Внимание: данное произведение изобилует устаревшими культурными и общечеловеческими ценностями! Не рекомендуется к прочтению ревнителям социальной толерантности во избежание обострения баттхерта.

От Автора

Часто спрашивают меня: «Почему в Ваших романах герои так много пьют? За разговорами пьют, в дороге пьют, дома пьют, на работе пьют, пьянеют, похмеляются и снова пьют?» Что сказать? Действительно – пьют. Кокетливо и осторожно пьют дамы, широко и вольготно пьют господа. Исподтишка, тайком от родителей потягивают подростки.

Современное общество (я про мужскую половину) разделилось на три типа: приверженцы здорового образа жизни, пьяницы и наркоманы. Про наркоманов писать противно, про ЗОЖников – скучно. Ну, нет у них, как ни крути, связи с космосом. Вот и выходит…

Кто-то говорит, что можно же пить умеренно, по бокалу вина. Нельзя. Можно либо пить, либо не пить. А кто пьет по бокалу «Chateau Petrus» перед сном – либо ЗОЖник, либо наркоман.

«Мысль проявляется через язык, причем каждый акт говорения является творческим процессом, в котором не повторяется уже готовая истина, но рождается новая».

Александр Афанасьевич Потебня. «Слово и миф»

16:00

«Природа снабдила меня телом, изнурила меня жизнью, дала мне отдых старостью и успокоит смертью.

Поэтому то, что сделало прекрасным мою жизнь, это же сделает прекрасным и мою смерть».

Мэн-цзы

На скамейке под крышей у мангала было уютно и свежо. Чуть накрапывал дождь, но поленца были сухи и сложены в маленьком дровнике. Архаичная чугунная мебель – узорный стол и шесть изящно-кривоногих стульев – уже полвека выдерживала и легкие моросящие дожди, и тяжелые неразгребные снега, и прохладу весенних вечеров, и жар летних полдней.

Антон Несторович со скрипом подтащил один из стульев к самому краю беседки, так, чтобы капли моросью обдавали кожу, залетали за воротник, сладкими слезами омывали лицо.

Было хорошо.

А еще лучше было от осознания того, что Савва-таки приедет сегодня на беседу и мангальные изыски. Приедет не один – с подругой, как бы на смотрины. Смотрины будут «в одни ворота»: Замилю, подругу Антона, все немногочисленные друзья и многочисленные знакомые приняли давно и бесповоротно. Десять лет знали Замилю – с того момента, как она вошла в жизнь Антона.

А вот Савва любил менять женщин. Чуть что казалось Савве вздорным в характере избранницы, чуть ослабевала страсть, чуть свершался некий женский выпад, который разил не хуже мужского выпада шпаги, как под руку с известным ресторатором и кулинаром, гордо задирая носик, уже выхаживала новая пассия.

С Замилей Антон познакомился давно – спустя год после неожиданной потери Маши. Нет-нет, ни супруга Антона, ни супруга Саввы не покинули наш многосложный мир, но зато обе – почти в одно и то же время – покинули своих многосложных мужей.

Маша уходила легко – ее давно уже утомили многочисленные интриги Антона с горничными и клиентками его отелей. Одна из таких интриг показалась Марии основательным поводом для ухода. Случилось это больше десяти лет назад, Антону Несторовичу было тогда около шести десятков. Маша собрала вещи и молча указала на чемоданы. Антон, только вернувшийся тогда с работы, кивнул, так же молча подхватил чемоданы и вышел на улицу, где его уже ожидал водитель. Так Антон снова оказался в отчем доме на Кисельной, 8.

Холостяковал почти год, пока тихой поступью, на мягких татарских ичигах в его жизнь не вкралась Замиля. Женой девушка так и не стала, но вот уже десять лет всегда была рядом с Антоном Несторовичем – в участившихся к семидесятилетию болезнях и во столько же раз участившихся тихих немолодых загулах.

Савва потерял свою последнюю супругу почти так же – ушла. Но с треском, публичным скандалом и попыткой раздела имущества. Юристы у Саввы были отменные – жена ушла, с чем пришла – с розовым клатчем, в котором лежали права и телефон. Антон даже не помнил ее имени. За почти двадцать лет их дружбы Савва сменил полдесятка жен и пять десятков любовниц. Когда жена молода, то холод в интимных отношениях может ее разозлить. Что, собственно, и случилось.

Савва вполне справедливо считал, что мужчину в постели нужно удивлять. Молодая жена расслабилась, удивлять перестала, он тут же охладел, нашел новую. Прежняя обиделась и – ушла, уступая место новой кандидатке. Когда поняла, что перегнула, то хотела бы и вернуться, но – поезд был уже в пути.

Да и скандалы юридические простить было никак не возможно. Женщина, что предъявляет к мужу претензии публично, тем более с привлечением третьих лиц, тем более в поле юридическом, заклеймена навеки, выбракована и восстановлению не подлежит. Мужчина, если захочет, сам даст, а не захочет, так нечего воду мутить. Так говорил великий Савва, и Антон был с ним совершенно солидарен.

Умудренный нескончаемыми браками и разводами, Савва поступил наконец так, как поет Аркадий Северный в известной повести о барабанщике:

 
Девушка в платье из ситца
Ночью мне больше не снится, —
Мне разрешила мама твоя,
Но я расхотел жениться.
 

С тех пор у Саввы были исключительно подруги, а жен больше не было – жены с их претензиями, нелепыми правами и сомнительными обязанностями остались в прошлом, покрывшись ностальгической патиной. Порой мужчина вспоминал о странных, неоднозначных годах брачных жизней, но порция хорошего односолода или бокал добротного вина тут же выводили его из грустной задумчивости.

Савва полюбил маленькие мужские шалости – они наполняли его сердце гордостью, Савва любил барствовать, но был далек от высокомерного чванства. Частенько кто-нибудь из друзей говорил ему:

– Видел тебя недавно с красивой дамой.

– Это мой партнер, – небрежно отвечал Савва.

– По сексу или по бизнесу? – следовал неизбежный вопрос.

– А есть ли разница? – тут Савва позволял себе добавить в голос нотки многоопытной усталости. – И так, и так двое занимаются общим делом к обоюдному удовольствию.

Антон души не чаял в Замиле. По-татарски имя Замиля означало «спутница, подруга, женщина-товарищ, женщина-коллега». И девушка в полной мере соответствовала данному ей имени. И не только характером, не только верностью, преданностью и так необходимой мужчине в возрасте покорностью. Покорностью, поскольку времени оставалось так мало, и негоже было тратить драгоценные дни на мелкие дрязги, объяснения, поиски консенсуса и распределение бытовых забот.

Было в этой татарской девушке вдоволь экзотики и много еще того, о чем втайне мечтает каждый славянский мужчина. Милый округлый овал лица, слегка раскосые глаза, но без выраженного прищура, без эпикантуса, как у монголок или башкирок. Совершенно черные зрачки, иссиня-черные длинные волосы, ниспадающие до талии прямым каскадом. На правой ягодице было у Замили небольшое темное пятно, что выдавало в ней потомка великого Чингиз-хана.

Роста Замиля была невысокого – около ста шестидесяти пяти сантиметров, как и положено по законам классической женской красоты. Тяжелые бедра, неузкие плечи, но зато какая талия! Какая неимоверная изящная талия, которую, казалось, можно было обхватить двумя мужскими ладонями так, чтобы большие пальцы сошлись друг с другом!

Замиля была любознательна, любила слушать своего избранника, никогда не перебивала, а лишь смотрела счастливыми глазами, впитывая каждое мудрое слово, улыбаясь каждой доброй шутке. Была неимоверно гостеприимна, обожала, как и сам Антон, готовить. Но готовила такие блюда, за которые Антон даже и не взялся бы. Особенно хорошо Замиле удавались всевозможные слоеные пироги с разнообразными начинками: какие-то губадии, вак-белиши, эчпомаки, которые Антон вечно путал, названия которых никогда не произносил правильно, но всегда ел с удовольствием. Отчего и прибавил в весе килограммов на десять.

Теперь Замиле было тридцать пять, но она по-прежнему сохраняла гибкость, подвижность и свежесть молодой азиатской женщины. И еще Замиля хотела детей, о чем Антон знал, хотя никогда от нее не слышал. И твердо решил подумать о ребенке уже в этом году. Потому как было пора – и по возрасту подруги, и по стажу отношений. И по чутью, и по наитию, и по многим другим причинам, как земного, так и сакрального характера.

16:15

А еще было хорошо, потому что бутылочка «Gevrey-Chambertin», по легенде – любимого вина Наполеона, стоявшая на столе, была только наполовину пуста. Антон со вкусом пригубил бокал и встал – необходимо было действовать.

Дождь уже порядком разукрасил льняную просторную рубаху Антона и его парусиновые шорты. Пора было перемещаться поближе к мангалу. Да и «заводить мотор» тоже было пора – друг был пунктуальным, весьма редкое качество для мужчин в наши дни. До приезда Саввы оставались считанные минуты.

Не торопясь мангальщик выстроил над скомканными листами бумаги пирамидку щепок. Над пирамидкой, словно шампуры, с опорой на бортики мангала, разложил поленца вишни, а уже перекрёст вишне положил несколько бревнышек подсушенной акации.

Двумя пальцами извлек из зеленого кармана шортов коробок спичек. Чиркнул раз-другой. В промокших шортах спички отсырели – получилось с третьего раза. Потянулся дымок, вспыхнули щепы, запахло костром. Эстафету подхватила вишня, за нею – акация. Запах из каменной трубы над крышей веранды, соревнуясь с терпко-свежим ароматом летнего дождя, стал заполнять двор, улицу Кисельную, весь пригородный поселок. Антон вернулся к бокалу – очень хорошо! Разве не это вкус жизни? Он это, именно он – вкус жизни.

– Чтоб толковый бедуин да верблюда не прогрел? – удовлетворенно сказал Антон мангалу, дыму, зарождающемуся огню.

Любил Антон свой мангал, беседку над ним, свой двор – не во всем аккуратный, но оттого еще более родной; любил домик в два этажа с подвалом, где хранились замечательные вина; любил улицу Кисельную, где прошли часть его детства и вся юность. И закат жизни, что теперь не вызывало сомнений, тоже пройдет здесь. Замилю тоже по-своему любил. Не так, как сбежавшую Машу, но все-таки…

Познакомились они до банальности просто. Замиля, скромная (эту скромность спутница Антона чудом сумела сохранить и поныне), с опущенными ресничками, пришла справиться о месте горничной в «Венере и Дионисе». «ВиД» – первая открытая Антоном Несторовичем гостиница у моря. Ему тогда, на момент открытия, было около сорока пяти. Антон улыбнулся, вспомнив старую песню Зои Бень:

 
В нафталиновом пальтишке,
Под шафе слегка,
Шел поэт, почти мальчишка,
Лет примерно сорока…
 

Замиля пришла много позже – когда «ВиД» стал популярной, но по-прежнему уютной гостиницей. Антону Несторовичу было уже без пяти шестьдесят. Он не занимался отбором персонала, администраторы брали такую работу на себя. Но Замиля почему-то привлекла внимание случайно оказавшегося в гостинице шефа.

«Взять», – последовало распоряжение, и двадцатилетнее сокровище приступило к работе горничной. За пять лет Замиля совершила путь от уборщицы номеров, через начальницу смены, через должность кастелянши к должности администратора. И вот только тогда удостоилась особого внимания Антона Несторовича.

Маша к тому времени уже была чьей-то чужой супругой (или любовницей, что, по сути, не важно), Антон Несторович был свободен, а потому легко и с радостью окунулся в новые отношения. Пуританином Антон никогда не был, но в этот раз поставил исключительно на Замилю. Всю силу своего имени Антон – «вступающий бой» – обрушил на новые отношения. И Замиля не подвела. Вот уже десять лет была верной спутницей, любящей женщиной, незаменимой помощницей в делах и замечательной хозяйкой. Не единственной, конечно, – какой же мужчина в здравом уме и здравом же теле сам себе ограничивает возможности самовыражения? – но главной, генеральной, жизнеобразующей.

16:25

Окно кухни отворилось. Негромко, но четко, так, чтобы Антон услышал, Замиля не крикнула – сказала:

– Звонила Альвина, сказала, что будут через пять минут. Накрывать дома или на веранде?

– На веранде, – решил Антон. – Ветра нет, здесь свежо и сухо. Я сейчас помогу.

Антона не раз поражала в голосе Замили эта скрытая улыбка, словно женщина всегда радовалась жизни и передавала эту радость своему мужчине, а через него – всем вокруг. И дом, добрый дом на Кисельной, 8, который никогда не был простым нагромождением камней, чувствовал эту радость хозяйки и преобразовывал ее в неповторимую атмосферу. Сделав еще один глоток вина, хозяин дома принялся за дело.

Дел, собственно, было немного: принять из окна разнос с нанизанным загодя на шампура маринованным мясом да еще одну бутылку вина – впрок. Все это Антон доставил к ароматному мангалу. Бутылку откупорил штопором перочинного ножа – пусть вино подышит.