куховарить, но и набралась немного панства - была высокомерной и какой-то приторно-сладкой. Но стоило ей рассердиться, как сладость с нее сходила в момент и перекричать-переспорить Кайдашиху было редкому под силу. Угодить такой свекрови не только сложно, а невозможно. И, если жена старшего сына была боевой и имела характер с перцем, а с таким долго кланяться не будешь - молодая семья быстро отделилась от родителей, то младшему досталась совсем молоденькая и тихая девушка. Вот и приходилось ей терпеть да плакать. Или сбежать.

Хоть и рассказывает автор семейные истории Кайдашей с изрядной долей юмора, заставляя читателя улыбаться, однако невесткам такой свекрови не позавидуешь. Со временем и сами невестки станут свекровями, об этом тоже надо помнить. А пока они ведут беспощадные войны, в которые включаются все члены семьи.

Нечуй-Левицький красочно описывает села, утопающие в садочках и белеющие хатами. Лес, горы, пруды со склонившимися вербами - кажется, что природа изображает рай, да только люди не могут жить дружно. Они напиваются в шинках, как старый Кайдаш, утонувший в пруду в приступе белой горячки, ругаются из-за клочка земли или старой груши, не просто потрясают кулаками, но и дерутся. И если ворон ворону глаз не выклюет, то невестка свекрови выбить может...
Иван Франко отнес произведение к сокровищнице украинской литературы за особое артистическое изображение сельской жизни.

А еще мне попалось подарочное издание с замечательными иллюстрациями Анатолия Базилевича.