В действительности, книга эта - не художественный роман (кстати, более подходящим названием было бы «Лекарство от Шопенгауэра»), а дистанционный сеанс групповой терапии. После странного предисловия, напоминающего речь на церемонии вручения Оскара («я благодарен…» и список имён на страницу), читателю предложено «предварительное занятие» – знакомство с главными героями, а затем и «введение в группу» - реакцию на прочитанное и необходимо будет самостоятельно осмыслить. И в то же время наличие строгой композиции - не без мелодраматической кульминации и трогательного хэппи-энда, - единого сюжета и более-менее «гладкого» слога позволяют считать роман достаточно качественным произведением художественной литературы.
Нельзя не согласиться с Сартром, который в отношении американских писателей говорил следующее: «самые смелые их находки наивны. В их глазах мир недавно рождён, ещё только предстоит дать вещам имена, впервые рассказать о небе, о сборе урожая…» Так, всё в том же предисловии Ялом пишет: «идея самоисцеления с помощью систематического чтения философии принадлежит Брайану Маджи и его великолепной книге «Признания философа» (1999 г.)». В то время как ещё лет за 70 до того Ален (тот самый учитель Моруа) писал: «философия – доступная всем мудрость обретения счастья на земле». Но даже если американские «открытия» совершенно не оригинальны, только американцы могут превратить любую идею в коммерчески успешную - придумать группы «философского консультирования», приносящие «дилетанту-терапевту» по 70 долларов с человека за час!
Но вернёмся к роману и его героям.
Джулиус, психотерапевт, готовящийся умереть, вызывает глубочайшее уважение и восхищение. К слову, его мировоззрение не так уж далеко от философии Шопенгауэра, как это может показаться. Если человек, узнав, что ему осталось жить совсем немного, никоим образом не меняет свою жизнь, значит, он жил и живёт правильно – идея абсолютно в духе немецкого философа. Но теория преодоления экзистенционального страха смерти из уст Джулиуса: «я взглянул на свою жизнь и понял, что прожил её правильно», выглядит ограниченной, равно как и предложенная автором формула смысла жизни - «спасти одного человека значит спасти целый мир» - работает только в идеальных условиях. Предположим, что Филип выходит из группы после шести месяцев, как договаривались, тогда он не спасён, следовательно, не спасена и Пэм, очень вероятным становится срыв у Гилла, а Тони не хватит времени, чтобы обнаружить и развить свои терапевтические способности. Как быть в этом случае? Тогда необходимо будет дополнить «формулу»: а если не удалось спасти человека, то следует удовлетвориться тем, что ты сделал всё возможное. А если и это не так?
Филип, конечно, нуждается в психотерапевтическом лечении. Хотя бы по той причине, что философия Шопенгауэра внутренне ему не близка, это выражается, в частности, в постоянном цитировании философа без малейшей попытки критического анализа. О несоответствии подлинного чувства и высказываний говорят так же мимика и жесты Филипа, самый частый пример в тексте – не смотрит в глаза, как не вспомнить феномен «взгляда» Сартра? Включение Филипа в группу с главной целью усиления его социализации и достижение этого результата – несомненная заслуга Джулиуса.
А вот часть романа, посвященная Шопенгауэру, несколько разочаровала. Видимо, нужно считать закономерным тот факт, что жизнеописание, создаваемое психотерапевтом, неизбежно превращается в патографию. А отрицание абсолютизации шопенгауэровского мировоззрения (что само по себе очевидно) выглядит так, словно автор поддаётся на провокацию немецкого философа. Более того, по Шопенгауэру самая «правильная» жизнь (как результат абстрактного понимания мира и его сущности) – жизнь святых, отшельников и аскетов. Но предвосхищая возможный упрёк «а что же ты сам так не живёшь?», он ответил: «одинаково не нужно святому быть философом, а философу быть святым, как не нужно, чтобы очень красивый человек был великим скульптором или чтобы великий скульптор сам был красивым человеком. Вообще странно требовать от моралиста, чтобы он не проповедовал иных добродетелей, кроме тех, какие имеет он сам. Воспроизвести в понятиях в абстрактной, всеобщей и отчетливой форме всю сущность мира и как отражённый снимок предъявить ее разуму в устойчивых и всегда наличных понятиях — вот это и ничто иное есть философия». Уже только по этой причине «смешивание», осуществлённое в романе, личной жизни Шопенгауэра и его философии выглядит нелепым. Но поскольку не так часто встречаются люди, тщательно и серьёзно читавшие работы Шопенгауэра, и ещё реже те, кто знает его биографию, то популистские цели Ялома, безусловно, заслуживают поддержки.
В современной психотерапии самым «сомнительным» моментом представляется стремление врачей привести всех пациентов к стандартной роли (успешный человек с хорошими отношениями), как «дроби к общему знаменателю». Групповая терапия помогает пациенту приспособиться к социальному окружению, но часто такое приспособление происходит за счёт его собственного независимого развития. Ялом сторонник индивидуализированного подхода в психотерапии в противовес институциональному, только даже личное групповое лечение и экзистенциальный тип групповой техники основывается на… независимости и личности терапевта, не пациента.
И всё же самая ценная возможность, предоставляемая психотерапией, если верить Эрику Берну, это возможность самоанализа. Именно в побуждении к самоанализу и самопознанию и заключается главная ценность романа Ялома. А о философии Шопенгауэра, Хайдеггера, Ницше, Монтеня, Сартра каждому лучше составить собственное независимое мнение, опираясь, в идеале, на первоисточники, а не на пересказ.