© АО «Издательский Дом Мещерякова», 2019

* * *

Ворона и Лисица

 
      Уж сколько раз твердили миру,
Что лесть гнусна, вредна; но только всё не впрок,
И в сердце льстец всегда отыщет уголок.
 

 
Вороне где-то Бог послал кусочек сыру;
                  На ель Ворона взгромоздясь,
Позавтракать было совсем уж собралась,
      Да позадумалась, а сыр во рту держала.
      На ту беду Лиса близёхонько бежала;
      Вдруг сырный дух Лису остановил:
Лисица видит сыр, Лисицу сыр пленил.
Плутовка к дереву на цыпочках подходит;
Вертит хвостом, с Вороны глаз не сводит
      И говорит так сладко, чуть дыша:
            «Голубушка, как хороша!
            Ну что за шейка, что за глазки!
            Рассказывать, так, право, сказки!
      Какие пёрушки! какой носок!
И, верно, ангельский быть должен голосок!
Спой, светик, не стыдись! Что, ежели, сестрица,
При красоте такой и петь ты мастерица, –
            Ведь ты б у нас была царь-птица!»
Вещуньина с похвал вскружилась голова,
      От радости в зобу дыханье спёрло, –
И на приветливы Лисицыны слова
Ворона каркнула во всё воронье горло:
Сыр выпал – с ним была плутовка такова.
 

НА ТУ БЕДУ ЛИСА БЛИЗЁХОНЬКО БЕЖАЛА;

ВДРУГ СЫРНЫЙ ДУХ ЛИСУ ОСТАНОВИЛ

Дуб и Трость

 
С Тростинкой Дуб однажды в речь вошёл.
«Поистине, роптать ты вправе на природу, –
Сказал он, – воробей, и тот тебе тяжёл.
Чуть лёгкий ветерок подёрнет рябью воду,
      Ты зашатаешься, начнёшь слабеть
      И так нагнёшься сиротливо,
      Что жалко на тебя смотреть.
Меж тем как, наравне с Кавказом, горделиво,
Не только солнца я препятствую лучам,
Но, посмеваяся и вихрям и грозам,
            Стою и твёрд и прям,
Как будто б ограждён ненарушимым миром:
Тебе всё бурей – мне всё кажется зефиром.
      Хотя б уж ты в окружности росла,
Густою тению ветвей моих покрытой,
От непогод бы я быть мог тебе защитой;
            Но вам в удел природа отвела
Брега бурливого Эолова владенья:
Конечно, нет совсем у ней о вас раденья». –
            «Ты очень жалостлив, – сказала
                              Трость в ответ, –
 

БУШУЕТ ВЕТР, УДВОИЛ СИЛЫ ОН, ВЗРЕВЕЛ – И ВЫРВАЛ С КОРНЕМ ВОН ТОГО, КТО НЕБЕСАМ ГЛАВОЙ СВОЕЙ КАСАЛСЯ…

 
Однако не крушись: мне столько худа нет.
      Не за себя я вихрей опасаюсь;
            Хоть я и гнусь, но не ломаюсь:
      Так бури мало мне вредят;
Едва ль не более тебе они грозят!
То правда, что ещё доселе их свирепость
            Твою не одолела крепость
И от ударов их ты не склонял лица;
            Но – подождём конца!»
      Едва лишь это Трость сказала,
      Вдруг мчится с северных сторон
И с градом и с дождём шумящий аквилон.
Дуб держится, – к земле Тростиночка припала.
      Бушует ветр, удвоил силы он,
            Взревел – и вырвал с корнем вон
Того, кто небесам главой своей касался
И в области теней пятою упирался.
 

Музыканты

 
            Сосед соседа звал откушать;
            Но умысел другой тут был:
            Хозяин музыку любил
И заманил к себе соседа певчих слушать.
Запели молодцы: кто в лес, кто по дрова,
            И у кого что силы стало.
            В ушах у гостя затрещало
            И закружилась голова.
«Помилуй ты меня, – сказал он с удивленьем, –
            Чем любоваться тут? Твой хор
                  Горланит вздор!» –
«То правда, – отвечал хозяин с умиленьем, –
            Они немножечко дерут;
Зато уж в рот хмельного не берут,
            И все с прекрасным поведеньем».
 

 
А я скажу: по мне уж лучше пей,
            Да дело разумей.
 

Ворона и Курица

 
            Когда Смоленский Князь,
Противу дерзости искусством воружась,
            Вандалам новым сеть поставил
      И на погибель им Москву оставил,
Тогда все жители, и малый и большой,
            Часа не тратя, собралися
И вон из стен московских поднялися,
            Как из улья пчелиный рой.
Ворона с кровли тут на эту всю тревогу
            Спокойно, чистя нос, глядит.
            «А ты что ж, кумушка, в дорогу? –
            Ей с возу Курица кричит. –
            Ведь говорят, что у порогу
                  Наш супостат». –
      «Мне что до этого за дело? –
Вещунья ей в ответ. – Я здесь останусь смело.
            Вот ваши сёстры – как хотят;
А ведь Ворон ни жарят, ни варят:
Так мне с гостьми не мудрено ужиться,
А, может быть, ещё удастся поживиться
      Сырком, иль косточкой, иль чем-нибудь.
      Прощай, хохлаточка, счастливый путь!»
            Ворона подлинно осталась;
            Но, вместо всех поживок ей,
Как голодом морить Смоленский стал гостей, –
            Она сама к ним в суп попалась.
 

 
Так часто человек в расчётах слеп и глуп.
За счастьем, кажется, ты по пятам несёшься:
            А как на деле с ним сочтёшься –
            Попался, как ворона в суп!
 

Ларчик

 
            Случается нередко нам
      И труд и мудрость видеть там,
      Где стоит только догадаться,
            За дело просто взяться.
 

 
К кому-то принесли от мастера Ларец.
Отделкой, чистотой Ларец в глаза кидался;
Ну, всякий Ларчиком прекрасным любовался.
Вот входит в комнату механики мудрец.
Взглянув на Ларчик, он сказал: «Ларец с секретом,
            Так; он и без замка;
А я берусь открыть; да, да, уверен в этом;
      Не смейтесь так исподтишка!
Я отыщу секрет и Ларчик вам открою:
В механике и я чего-нибудь да стою».
      Вот за Ларец принялся он:
      Вертит его со всех сторон
            И голову свою ломает;
То гвоздик, то другой, то скобку пожимает.
            Тут, глядя на него, иной
                  Качает головой;
Те шепчутся, а те смеются меж собой.
            В ушах лишь только отдаётся:
«Не тут, не так, не там!» Механик пуще рвётся.
      Потел, потел; но наконец устал,
            От Ларчика отстал
И, как открыть его, никак не догадался;
            А Ларчик просто открывался.
 

Разборчивая невеста

 
      Невеста-девушка смышляла жениха;
            Тут нет ещё греха,
      Да вот что грех: она была спесива.
Сыщи ей жениха, чтоб был хорош, умён,
И в лентах, и в чести, и молод был бы он
(Красавица была немножко прихотлива):
Ну, чтобы всё имел. Кто ж может всё иметь?
            Ещё и то заметь,
      Чтобы любить её, а ревновать не сметь.
Хоть чудно, только так была она счастлива,
            Что женихи, как на отбор,
            Презнатные катили к ней на двор.
      Но в выборе её и вкус и мысли тонки:
      Такие женихи другим невестам клад,
            А ей они на взгляд
        Не женихи, а женишонки!
      Ну, как ей выбирать из этих женихов?
            Тот не в чинах, другой без орденов;
А тот бы и в чинах, да жаль, карманы пусты;
      То нос широк, то брови густы;
            Тут этак, там не так;
Ну, не прийдёт никто по мысли ей никак.
Посмолкли женихи, – годка два перепали,
      Другие новых свах заслали:
Да только женихи середней уж руки.
            «Какие простаки! –
Твердит красавица, – по них ли я невеста?
      Ну, право, их затеи не у места!
      И не таких я женихов
      С двора с поклоном проводила;
Пойду ль я за кого из этих чудаков?
Как будто б я себя замужством торопила,
Мне жизнь девическа ничуть не тяжела:
День весела, и ночь я, право, сплю спокойно;
Так замуж кинуться ничуть мне не пристойно».
            Толпа и эта уплыла.
      Потом, отказы слыша те же,
Уж стали женихи навёртываться реже.
            Проходит год,
            Никто нейдёт;
Ещё минул годок, ещё уплыл год целой:
      К ней свах никто не шлёт.
Вот наша девушка уж стала девой зрелой.
      Зачнёт считать своих подруг
      (А ей считать большой досуг):
      Та замужем давно, другую сговорили;
            Её как будто позабыли.
      Закралась грусть в красавицыну грудь.
Посмотришь: зеркало докладывать ей стало,
      Что каждый день, а что-нибудь
Из прелести её лихое время крало.
Сперва румянца нет; там живости в глазах;
Умильны ямочки пропали на щеках;
Весёлость, резвости как будто ускользнули;
Там волоска два-три седые проглянули:
            Беда со всех сторон!
Бывало, без неё собранье не прелестно;
От пленников её вкруг ней бывало тесно:
А ныне, ах! её зовут уж на бостон!
Вот тут спесивица переменяет тон.
Рассудок ей велит замужством торопиться:
            Перестаёт она гордиться.
Как косо на мужчин девица ни глядит,
А сердце ей за нас всегда своё твердит.
      Чтоб в одиночестве не кончить веку,
Красавица, пока совсем не отцвела,
За первого, кто к ней присватался, пошла:
      И рада, рада уж была,
            Что вышла за калеку.
 

Оракул

 
В каком-то капище был деревянный бог,
И стал он говорить пророчески ответы
      И мудрые давать советы.
            За то, от головы до ног
      Обвешан и сребром и златом,
      Стоял в наряде пребогатом,
Завален жертвами, мольбами заглушён
      И фимиамом задушён.
      В Оракула все верят слепо;
      Как вдруг – о чудо, о позор! –
      Заговорил Оракул вздор:
      Стал отвечать нескладно и нелепо;
И кто к нему зачем ни подойдёт,
Оракул наш что молвит, то соврёт;
      Ну так, что всякий дивовался,
Куда пророческий в нём дар девался!
            А дело в том,
Что идол был пустой и саживались в нём
      Жрецы вещать мирянам.
            И так,
Пока был умный жрец, кумир не путал врак;
      А как засел в него дурак,
То идол стал болван болваном.
 

 
Я слышал – правда ль? – будто встарь
            Судей таких видали,
      Которые весьма умны бывали,
      Пока у них был умный секретарь.
 

Василёк

 
      В глуши расцветший Василёк
Вдруг захирел, завял почти до половины
      И, голову склоня на стебелёк,
      Уныло ждал своей кончины;
Зефиру между тем он жалобно шептал:
      «Ах, если бы скорее день настал
И солнце красное поля здесь осветило,
Быть может, и меня оно бы оживило?» –
      «Уж как ты прост, мой друг! –
      Ему сказал, вблизи копаясь, Жук. –
Неужли солнышку лишь только и заботы,
Чтобы смотреть, как ты растёшь,
      И вянешь ты, или цветёшь?
Поверь, что у него ни время, ни охоты
            На это нет.
Когда бы ты летал, как я, да знал бы свет,
То видел бы, что здесь луга, поля и нивы
Им только и живут, им только и счастливы.
            Оно своею теплотой
Огромные дубы и кедры согревает
      И удивительною красотой
Цветы душистые богато убирает;
            Да только те цветы
            Совсем не то, что ты:
      Они такой цены и красоты,
Что само время их, жалея, косит;
      А ты ни пышен, ни пахуч,
Так солнца ты своей докукою не мучь!
Поверь, что на тебя оно луча не бросит,
И добиваться ты пустого перестань,
            Молчи и вянь!»
Но солнышко взошло, природу осветило,
По царству Флорину рассыпало лучи
И бедный Василёк, завянувший в ночи,
      Небесным взором оживило.
 

 
      О вы, кому в удел судьбою дан
            Высокий сан!
Вы с солнца моего пример себе берите!
            Смотрите:
Куда лишь луч его достанет, там оно –
Былинке ль, кедру ли – благотворит равно
И радость по себе и счастье оставляет;
За то и вид его горит во всех сердцах,
      Как чистый луч в восточных хрусталях,
            И всё его благословляет.