Читать книгу «В краю гор и цветущих долин» онлайн полностью📖 — Ивана Царицына — MyBook.

4

Ризограф неожиданно замолчал. Ритмичный стук машины вселял уверенность, что процесс идёт без сбоя, и внезапно наступившая тишина заставила Петра Мельниченко насторожиться. Было бы правильно пойти взглянуть, чтобы ничего не стряслось, но Лера вдруг спросила:

– Так тебя в депутаты толкают?

Рядом с девушкой он чувствовал себя вдалеке от того балагана, что творился в Комитете.

– Я молодой, вот и толкают, – хотел он козырнуть перед ней, но кичиться не умел, и ответ его получился робким. – Но мне это не нужно. Не хочу. А меня продолжают пихать, ведь молодые лица нужны. Справки какие-то делаю.

– Тебе выпал шанс проявить себя.

– Думаешь, оно того стоит? Я не понимаю, что там буду делать. Запросы писать во все инстанции?

– Я никому не даю советы, считаю, что не имею на это права, но ты можешь помогать людям, ты будешь полезен, – Лера как бы встряхнулась. Она подошла к картине на стене, изображавшей Ленина в библиотеке со стопкой томов, и ноготком провела по полотну.

– Брось. Я баллотируюсь в муниципальный совет. Не в Законодательное собрание. В моих полномочиях – вывозить мусор и патриотично воспитывать школоту.

– Вот он умел саморазвиваться и бороться, – она поскребла могучий лоб Ильича.

– Кто умел бороться? – на пороге кабинета возник хмурый Иван Коновальцев.

– Как твои дела? – Балабанова вмиг лишилась энергии, и лицо её потемнело.

– Вашими молитвами, – Иван стоял в дверном проёме, сложив мощные волосатые руки на груди. – Я услышал, что ты пришла, и захотел с тобой поговорить.

Его бычий лоб был сморщен и напряжён, и, казалось, вот-вот треснет, и из чёрной трещины польются водопадом мысли, идеи, проекты и планы на будущее.

– Мне нужен личный канал в Телеграме. Ты можешь это организовать?

– А ты кто? – ответила Лера, недоумевая, так ли важно иметь ему свой личный канал.

– У многих первых секретарей по России есть подобная практика. А мы отстаём в этом плане. – И тут же речь Коновальцева изменилась, стала совсем уж искусственной, как будто заученной на каком-то семинаре. – Я не для себя это делаю, а для организации. Вся наша работа направленна на развитие организации. Общий авторитет нарабатывается усилиями каждого члена Союза.

– Ты хочешь, чтобы я одна постоянно всех обзванивала, и днём и вечером созывала на мероприятия, а теперь ещё и вела твой личный канал? Ваня, у меня есть своё время, и я хочу тратить его на себя, а не бегать тут за «спасибо».

– Мы работаем все вместе. Я столько раз говорил – не успеваешь, попроси помощь. Давайте, кто-то будет заниматься обзвоном, а кто-то Телеграмом.

– Пётр, ты знаешь, что нужно делать, – Лера посмотрела на друга с надеждой.

И Пётр знал – вытащить сейчас её заявление о выходе, ткнуть в морду Коновальцеву, сбить с него спесь. Он уже потянулся к ящику, как вдруг раздался жуткий старческий голос:

– Петя, ну где исправленный доклад? – лицо появившейся Розы Белоусовой было искажено испугом – щёки обвисли, густо накрашенные дряблые губы дрожали, в глазах стояли слёзы.

Балаган возвращался с неукротимой силой и нёс с собой цифры, отчёты, постановления, и всё это было так неинтересно, так бесцветно и шаблонно.

Коновальцев стыдливо смотрел в пол. Лера думала о том, как бы скорее сбежать. Непоколебимым оставался только Ленин на картине.

– Нет, я не исправил, потому что Азарович хотел, чтобы я напечатал ему листовки.

Страх загубить конференцию завладел Белоусовой окончательно. Её старческое тело затряслось, висячая морщинистая кожа на руках задрожала, задрожали веки и накрашенные тонкие брови, а в глазах возникло непомерное разочарование:

– Так же нельзя работать!

Она крутилась на месте – раздутая старуха, готовая вот-вот лопнуть от переполнявшего её ужаса. То был особый старческий ужас – перед гневом начальства, перед неопределённостью, которая открылась, когда устоявшийся и прямой ход жизни переломился.

А Пётр ощущал пустоту и не мог понять – почему нужно так страдать из-за каких-то бумажек? Ведь что такое конференция, как не бумаги? Доклады, отчёты, мандаты, резолюции – всего лишь буквы на белых листках, и в них нет ничего, никакого смысла, никакой тяжёлой и убедительной правды.

Его окружала ложь. Но не людское лукавство, проявляющееся в словах и обещаниях, а другой вид лжи – словно бы он очутился в бутафорском лабиринте, где всё устроено глупо и нелепо. В детстве он вместе с отцом ходил на аттракцион «комната страха» – там коляска ехала по тёмному коридору, а из темноты выпрыгивали чудища и приведения, настолько доморощенно сделанные, что напугать могли только ребёнка. Пётр вырос, но тёмный коридор никуда не делся, а вместо чудищ и привидений теперь выпрыгивали мандаты, пленумы, постановления.

На визг Белоусовой прибежала Штепа.

– Розочка Алексеевна, что у вас случилось?

– У нас конференция через пять минут начинается, уже приехали из Избирательной комиссии, а доклад не исправлен, – плакала Белоусова.

– Всё самой нужно делать, ни от кого здесь помощи не дождёшься, – заплакала Штепа в ответ. – Я день и ночь готовлю договора, Розочка Алексеевна, у меня голова уже кругом идёт. – Она шмыгнула носом и убежала.

Пётр понял – надо бежать следом, постараться как-то унять вопрос, иначе кто-то обязательно наябедничает Козинцеву. Но стоило ему выйти из кабинета, как он столкнулся и с Михаилом Андреевичем, и с Мансуром Азаровичем. Они стояли вокруг ризографа. Азарович полыхал злостью, а Козинцев с негодующим видом смотрел на листок.

– Этим можно только подтереться, – сунул он Петру под нос испорченную прокламацию. – Ты же партийные деньги разбазариваешь, партия так на одной бумаге разорится.

Видимо внутри ризографа сорвало плёнку с барабана, и машина напечатала листовки с огромным чёрным пятном краски. Пётр пожал плечами. Он сам виноват, что пустил печать на самотёк, сам виноват, что заболтался с Лерочкой и не успел исправить доклад – всё можно успеть, если захотеть. Он не захотел.

– Я сейчас перепечатаю.

Мимо промчалась Лера, и он дёрнулся, чтобы догнать её, сказать ей что-то приятное напоследок, задержать её уход, но натолкнулся на непреклонный взгляд из-под чудовищно густых бровей Азаровича.

Он так и не стал для неё близким другом. Вечные попытки обрести что-то родное заканчивались неудовлетворённостью. Пётр жил своей жизнью, и Лера жила своей, и две эти жизни соприкасались, но не могли влиться одна в другую. Пётр думал, что вот-вот что-то да треснет, и он, наконец, займёт в жизни Леры особое место. Но потом случилась та пьянка, и пропасть между ними стала непреодолимой. Он продолжал мучиться от неудовлетворённости и блуждать впотьмах в поисках чего-то родного, понимающего и осязаемого.

Нет, это неправильно, что Лера бросает Союз. Организация – единственное, что связывало их, заставляло видеться и общаться. Где-то в мире произошла ошибка, и нужно эту ошибку исправить, а если не получится – законопатить глубоко-глубоко. Так всем будет лучше.

Запустив заново ризограф, Пётр вернулся в кабинет, где уже никого не было, и достал заявление. Он готов был разорвать бумажку в мелкие кусочки. Горячая мысль остановила его:

«Это будет бесчестно по отношению к ней».

А что тогда делать?

«Я не покажу заявление Ивану, по крайней мере, не сегодня. Подожду. А там – посмотрим».

Ленин с картины глядел на него с лукавым калмыцким прищуром, словно говоря: «Да вы, батенька, трусло».

5

Кондиционер умер и больше не радовал прохладой, и конференция обещала стать невыносимой. В актовом зале потели тела стариков. Представители Избирательной комиссии, два мужичка чуть за сорок, платками вытирая влажные лысины, готовились следить за легитимностью процесса выдвижения кандидата в губернаторы. Сам кандидат ходил рядом – бывший командующий флотом, которого все так и называли Командующим. Это был старик шестидесяти пяти лет, весь блеклый и как бы выцветший. В его облике не было ярких красок, седые волосы сливались с бледным лицом, и когда он сел в президиум рядом с Козинцевым, то получился удивительный контраст двух людей. На Козинцева взглянешь – мужик. Несмотря на возраст в нём держалась животная сила и выливалась наружу энергией и мощью. А Командующий давно уже высох, постарел, развалился.

Начались обычные для партийной конференции действия – утверждение повестки, оглашение числа присутствующих. В какой-то момент Козинцев скомандовал: «Конференция объявляется открытой», Пётр щёлкнул переключателем на колонке, и громоподобно зазвучали первые аккорды гимна СССР. Присутствующие тут же встали со своих мест, и началось формальное и ненужное прослушивание гимна несуществующей страны, выполнявшееся на каждой конференции, и каждый раз гимн звучал лишь до первого припева, а затем обрывался.

К небольшой кафедре вышла Елизавета Штепа читать доклад мандатной комиссии. Её глаза ещё не высохли от слёз. Пётр глядел на неё и видел девушку, придавленную цифрами, отчётами, договорами, придавленную работой, но молодую девушку, хотя молодостью в её облике и не пахло. Инстинкты женщины в ней угасли. Он заметил, что за последнее время, с тех пор как началась предвыборная кампания, кожа на лице Штепы постарела, сделалась рыхлой, и создавалось впечатление, что если ткнуть пальцем в её щёку, то палец утонет, как в тесте.

Штепа читала доклад: 43 пенсионера, 8 госслужащих, 3 частных предпринимателя и один человек – творческая интеллигенция. Пётр, вслушиваясь в цифры, думал: «Вот нас всех пересчитали, пометили, обозначили». Помеченные и обозначенные люди взирали на Командующего и ждали от него подвига, ждали от него неких сверхъестественных усилий.

– Конференция правомочна начать работу, – Штепа хлопнула влажными ресницами и убежала на своё место.

После рассмотрения ряда необходимых вопросов, началось тайное голосование. Делегаты получали бюллетени, опускали их в ящик без всяких отметок. Пётр задумался: а не вычеркнуть ли имя Командующего? Тем более что других кандидатур не значилось. Но ручей делегатов машинально и покорно двигался от стола Розы Белоусовой, которая выдавала бюллетени, до ящика для голосования. Не было места спрятаться и сделать отметку. Не было даже ручек. И не потому, что их специально не положили. Просто никому в голову не пришло, что вдруг придётся чего-то там чёркать.

Единогласно конференция утвердила кандидатуру, заранее согласованную с ЦК.

Когда представители Избирательной комиссии покинули Комитет, Козинцев объявил:

– Ну что, товарищи, мы входим в активную фазу предвыборной кампании. Скажу прямо – нас ждёт жёсткая борьба. Власть нам подсунула серьёзных, сильных конкурентов.

Он сидел в президиуме и всем своим видом демонстрировал презрение к обстоятельствам и проблемам. Казалось, мир может треснуть от одного его взгляда.

– Первый из них – действующий врио Кашкин. Кто же это такой, спросите вы. Я вам отвечу – варяг, присланный сюда Москвой, который не знает специфики региона и менталитета местных жителей. Мы же твёрдо убеждены – Севастополем должен управлять севастополец. И сегодня мы с вами выбрали достойную кандидатуру – уважаемого адмирала, бывшего командующего флотом.

Одобрительные «угу» и «ага» прошли среди делегатов.

– Но это ещё не всё, – Козинцев повернулся к Командующему. – Они уже зарегистрировали эту девочку?

– Так точно, – резко и чётко ответил Командующий.

– Вы видите – чтобы отбирать у нас проценты на выборах, власть создала такую удивительную партию: «Партия настоящих коммунистов». Только вслушайтесь – настоящих! Вот хочет человек проголосовать за коммунистов, приходит на избирательный участок, а у него в бюллетене две коммунистические партии, и он не знает, за кого голосовать. Подобная технология называется – партия-спойлер. Такая партия больше одного процента никогда не набирает, они даже не ведут агитацию. Но это тот процент, который они оттягивают у нас. В Севастополе они выдвинули молодую девочку, как её? Антонина Кислицкая.

При звуке этого имени в душе Петра колыхнулось что-то жаждущее. Ему сделалось неспокойно, он принялся елозить на стуле.