Читать книгу «Литературный оверлок. Выпуск № 3 / 2018» онлайн полностью📖 — Ивана Ивановича Евсеенко — MyBook.
cover

Литературный оверлок
Выпуск № 3 / 2018

Авторы: Евсеенко Иван Иванович, Сабитов Валерий, Чеботарёва Лера, Рыжих Никита, Ульянова Алина, Хомич Тимур, Бунякина Ольга, Тавогрий Таня, Краснова Татьяна, Сычиков Яков, Крамер Александр, Решовский Александр, Леушев Николай, Телякова Эвелина

Главный редактор Иван Иванович Евсеенко

Зав. отделом прозы Яков Михайлович Сычиков

© Иван Иванович Евсеенко, 2018

© Валерий Сабитов, 2018

© Лера Чеботарёва, 2018

© Никита Рыжих, 2018

© Алина Ульянова, 2018

© Тимур Хомич, 2018

© Ольга Бунякина, 2018

© Таня Тавогрий, 2018

© Татьяна Краснова, 2018

© Яков Сычиков, 2018

© Александр Крамер, 2018

© Александр Решовский, 2018

© Николай Леушев, 2018

© Эвелина Телякова, 2018

ISBN 978-5-4493-5388-7 (т. 3)

ISBN 978-5-4493-5389-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

От редактора прозы

Что-то меня совсем перестала вставлять иностранная литература. В родном языке есть возможность проследить пульс, дыхание мысли автора, зарождение кульминации. Порядок слов, инверсии – все это создает определенный контекст, в котором из просто текста наращивается мясо великих событий. С переводной же литературой все скучно, зачастую предложение или фраза не передает ничего, кроме информации. Никаких оттенков. Информация и мысль – две разные вещи. Конечно, это не касается многих: например, Генриха Белля и Кафки. Хотя я не знаю, почему я до сих пор помню их энергетику, а то, что читаю сейчас, подобно жеванию газет. Может, конечно, просто не та литература.

Еще многая европейская литература под завязку напичкана членами и вагинами. С ней чувствуешь себя подростком, в трусы которого лезет опытная гетера, дабы научить мальца, как обращаться с собственной «пушкой». Этакое сексуальное воспитание через литературу. Только вот, когда ты давно не подросток и кассеты с порнухой тебе от родителей прятать не надо, все это не производит никакого впечатления. Одно удручение.

P.S. Последнее, что читал из ИЛ, это Паскаль Киньяр и «иствикский» Апдайк (тоже набит членами, как мешок деда Мороза, не то что времен «Кентавра»).

P.P.S. Это, конечно, очень общо и размыто, но я вам не филологическая девственница и не профессор словесности, я просто читатель со своим мнением.

Яков Сычиков

ПРОЗА

Адександр Решовский


Родился в 1990 г. в Йене (ГДР). Закончил Литературный институт им. Горького. Живет в Москве. Первая публикация состоялась в 2012 г. в журнале «Флорида». Лауреат премии «Дебют» в номинации «Малая проза» за подборку рассказов (2013 г.).

Дуэлянт

рассказ


Когда он появился на работе – это была новость. Новенький. Свежее мясо. Девчонки распушились, мальчишки навострились. Старший кладовщик, сутуловатый молодой боксер, задел его словцом, так – проверить хотел что-то. Я помню, как это было – их растащили, чтобы начальство не навело Сауроново суровое око на действо. После, оторвав трубки, по которым кровь моя и лимфа уходили в поглощающую машину, я закончил рабочий день и вышел из подъезда, и закурил, и вздохнул дымом, и густо сплюнул на асфальт. И вижу – двое в кругу света фонаря. Новенький, да старший кладовщик. Слово за слово, толчок к толчку, переход к стойкам и взрыв! Левый, правый, уклон, схождение в клинч, сокрушение в партер, нещадное драньё двух бойцовских псов, только словечки матерные отлетают вместе с каплями крови. Я не лез. Мне было плевать. Выбежал охранник – в камеру увидел немое кино. За ним вся ватага наших. Группы поддержки, болельщики и судьи. Охранник нырнул в бойню и огреб оттуда, и отшатнулся, зажимая разбитый нос. Следом, запахиваясь в шубку, вышла начальница, белая дама, и гавкнула как следует, по-русски. Двое расцепились и встали. Новичка отлучили на месте. Все – нет работы. Он махнул ладонью, да пошел, покачиваясь. Я пошел следом. Нам было по пути. Улочками мрачными шли к метро, вдоль потустороннего света чужих окон. Он мельком обернулся, приметил меня.

– Че надо, – спросил?

– Ничего.

– Закурить есть?

– Есть.

Сошлись, я достал пачку, он вытянул сигарету. Закурили. Стоим. Оба – никакие. Избитые рабочим днем и старшим кладовщиком.

– А, я тебя помню, – сказал.

– Да.

– Слушай, дружище, одолжи денег.

Не люблю, когда просят деньги. У меня их мало.

– На что? – спросил.

– На лекарства.

Думаю – на бухло, какие еще лекарства? Не поверил.

– Я денег не даю. Если хочешь – пошли в аптеку.

– Не веришь? Хорошо, пойдем.

Идем, молчим и курим. Вышли к шоссе и метро. Мчатся разноцветные авто, идут монохромные люди. Горит зеленый неон аптечного креста и все подсвечивает зеленым, и мы – освещенные зеленым – подошли к двери, вошли.

– Тебе что надо? – спрашиваю.

– Гепариновая мазь, пластырь, анальгин.

Деловой. Купил, отдаю пакетик.

– Держи.

– От души. Давай телефон, встретимся – я верну.

Денег у меня мало. Не мог я сделать подарок, хоть и потратился немного совсем. Да, я скряга. Вопрос выживания. Продиктовал телефон. Он внимательно набирал номер, сбросил мне звонок.

– Запиши, – сказал, – Андрей.

Записал – «Андрей, работа»

– Ну, бывай. Спасибо, – и протянул руку, и пожал крепко, и мы разошлись, чтобы исчезнуть.

Через неделю звонок.

– Алло, – говорю.

– Привет, помнишь?

– Помню…

– Я тебе денег должен.

– Да.

– Подъезжай к Авиамоторной часам к пятнадцати – отдам.

Я там работаю. Проезд мне оплачивают. Что – думаю – съезжу? Конечно. Чего деньгами бросаться.

– Давай, – говорю.

Подъехал. Выхожу – он стоит у перехода, сразу заметен. Пластырь на переносице, левый глаз заплыл. Костяшки пальцев в зеленке. Курит. Чудовище чудовищем.

– Здорово.

– Здорово, – говорит и достает из кармана пару купюр.

Беру. Что? Думаю. Обратно сразу ехать? Нехорошо как-то. Не по-человечески. Человек честный и с ним надо по-честному.

– Ты как? – спрашиваю.

– Как видишь.

– Опять подрался?

– Опять…

– С кем?

– Да, там, – отмахнулся.

– Ты всегда, что ли, дерешься?

– Видать, всегда.

Было, кажется, воскресение, и воскресать я не собирался. Надо мной сгустились тучи бытия, в них зрела молния реальности. Мне было скучно и томительно, а этот тип был с виду интересен. Меня влекла его история. Меня вообще влекут истории. Они развеивают скуку. Они учат.

– Пошли выпьем, что ли, – сказал я, – подлечишься.

– Да я не пью.

Удивительно.

– А я – пью.

– Ну, пошли.

Я тоже закурил. Медленно двинулись в сторону магазина, я повел. Я тут все знаю. Зашли. Взял мерзавчика водки и пакетик «ласточек», люблю их. Закусывать ими – и радость, и сладость.

Осели в моем любимом дворике, в который ведет арка. Замок моего одиночества. Дворик замкнутый, лавочки и пустая детская площадка, ни одного пиздюка, да пустые облезшие качели, что напоминают о безвозвратно ушедшем детстве. Здесь я люблю выпивать. Один. Делаю глоток, прячу за пазуху, занюхиваю «ласточкой» и закусываю мякотью. Хорошо. Боже, обрати на меня свой взор. Посмотри глазочком. Мне хорошо. Не твоя вина. Спасибо. Теперь отвали.

Я схрустнул и свернул пробочку крошки, приник к трепетному горлышку, сделал добрый глоток. И жар живой воды вошел в меня, приветствуя организм. Здравствуй, весна. Здравствуй, краса. Расширься, зрачок. Разойдись, кровь.

Да – забыл сказать – была весна – и соки жизни бродили во мне, ударяя в неправильные органы. Мне было плохо, как и всегда. Я сходил с ума.

– Саша, – я протянул ладонь, ежась от прохладного душистого ветерка, несшего старые листья.

– Андрей, – и рукопожались, – ну ты помнишь.

– Да.

– Ты, Андрей, скажи.

– Что?

– Почему дерешься?

– Да… не знаю.

– Точно не будешь пить?

– Нет.

– Почему?

– Слабость.

– Что?

– Слабею я от этого. Я этого не люблю.

– А.

«Ласточкина» мякоть тает во рту. В желудке встает солнце, распуская теплые лучи. Градус первый ласково пощипывает мне мозг и пускает в него корешки. Отпускает…

– Я, значит, слабый, – говорю.

– Не, я этого не говорил, Сань.

– Да не, это я так. Слабый я. А ты сильный?

– Я… не знаю. Странный ты.

– Да уж.

Закурили снова. Стоим, дышим дымом. Ветер треплет мне волосы, как мальчишке. Но я уже не мальчик. Я рядовой жизни Александр Иванов. Младший рядовой. Или как там оно бывает. Стою по колено в окопе весны и, как гранатой, замахиваюсь на нее мерзавчиком «Столичной». Не пьет он. Ну ладно. Ладно.

– Спорт, наверное, любишь?

– С чего ты взял?

– Ну, там. Единоборства.

– Терпеть не могу. Тягомотина. Правды нет.

– Как нет?

– Так.

– Какой правды?

– Не знаю, как объяснить. За деньги они дерутся, Сань. Нет в этом правды. Играют за деньги. Соревнуются за деньги. Не дело это.

Интересно.

– А ты за что дерешься?

– Не знаю. За правду.

– Это как?

– Так. Не знаю, как объяснить.

– Попробуй. Я пойму.

– Дай конфетку.

– Держи.

Взял он «ласточку», расшуршал в пальцах и выкинул обертку в мусорку, не поленившись к ней отойти. Вернулся, прожевал и говорит.

– Объяснить… знаешь, Сань, я заметил – все кругом врут. Мне, тебе, себе. И грубят. Мне, тебе, себе. Грубость и ложь, Сань. Все тебя обидеть хотят, чтобы утвердиться. Ну не могут они без этого. Щиплет у них внутри. И я этого не терплю. Поэтому, наверное, и дерусь.

– Клин клином вышибаешь?

– То есть?

– Ну – грубость грубостью.

– Возможно. Вкусная, зараза, дай еще.

Дал. Стоит он с «ласточкой» в пальцах, избитый и щурится от яркого солнечного света – солнце весеннее явилось из-за облачного покрова. Потеплело. Тепло вторит теплу моего нутра. Я принял еще горечи, внимательно слушая. Было действительно интересно.

– Знаешь, давно я вот так ни с кем не разговаривал, спасибо, – сказал он.

– Да ладно.

– А насчет грубости – не знаю, прав ты или нет. Не грубость это. Разве самозащита – грубость? А я только защищаюсь. Никогда не нападаю. Скажет мне какой мудак гадость – рана. И я эту рану зашиваю иголочкой. Другой подшутит – рана. И не потому, что я неженка. Я шутки люблю. Даже… глупые. В особенности – глупые. Мозги-то у меня отбиты для вещей тонких, понимаешь?

– Понимаю.

– Так вот. Подшутит кто, и я чувствую – гнилью в мою сторону пахнуло от него. Недоброе чувствую. Ручки протянулись чьи-то для самоутверждения. Гадкие, липкие ручонки дрочилы. И он этими ручонками, стало быть, меня касается. Думает, что ничего не будет. А я бью. Выбиваю из него дурь. Не люблю, когда меня касаются без спроса.

– А, может, он не хочет драться?

– Тогда не бью. Как уж получится.

– Получается, ты дерешься, потому что тебя все обижают?

– Нет. Не меня. Всех они обижают. Тебя, меня, себя, друг друга. Грубость, Сань. Нет в них сердечка, даже куриного. Я чувствую. Им только дай измазать тебя дерьмом. Сами так ходить не могут – хотят заляпать соседа.

– А что насчет лжи?

– Да… повсюду она. Я не знаю, как выразить. Нутром чувствую. Как собака. Пиздят все знатно. И хотят, чтобы я в это верил. Себе, что хуже, врут. Строят хер пойми что.

Разговор этот приобретал оборот экзистенциальный, и дух мой навострился, готовый вцепиться и пустить слюну, точно паук, и переварить, и впитывать чью-то истину. Я редко говорю. Очень редко. Предпочитаю молчать. Так больше слышно. И я слушал, и он, кажется, чувствовал это.

– Каждый в своем мирке, где он по центру, а остальные – по боку. По боку им, что ты чувствуешь. Кишки у тебя выпадут, так они по ним пройдутся и удивятся еще, что ты от боли кричишь. И не потому, что жестокие, а потому, что… не знаю. Нет в них чутья до чужого человека. Чуйки нет. Человек-то живой, а они с ним, как с мертвым. Только себя за живого держат.

– Эх, жаль, что ты не пьешь, Андрей.

– Это почему?

– Тебе бы пошло. Хорошо говоришь. Знаешь, водка располагает к красноречию.

– Ха, да ладно. Что я говорю-то.

– Я, Андрей, с живым человеком три месяца, двенадцать дней, пятнадцать часов и сорок пять минут не общался по-человечески же. Я такое чую, как ты говоришь. Ну, говори, что у тебя там?

– Да вроде все… хотя, – и закурил, и выдохнул дым, – знаешь. Скажу. Меня пиздят, Сань. Как собаку. Регулярно. Ты и сам уже знаешь. Но, как по мне, лучше быть избитым, чем обоссанным. А все ходят, обоссанные, оболганные. Начальством, коллегой, прохожим. Ходят такие… понурые, и моча капает у них с бровей. И копится у них внутри яд, и отравляет их. И потом, хлоп, убивают кого, или себя. Себя они убивают. Изнутри. Ходят, точно калеки, только костылей не видно. Их тоже пиздят, Сань. Пиздят знатно. Только не по башке, а по душе. А как по мне – лучше телом терпеть, чем душой. Тело – аппарат грубый, он выдержит.

– Тело – аппарат грубый, – повторил я про себя и вздохнул.

...
8

На этой странице вы можете прочитать онлайн книгу «Литературный оверлок. Выпуск № 3 / 2018», автора Ивана Ивановича Евсеенко. Данная книга имеет возрастное ограничение 18+, относится к жанрам: «Пьесы и драматургия», «Современная русская литература».. Книга «Литературный оверлок. Выпуск № 3 / 2018» была издана в 2018 году. Приятного чтения!