М. Г. В восьмой книжке «Современника» на нынешний год, в отделе библиографии, я прочел, не без некоторого изумления, довольно длинную статью, направленную против моего перевода Теккереева романа «Базар житейской суеты».^[1] Статья эта, написанная под влиянием чувства, проникнутого в высшей степени studio et ira,^[2] не может заслуживать серьезного внимания со стороны ученой критики, руководствующейся исключительно принципом истины и строгих логических оснований; однако ж, не имея никакого права пренебрегать мнениями журнала, называющего себя по преимуществу литературным, я считаю обязанностью отвечать на эту статью, как потому, что в ней идет речь о вопросах, тесно связанных с моими занятиями, так и потому, что «Современник» на этот раз делает меня орудием своих неоднократно повторенных замечаний, касающихся «Отечественных записок», которых за честь себе поставляю быть сотрудником. Позвольте надеяться, М. Г., что этот ответ мой найдет место на страницах вашего журнала.

«Базар Житейской Суеты» кончился печатанием в вашем журнале еще в октябре прошлого 1850 года, и «Современник» удостаивает его своими замечаниями ровно чрез десять месяцев после выхода последней части. Слишком поздняя и неожиданная честь! Но и этой чести я бы не удостоился никогда, если бы «Современник», по преимуществу литературный журнал, как он сам себя называет, не был побужден к тому особенным обстоятельством, возобновившем в его памяти существование «Базара», напечатанного в «От. Записках». Это особенное обстоятельство заключается в статье рецензента «От. Записок», разбиравшего тот же роман (От. Зап. 1851 г. Библ. Хрон., стр. 32–53), печатавшимся в «Современнике» под именем «Ярмарки Тщеславия», и который, за несколько месяцев назад, издан отдельною книгой. Рецензент ваш, сколько я понимаю сущность его статьи, на основании положительных и, по моему мнению, неопровержимых фактов, доказал: во-первых, что переводчик «Ярмарки Тщеславия» принялся за свой труд, не позаботившись предварительно ознакомиться с английскими нравами и обычаями, без чего никак нельзя понимать, а тем более, переводить таких национальных писателей, как Теккерей или Диккенс; во-вторых, что переводчику «Ярмарки» неизвестны первоначальные основания английской грамматики и что, на этом основании, в-третьих, он пропустил или исказил все лучшие места превосходного английского оригинала. Доказывая эти положения, ваш рецензент выставил на вид около тридцати грубейших ошибок, замеченных им в разных местах «Ярмарки Тщеславия». Статья вашего рецензента, как доказали последствия, чрезвычайно не понравилась «Современнику», и этот «литературный журнал» решился опровергнуть ее во что бы то ни стало. Для такого опровержения, по требованиям ученой критики, «Современник» должен был рассмотреть отдельно каждый пункт рецензента, доказать его неосновательность и потом, по рассмотрении всех, или, по крайней мере, некоторых пунктов, вывести общей заключение относительно разбираемой рецензии. Нет сомнения, что эти ученые приемы не безызвестны «литературному журналу»; однакож он не воспользовался ими, кажется, по весьма простой причине, именно потому, что и воспользоваться было невозможно вследствие неопровержимости доказательств, представленных рецензентом. Вместо всего этого, «Современник», действуя под влиянием нетерпеливого чувства, объявил голословно, будто рецензент «От. Записок» принял на себя труд сгруппировать опечатки «Ярмарки Тщеславия» и придать им форму филологических промахов и ошибок. Такая метода опровержения весьма проста и удобна в том отношении, что, посредством ее, можно вдруг отделаться от всяких критических обвинений; но всякий, без сомнения, признает и неудобство этой методы, которое преимущественно состоит в том, что голословные объявления, лишенные логического основания, не убеждают никого и ни в чем. Я, например, решительно отказываюсь верить, чтоб рецензент «От. Записок», выставляя до тридцати грубых ошибок «Ярмарки», позволил себе хотя один раз указать на какую-нибудь опечатку, как на филологический промах. Не верю и никак не могу верить, чтоб типографский наборщик решился искажать рукопись «Ярмарки» до такой степени, чтоб, в печати, по его милости очутились: мистер Бутс вместо трактирного лакея, кучерской нос вместо лошади, супруг вместо ротозея, коричневая шуба вместо шелкового подвенечного платья, небывалая гостиница Грея вместо Грейского Сквера, блестящий модный человек вместо газетчика, парламент вместо торгового дома, и проч., и проч., и проч… Если притом, в «Ярмарке Тщеславия» попадаются на каждой странице забавные фразы, обличающие неведение первоначальных оснований английской грамматики, то я опять никак не могу верить, чтоб во всем этом был виноват не переводчик, а наборщик «Ярмарки», будь он из типографии Праца, Края, и др. Не верю и тому, чтоб «литературный журнал» сам искренно считал все это опечатками. Быть не может!.. Заботливо пропуская без внимания все обвинительные пункты критики, «Современник» находит некоторое подобие опечатки только в двух случаях. Вот первый случай:

«Так в одном месте „Ярмарки“ (говорит Современник на 60 стр. Библиографии) вместо оксфордские сапоги, напечатано оксониановские. Кто не согласится, что это – опечатка, довольно грубая и забавная, сделанная наборщиком и незамеченная корректором?»

Я первый не соглашаюсь, и вот по какой причине. Чтоб сделать эту опечатку, довольно грубую и забавную, типографский наборщик должен был заглянуть в английский оригинал на стр. 132 третьего тома по изданию Таухница. В этом оригинале глаза наборщика должны были бы остановиться на следующей фразе:

«Boots went from door to door, gathtering up OXONIANS»… и т. д.