Глава Б1. Добрая бабуля

Голова болит – ёбнись. Яркий солнечный свет хуячит так нещадно, что глаза открывать совершенно взапиздь, то есть неохота, потому что даже через закрытые веки адские лучи сверлят моё правое полушарие где-то в районе виска с такой яростью, что страшно даже подумать, что они сделают с моей башкой, откажись я от защиты своих храбрых кожаных век.

Взапиздь… И где ятакое слово-то, блять, изучил? Уж точно не в университете, потому что в университете я нихуя не учился. Но слово явно какое-то академическое, выёбистое такое, интеллигентное. Вот сказал его, а точнее подумал, и сразу перед глазами образ: просторная гостиная, в камине трещат поленья, Фёдор Михайлович сидит в кресле, ноги укрыты шерстяным пледом, пьёт чай из фарфоровой чашки. К нему подходит Тамара Васильевна, его экономка, и спрашивает: "Фёдор Михайлович, не изволите ли обсудить бюджет?", а он отвечает ей спокойно, по-царски: "Взапиздь твой бюджет, Тамара Васильевна – я пью чай".

Да уж, слово явно заумное, непонятно, где я его откопал в этом деградирующем мире, в котором более уместно слово "ебаный пиздец", что по сути своей является не словом, а словосочетанием, но в современной реальности это несущественная разница, потому что в ней уже мало кто знает, чем отличается слово от словосочетания, что, собственно, и приводит к мысли о неуместности этого выёбистого слова "взапиздь": оно тут, как белый голубь на куче коровьего говна. Короче, блять, чувствуется в этом какая-то зловещая тайна, которая поглощает меня всё больше, и, кажется, я теперь знаю, чем мне предстоит заниматься всю оставшуюся… Стоп!

Какая нахуй "взапиздь"?? Какая нахуй тайна?? СВЕТ! Мне веки прожигает ёбаный СОЛНЕЧНЫЙ свет! Думаю, это куда более важная тема для размышлений. Хули тут делает ебучее солнце? Я же был под землёй. Вроде…

Так, надо срочно вспомнить свою нелегкую жизнь и понять, как так получилось, что у меня болит башка. Активирую режим воспоминаний.

Помню тоннели метро, помню капитана с его дебильной манерой ругаться, словно он персонаж ебучих детских мультиков, помню наши приключения, которые можно смело называть "удивительными", потому что каждый новый день, а иногда и каждый новый час, я удивлялся всё сильнее обостряющемуся долбоебизму капитана, из-за которого мы оказывались то в окружении пизданутых спартанцев с бесконечными обоймами в автоматах, то по колено в дерьме под дождём из самоубийц, возомнивших себя птицами-мутантами, а в конце наших замечательных путешествий нам даже "подфартило" убегать от гигантской тефтели из людей, что я считаю самым вопиющим доказательством величия стратегических талантов капитана и его беспрецедентных умений не попадать в хуёвые ситуации. Ну а закономерным итогом приключений под командованием капитана-долбоёба стала… Смерть…

Точно! Нас убил ебучий Счетовод! "Четырнадцать", "пятьдесят восемь", "триста девяносто". Хуй знает, что он там высчитывал, наверное, тактические проёбы капитаном, но по итогам расчётов он от всей души прописал мне в ебальник, видимо, в сумраке перепутав с кэпом.

Короче, получается, что я умер. Спасибо, капитан. Не скажу, что удивлён, но какой-то неприятный осадочек, небольшая обида, чувство, что ты мог бы хоть чуть-чуть постараться не приводить нас к смерти – остались. Жаль, конечно, что я умер, а то спросил бы тебя, капитан, уверен ли ты, что не проебался с выбором профессии? Точно не стоило пойти в балетное училище, а не выбирать специальность, подразумевающую ответственность за жизни людей? Хотя, ты, сука, и на должности театральной балерины умудрился бы проебаться как минимум так, что умерла бы половина населения планеты.

Хотя стоп. Может быть, я рано ругаюсь на капитана? Не очень-то я похож на мёртвого. Я, конечно, не бывал мёртвым раньше, но сомневаюсь, что они, покойнички, могут так потрясающе ясно мыслить, да ещё и фонтанировать при этом блестящим, утончённым, постапокалиптическим сарказмом. Видимо, "счетовод" не убил меня, а просто вырубил, а затем вытащил на поверхность, чтобы трахнуть на свежем воздухе, что объясняет наличие яркого дневного освещения.

Но откуда тогда все эти голоса? Зрители? Он решил обесчестить меня прилюдно?Понятно, значит дело не в свежем воздухе, а в ёбаном тщеславии: "Посмотрите, кого я вырубил и сейчас трахну! Легенду Метро! Величайшего воина подземелий! Никто никогда не побеждал его в бою, но я смог! Подкрался к нему, как ёбаная крыса, отвлёк математикой и, когда он потерял бдительность, как последняя бесчестная мразь, исподтишка засадил ему с локтя в ебососину".

Что ж, у меня для тебя плохие новости, "Калькулятор": как только я закончу с размышлениями, ты пожалеешь, что не убил меня, пока у тебя была такая возможность. Я устрою тебе апокалипсис: смертоносный ливень из сокрушительных ударов по ебальнику с двух рук и двух ног, которые я буду наносить с такой скоростью, что они сольются в один единственный удар длиною в остаток твоей жалкой жизни, в конце которой тебя ждёт смерть от бесчисленного множества ужасающих травм. Короче, Счетовод, твои зрители пока не знают, что на самом деле пришли посмотреть, не как ты обесчестишь моё бездыханное тело, а как я отхуярю тебя насмерть…

Кстати, о зрителях. Как-то близко их голоса звучат. Странно… Кто-то вон шуршит фантиком прямо у меня под ухом – видимо, решил заточить чипсаков, пока "Счетовод" разминается. Хотя чего тут странного? Может, это очень маленький стадион, типа пять на пять метров, чисто для проведения соревнований по шахматам. А что? Их один хуй придёт смотреть максимум шесть человек, а игрокам хватит и метра, чтобы разместиться со своей ебучей доской, особенно если будут играть стоя, а один из них будет держать на руке "походные" шахматы. Соревнования по шахматам вряд ли приносят много денег организаторам, а тут тебе и экономия на площади и экономия на свете… Сука, я ещё и экономистом стал нехуёвым, откуда во мне столько новых талантов?

Короче, стадион пять на пять – это вполне себе не тупорылая теория – возможно, я действительно сейчас на нём. Хотя… Как-то глухо голоса звучат, непохоже, что мы под открытым небом…

Блять, да заебали эти шарады!

Я со скрипом поднял "кожаные затворки". Свет потоком хлынул в недра глазных яблок, впился в зрительные нервы и по ним моментально попал прямо в мозг. Я ожидал услышать глухой хлопок, с которым лопнет моя башка, когда свет, словно пламя по фитилю, дойдёт до мозга, но, как ни странно, моя головная боль не только не усилилась, но и попустила.

"Попустила", блять… "Зрительные нервы", блять… Да что со мной? Больно вычурно я стал базарить… Судя по всему, по ебалу я получил от какого-то профессора.

Ладно, надо оглядеться по-быстрому.

Так бля… Сижу в автобусе на пассажирском кресле (том, которое ближе к проходу), примерно в середине салона. На сидении рядом со мной горой свалены различные сумки (явно не мои, уж слишком дохуя на них цветочков и всяких гейских значков с животными). На полу, под моими ногами, в мерзкой зеленоватой жиже плавает всякий мусор, валяются какие-то разбитые склянки, пакет из-под чипсов и сами чипсы, бутылка с водой, фантики из-под шоколадок и промокшая тетрадка.

Короче, это явно не моё место – тут, походу, ехала какая-то запредельно охуевшая свинья.

Ёб твою мать… Во что я вообще одет??

Только сейчас я обратил внимание на резиновые тапки на своих босых ногах и синие треники с петличками под пятку…

А где мой обрез?? Где все мои пушки-то, ебаный твой рот??!

Я принялся обстукивать карманы, затем проверил подмышками, даже под задницей посмотрел. Нету…

Пришлось обыскать «цветочные» сумки, – мало ли всё-таки мои, ведь раз уж я нарядился в треники с петличками, так хули бы не обхуячить свои сумки значками с котятами, терять-то уже нечего. Внутри сумок были тряпки, игрушки, книжки, кружки, хуюжки и другое нахуй ненужное дерьмо…

Вот сууука, блять…

Ситуация, скажем прямо, "Лучше б я всё-таки сдох": одет как чмо, безоружен как чмо, ещё и весь в мусоре сижу как чмо, притом ебаное. Может, я в ад попал? Очень на то похоже, хотя не хватает прищепок с разноцветными кисточками на сосках и той длинной истории капитана, которую он при первой нашей встрече рассказывал, только по кругу повторяющейся, и чтобы я её никак остановить не мог.

Ладно, надо думать, как выбираться из того дерьма, в котором я, кажется, по самый нос утонул. Огляделся повнимательнее. В салоне старенького подразъёбанного вида автобуса «фулхаус»: бабы, мужики, дети, старики, все в гражданских обносках, подобранных по принципу «лишь бы потеплей», и все пиздят без умолку. Разговоры походу праздные: трут без дела, ни о чём особо не переживая. Оружия нет, во всяком случае на виду. Короче, точно не бойцы – "крестьяне".

Все багажные полки забиты сумками, коробками, шмотьем обвязанным бечёвкой, некоторые пассажирские места тоже завалены вещами. В воздухе пахнет затхлым потом и гарью, словно где-то жгут костер. Пиздец, короче, полный: походу какой-то колхоз переезжает. Как я вписался в эту мудоёбскую компанию – нихуя непонятно…

И где мы вообще, блять? Выглянул в окно.

Стоим. Небо затянуто серыми тучами, вокруг лес…

– Милочек, не поможешь старушке, а?

Повернул голову. Напротив меня, с другой стороны прохода, сидит жирноватая бабуля, завёрнутая в старый грязный ватник. Она тыкает в мою сторону каким-то шоколадным батончиком в пёстрой упаковке.

– Руки совсем уже не слушаются, да и зубов нет. Никак с упаковкой не управлюсь. Помоги, ради Христа, а то ж я так с голоду помру совсем…

Несколько секунд, нахмурив ебяку, смотрел на старушку, прикидывая, не охуела ли она.

– Ну, только если ради Христа, бабуся… – взял батончик, с ловкостью бывалого спецназёра разорвал упаковку, словно жопу врагу, и встал со своего места.

– Вот спасибо тебе, внучок! Так помог, такой доб…

– Да не за что, бабуль, – отмахнулся я, откусывая кусок сладкого шоколада с нугой и пробираясь к переднему выходу.

– Ой, да я ж просто открыть просила, родненький! – разволновалась бабуля.

– Тефе стофа флавково веедно, маазь… – не оборачиваясь, поднял вверх средний палец, чтобы ей было хорошо видно, на случай если она плохо слышит, у бабули возраст всё-таки.

Не обращая внимания на её дальнейшие причитания, – уже поздно передумывать со мной делиться, – добрался до двери. Он была открыта, но на лестнице сидел какой-то пиздюк в наушниках, перекрывая выход. На спине спортивной куртки личинки (десять-двенадцать лет – максимум) был нарисован пёс бойцовской породы. Опасный походу поц…

– Съебал нахуй, – буркнул я, ударом сапога отправляя пиздюка в полёт на улицу.

Шкет ёбнулся на асфальт с жалобным "Ай!". Наушники улетели в сторону.

– Вы чего творите, мужчина?! – возмутилась какая-то баба. – Это же ребёнок!

– Так пусть воздухом свежим дышит. И сама вылазь давай. Глянь, погода какая на улице – ебанёшься…

Не дожидаясь новых возмущений, спустился по ступенькам, прошёл по спине ещё раз жалобно крякнувшего пиздюка, с хрустом раздавил его наушники и сделал медленный глубокий вдох.

Чёт горит…

Метнул остатки батончика в ближайшие кусты и огляделся по сторонам, думая при этом, что стоит уже завязывать постоянно оглядываться, пока люди не решили, что я что-то спиздил и теперь на измене.

Автобус стоит посреди разбитой дороги. Вокруг лес. Далеко позади над деревьями поднимается тёмная стена дыма. На капоте автобуса валяется дерево, а точнее несколько его здоровенных веток – само дерево лежит чуть дальше, преграждая дорогу.

Неспешно обошёл густую крону сибирской сосны, или дуба, или берёзы (не ебу, если честно). С другой стороны дерева обнаружил троих мужиков, с усердием пиливших ствол какими-то жалкого вида металлическими пилами, какими лично я бы не рискнул и колбасу копчёную резать…

– Слышь, ебло, чё тут случилось? – поинтересовался у одного из мужиков: жирновастого усатого полу-хряка в драной тельняшке и мешковатых штанах цвета хаки.

– А ты головой подумай, Эйнштейн, – грубо предложил хряк, не поднимая на меня глаз. – На что похоже?

Концы его дебильных длинных усов качались из стороны в сторону в такт движениям пилы в руке. Так и хотелось схватить его за эти ебланические косички руками и уебать с колена в пятачину…

– На то, как я в третьем классе вместе с друзьями пытался трахнуть твою толстожопую мамашу? – предположил я, ещё раз оценив взглядом, как они в три рыла, охая и обливаясь потом, усердно пилят здоровенное дерево маленькими пилками.

– Ты, сука, совсем охуел что ли?! – полу-хряк выпрямился и нацелил на меня свои злобные зенки. Дебильные усы недовольно покачивались, явно разделяя чувства хозяина. – Ты чё городишь-то??

– Да ладно, я ж пошутил просто, пирожочек, – поднял ладони в примирительном жесте. – Не напрягайся. Ничего у меня с твоей мамкой не было. Я и в школе-то не учился. Занимайся в общем – не буду тебя отвлекать. Хотя… Ты же понимаешь, что этими ножичками придётся лет триста здоровенное дерево пилить? Может, лучше подождать. пока его черви пожрут, да муравьи растащат? Мне кажется, быстрее получится…

– Слушай, мужик, уйди уже отсюда, от греха подальше, – лицо хряка раскраснелось от гнева, а усы, кажется, стали ещё длиннее и уёбищнее.

Отложив пилу, ко мне подошёл другой лесоруб: тощий старикан с жиденькой бородой, в спортивных штанах, кожаной куртке на голое тело и серой шерстяной шапке на голове. Он встал между мной и своим агрессивным другом. Как раз вовремя, потому что я уже собирался активировать режим хищника и с жутким воплем разорвать усатую залупу пополам:

– Сынок, там впереди деревня будет, километрах в пяти – может, пешком дойдёшь? – предложил он. Добро так, по-отечески, положив руку мне на плечо.

– Батя, а может, ты клешню уберёшь, пока я тебе её в жопу не засунул и через рот не вытащил, что б тебе язык удобнее было ладошкой тормозить, когда в следующий раз задумаешь мне советы давать?

Старик спешно убрал руку.

– Ты чё, Хоттабыч, не видишь, с кем разговариваешь вообще?? – продолжил давить я, жестом пригласив осмотреть меня с ног до головы. – Я спецназёр, ебанько. Людей каждый день убиваю, причём чаще по-приколу.

Старик осмотрел меня с каким-то скепсисом. Сначала я прицелился въёбать ему с ноги в кадык, чтобы развеять сомнения, но потом вспомнил, как одет. Сука, я же не в своей снаряге: ни разгрузки козырной, ни выёбистой прыжковой формы, ни щербатых стволов в потёртых кобурах. На мне ебучие треники, тапки и растянутая майка. Короче, скорее на перепившего палёной водки соседа похож, доебавшегося с охуенно приукрашенными байками о былой службе в охране семейного кафе на Советской станции, где из оружия выдавали сухую берёзовую ветку да ебучий свисток.

– Я на отдыхе, если что… – попытался объясниться я, отведя взгляд в сторону. – Форму свою военную, распиздатую, перепачкал кишками одной компании шумной, которая спать мешала. На стирке она, короче… Переоделся вот, временно… во что было. Ты пойми, отец, я обычно так не одеваюсь, ясен хуй, но жена вот проебала чемодан с вещами запасными… Пришлось… Да чё я перед вами тут оправдываюсь вообще??? Оделся во что оделся, блять! Вас ебать не должно. Чё ты, дед, хотел, короче? По ебалу? Или ножом в печень?

Дедок отступился на шаг, хотя вид у него был не особо испуганный: видимо, история моя про форму на стирке не зашла. В общем, до конца старикан не поверил, но на всякий случай отступил: иногда и пиздабол не врёт.

– Послушай, сынок, я всё вижу, всё понимаю: ты устал, дорога долгая, поломка эта ещё, нервы как струны натянуты, вот и ищешь на кого злость выместить. Но мужики ведь в том же положении, да только конфликтов не провоцируют, а пытаются как-то ситуацию разрешить – путь освобождают. Они тебе ничего плохого ведь не сделали, правда? Так ты это, ступай ради бога, а? Старики сами пять километров не протопают, а ты-то явно сдюжишь – мужик-то, вижу, крепкий… Может, кого на помощь нам позовёшь, с инструментом посерьёзней…

Я задумчиво посмотрел на дымящийся горизонт. Леса горят – бля буду. И если эти супчики не успеют убрать ебаное дерево до того, как сюда придёт огонь – мне пиздец, потому что пожар лесной, наверняка, хуй пешкомобгонишь, тем более в резиновых тапках…