Пролог
Битва в пути

Поход на Волжскую Булгарию закончился нашим поражением. Мы сняли осаду с города булгар и двинулись назад. Нашим ратям предстоял пятидневный путь до великой реки Итиль по опустошенным землям врага.

Лошади падали от усталости, воины еле шли, утомленные неудачной осадой и яростными боями. Осеннее солнце освещало наши поредевшие полки.

На второй день нас догнало булгарское войско.

В заволжской степи не надо искать поле для сражения: мы стояли на открытом месте и видели перед собой исполненные отваги ряды булгарских ратников. Нас разделяло совсем небольшое пространство, поросшее ковылем с редкими вкраплениями блеклых осенних цветков. Нас было несколько сотен, булгар – несколько тысяч. Это поле должно было стать полем нашей славы и нашей гибели.

В стане врага били в барабаны. Устрашающая ритмичная дробь далеко разносилась по округе.

Зеленое знамя пророка развевалось за рядами вражеских воинов – над шатром булгарского эмира Абдаллаха.

Пока не началась битва, стояла тишина. Мы глядели в близкие ряды булгарских воинов и сжимали в руках оружие. Если суждено принять смерть, мы сделаем это достойно.

«Мы все погибнем здесь», – думал я, оглядывая стоящих на холме рядом со мной соратников: боярина Блуда, воеводу Свенельда, эрзянского и муромского князей. Все были суровы и сосредоточенны. Чем закончится неравный бой, мы все хорошо понимали. Пощады не будет никому: ни боярину, ни дружиннику, ни даже мне – князю киевскому.

«Неужели сейчас все закончится?» – спрашивал я себя.

«Видимо, да, выхода нет. Мы в западне. Но если так, то зачем я здесь? Неужели неведомая тайная сила забросила меня сюда, в десятый век, сделала князем Киева только для того, чтобы я бесславно погиб в этой степи?

Для чего тогда было все? Человек из двадцать первого века забрасывается сюда только лишь для того, чтобы оказаться зарезанным волжскими булгарами в случайном сражении? Как глупо! Ведь я ничего еще не сделал!»

Из вражеских рядов выехал воин на низкорослой лошадке. На голове его был плоский металлический шлем с маленьким острым шишаком сверху, на теле кольчуга, а в руке – короткое копье. За время войны я уже видел, как ловко булгары протыкают этими копьями насквозь наших ратников…

Не доехав до наших рядом шагов двадцать, булгарин закричал свое сообщение:

– Великий эмир – покоритель неверных, да хранит его Аллах, предлагает сразиться богатырям!

Булгарин кричал долго, но мы сразу хорошо поняли его условия.

Эмир жалел своих людей, он хотел избежать кровопролитного сражения. Долго мы уже воевали, слишком много было жертв с обеих сторон. Война закончится, а кто будет сеять хлеб и собирать урожай? Кто будет удить рыбу, охотиться в степи и платить подати эмиру? Людей нужно беречь…

Их богатырь против нашего богатыря. Бой не на жизнь, а на смерть. Без правил, без кодекса воинской чести. Никакой воинской чести тут нет и быть не может – ей нет места в этих краях и в этом веке.

Условия просты: если наш богатырь победит, то нам позволят спокойно уйти. Мы пройдем через степь, переправимся через Итиль-Волгу и скоро вернемся на Русь. Если победит булгарский богатырь – будет битва, последняя для нас. И наша кровь удобрит здешнюю землю. Красивый, сочный ковыль вырастет тут в следующем году!

– Если будет сражение, мы не вернемся домой, – говорит Свенельд. Его седеющая борода развевается по ветру, лицо сурово. Он не боится смерти, он просто готов к тому, что будет. По верованиям русов, погибшие в бою воины потом всю вечность будут наслаждаться пивом и объятиями ласковых девушек и нежных юношей.

– В этом поединке – наше спасение, – говорит боярин Блуд, и губы его дрожат. В отличие от Свенельда в нем больше фантазии, он боится смерти.

– Или гибель.

Муромский и эрзянский князья молчат. Муромский Овтай накануне легко ранен в бедро и сражаться не может, хоть ему и обидно. Эрзянский Тюштя – уже немолод.

А вот и богатырь из булгарского стана. Он выезжает вперед на своем скакуне, и на широком скуластом лице его играет самодовольная улыбка. Он сильнее всех в войске. Он – самый умелый и мужественный воин. Его послал сам эмир, да хранит его всемогущий Аллах. Он победит любого!

Видно, он знатного происхождения: на голове стальной шлем, сверкающий на солнце, кольчуга из мелких колечек – самая прочная. В одной руке – железная булава на длинной ручке, усеянная острыми шипами. Во второй – меч из дамасской стали, отливающий синевой.

Из вражеских рядов с восторгом кричат его имя – Мухаммед. Богатырь Мухаммед – лучший воин эмира Абдаллаха – повелителя Булгарии, вождя правоверных. Сейчас он убьет своего противника, а потом для всех начнется главный восторг – победоносное сражение, в котором можно зарезать пришельцев – нас.

А кто же пойдет от нас? Кто станет нашей единственной надеждой?

– Мухаммед! Мухаммед! – кричат со своей стороны булгары, и барабаны ритмично ухают в унисон воплям.

– Я пойду, – говорит Свенельд, потряхивая мечом в руке. Его глаза сверкают.

– Ты старый, – возражает Блуд. – Раньше ты мог победить любого богатыря, но это время прошло.

Глаза Свенельда потухают, в них царит растерянность. Блуд прав, с его словами не поспоришь.

Справа и слева от нас – ряды наших воинов. Они готовы сражаться и умереть. Но никто не хочет этого. Люди волнуются, переговариваются, смотрят на нас – своих вожаков. Вот выкрикивают имя Неждана из Переяславля – славного воина. Вот кричат про Драгомира – рослого красавца, из моих ближних дружинников. Слов нет, оба – прекрасные воины…

Мухаммед проезжает вдоль наших рядов, волнуя коня – тот приседает и словно вытанцовывает что-то. Кажется, вместе с булгарским богатырем даже его лошадь смеется над нашей растерянностью.

Крики с той стороны усиливаются. Это становится нестерпимым – над нами издеваются! Враги думают, что мы испугались и у нас нет достойного противника для их Мухаммеда.

А у нас и правда, кажется, нет. Нет бесспорного кандидата в спасители.

Но вот что-то произошло, и ропот наших воинов вдруг смолк. Ряды расступились, и вперед вышел человек в белой рубахе, вышитой по вороту, в грубых кожаных штанах, с обритой головой, как у всех русов. Только длинный чуб небрежно заброшен за правое ухо.

Это сын черниговского князя Аскольд. Сам князь болеет и в поход с нами не пошел – прислал сына во главе дружины.

Аскольд по прозвищу Кровавая Секира. Он долговяз и идет, словно у него заплетаются ноги. Длинное вытянутое лицо его всегда бледно, как сама смерть, которую он несет в своих жилистых длинных руках.

Никто никогда не видел, как смеется Аскольд Кровавая Секира. Он всегда спокоен и как бы немного заторможен. Да он, похоже, и вправду немного не в себе…

Увидев, что рус вышел из рядов без коня, булгарин слез со своей лошади. Он уверен в своих силах: если противник пеший, то и ему нетрудно спешиться.

У нас вообще было мало скаковых лошадей. Славяне и русы привыкли сражаться пешими.

Аскольд вышел на бой в одной белой рубахе, раздуваемой ветром. Воинам-русам доспехи не нужны, даже кожаные. Если биться только в рубахах, да еще обязательно из белого полотна, то даже лучше – сразу видна будет кровь от ран и порезов. А что может привести в ярость сильнее, чем вид крови, даже собственной?

Вид крови, да еще отвар из дурманных грибов, который воины варили перед битвами в своих котелках, – вот лучший способ одержать победу над врагом!

Противники сходятся для поединка. Кричат напутствия булгарину с той стороны, а с нашей – Аскольду.

Мухаммед приближается и бьет первым – булава описывает полукруг и летит к голове руса. Если ударит, голова попросту расколется, как орех. Но Аскольд увернулся, присев. В свою очередь, он наносит удар, широко размахнувшись своей смертоносной секирой. Он орудует ею одной рукой – так удары получаются более непредсказуемыми.

В ловкости и бесстрашии один не уступал другому. Мухаммед налетал со всех сторон. Он прыгал вокруг своего противника и нападал одновременно как бы со всех сторон. Левой рукой он пытался достать руса булавой, а правой в то же время рубил мечом.

У Аскольда было преимущество – длинные руки. Он манипулировал секирой так легко, словно она была совсем легкой, и если не мог увернуться от удара, то парировал его оружием. Сталь ударялась о сталь, летели искры.

Несмотря на прохладную погоду, противники быстро вспотели. Лицо булгарина стало распаренным, багровым, а у Аскольда рубаха прилипла к телу. Они вытаптывали ковыль под ногами и наносили друг другу удар за ударом, каждый из которых мог бы стать смертельным.

Но вот наступила усталость и вместе с ней – ошибки, просчеты, пропущенные удары. Близилась развязка.

Аскольд обрушил свою секиру с такой силой, что сумел выбить из рук Мухаммеда булаву. Страшное оружие отлетело в траву и покатилось. Увидев это, булгарские воины завопили от гнева…

Но в следующий миг разъяренный Мухаммед рванулся вперед, и его меч полоснул по правой руке нашего богатыря. Рукав сразу окрасился багровым. Аскольд отступил на шаг и выронил секиру из раненой руки.

На сей раз взревела от отчаяния наша дружина. Казалось, что все – конец близок. Но рус метнулся вперед, как бы припав к земле – прямо под ноги булгарину. Он сделал это так стремительно, что противник пошатнулся и потерял равновесие. Не успев нанести удар мечом по оставшейся незащищенной спине Аскольда, Мухаммед упал на одно колено. Этого времени Аскольду хватило на то, чтобы поднять левой рукой упавшую секиру и отскочить. Совершенный им маневр был чрезвычайно опасным и даже противоречащим животному чувству самосохранения: оставшийся без оружия человек, естественно, стремится отступить от врага, если не бежать прочь. Однако Аскольд преодолел в себе этот страх и поступил ровно наоборот: ринулся безоружным прямо под ноги вооруженному врагу.

От гнева Мухаммед взвыл в голос – победа была уже так близка! Он снова пошел на врага, рубя мечом и пытаясь достать до белой рубахи Аскольда. От усталости и гнева он не рассчитал своих сил. Устремившись всем телом вперед, булгарский боец дотянулся-таки до своего врага, и сверкающее на солнце лезвие меча с громким хрустом вошло под ключицу Аскольду.

Я сам и стоявшие вокруг меня люди дружно ахнули, и крик боли вырвался из наших рядов. Как будто это в наши тела вошел смертоносный металл…

Но в тот же самый миг длинная рука Аскольда взметнулась вверх, и ужасная секира обрушилась на голову Мухаммеда. Шлем отлетел в сторону, и мы увидели разрубленную голову бойца. Еще несколько мгновений булгарин стоял на месте, широко расставив ноги. Из раскроенного черепа хлестала темная кровь, заливая нарядные доспехи и стекая на землю. Спустя секунду-другую ослабевшая рука выпустила рукоятку меча, и мертвое уже тело упало в пожелтевший ковыль.