…Сознание приходило медленно. Вообще-то, сначала это и сознанием нельзя было назвать – так,… какие-то картинки, мысли, фразы. Чаще других появлялся веселый белозубый мужчина. У него смеялись и синие глаза, и загорелый облупленный нос-картошка и даже короткие светлые волосы.

…И  потом появилась фраза… "Аленка моя" – так сказал мужчина. "Значит, я Алена, – подумала она и обрадовалась, что уже может и думать, и знает вообще что это такое – "думать"…– Значит, я  –  это "ОНА".  Женщина я…"

…А потом все пространство захватила тоненькая девчушка с тревожными глазами на пол-лица, такими же рыжими, как и пушистые солнечные волосы. "Бабуля, – девочка говорила тихо, а янтарные глаза кричали, – это ведь ошибка, правда?" "Значит, я бабушка?" – успела подумать она… И вот тогда вся предыдущая жизнь замелькала с  такой скоростью, что она испугалась – уж, не перед смертью ли?  …Она быстро пронеслась, ее длинная и,  если совсем честно, очень неплохая жизнь, вся до той самой фразы…

…А ВЫ ХОТЕЛИ БЫ ОПЯТЬ СТАТЬ МОЛОДОЙ?

"Так, – подумала она, – надо все разложить по полочкам, хотя бы для себя". Она вообще любила порядок. С детства, с момента, когда она себя уже помнила, а было это…

…Итак, она – Сомова Елена Игоревна, в девичестве Нестерова, 1910 года рождения. Помнила себя лет с четырех до шести только фрагментами, а потом очень хорошо, несмотря на свой почтенный возраст. Помнила революцию, нэп, войны, все последующие "оттепели", "застои" и "перестройки". Вспомнила о смерти мужа – родного веселого Васи – с такой же отчаянной болью, как и двадцать лет назад. Потом о трех внуках – таких непохожих и таких любимых. О двух дочерях – как всегда с горечью – "Я была им плохой матерью"…  И, наконец, о Витуле. Правнучка. Солнышко. На самом деле солнышко рыжее, озорная и нежная, ласковая и такая открытая, каких не бывает в наш ненормальный век… Самая-самая. Может потому, что она так напоминает ей Василька?

…А ВЫ ХОТЕЛИ БЫ ОПЯТЬ СТАТЬ МОЛОДОЙ?

Эта фраза стала последней точкой во всей ее предыдущей жизни. Закончилась ее жизнь именно на этой фразе, потому что не возникло ни сомнения, ни мгновенного раздумья, ни опасения…

ДА! ДА! ДА!

Она слишком полюбила жизнь, она не нажилась еще!

…Глупые, выжившие из ума старухи говорят, что, мол, хватит уж, пора и ТУДА. Она не была ни глупой, ни выжившей из ума. В свои "за девяносто" она до хрипоты спорила с Витулиными друзьями и о тяжелом роке, и о достижениях генетики,  и о моде, и о Пушкине, о том, возможна ли любовь без секса и наоборот. Ее квартиру называли "тусовкой", дочери осуждали, внуки хмыкали и подбрасывали деньжат "на прокорм всей этой оравы". Деньги она брала из вежливости, "чтоб не обидеть", а зарабатывала до сих пор сама и очень даже немало – ее "парижский" французский и "лондонский" английский по-прежнему котировались и, несмотря на  все многообразие современных курсов, школ и колледжей, в учениках недостатка не было.

…А ВЫ ХОТЕЛИ БЫ ОПЯТЬ СТАТЬ МОЛОДОЙ?

…Все началось в сквере у Большого. Она всегда приходила туда, когда ей было так плохо. Вспоминались мама и отец…. Может, душа ее мамы-балерины залетает иногда и сюда из Питера, от Мариинского? А отец, конечно же,  рядом с мамой. Они так любили друг друга! Она не верила ни в бога, ни в современную астральную дребедень, но должно же что-то оставаться от человека? …назови это хоть душой, хоть еще чем.  Может сгусток энергии, а может просто мысль, которая стала чем-то материальным.  Она думала, что в свое время и этому найдется такое же простое объяснение  как грому и молнии…

…На душе было так мерзко, что хуже некуда. Приговор. Месяц, два от силы. Метастазы разве что наружу не вылезли, резать никто не будет, ни за какие деньги. Да и в таком-то возрасте! Прямо не сказали, но дали понять, что-де, мол, бабуля, и так зажилась, грех жаловаться, пора и честь знать. А жить хотелось безумно! Тем более она была в такой прекрасной форме, что и молодой позавидует. И природа не поскупилась, за троих здоровья выдала, и она сама всю жизнь была неугомонной – любила движение, спорт, танцы. Даже все последние новомодности перепробовала – аэробика, шейпинг, калланетика, стрейчинг, йога… А еще раньше были в жизни и акваланг, и теннис, и мотоцикл, и горные лыжи, и парашют, и даже виндсерфинг. Витулины друзья говорили, что они "тащуться" от нее, и что таких бабулей не бывает. Она хохотала, ругала их язык, и своим примером показывала, что современной можно быть и с классическим русским. Умный очкарик Дима даже высказал предположение, что ее в детстве похищали инопланетяне, и что-то у нее внутри переделали или улучшили. Насмеялись тогда от души…

…Вот тебе и переделали. Месяц или два. Боли, сказали, не будет. Ну, может в самом конце. Чуть-чуть. Недолго. Ведь всего месяц. Или два.

…А потом рядом сел ОН. Какой-то взъерошенный, понурый. Шуршал бумагами, хмурился. Чертыхнулся. Уронил "Паркер" и не заметил.

– Молодой человек, вы ручку уронили, – она старалась загнать внутрь отчаяние и говорить спокойно.

– Я? Где? – он вертелся и из-за своих бумаг не видел потерю.

– Замрите! Вы ее сейчас раздавите. Я достану.

Он действительно замер с приподнятой ногой, а она с грациозной легкостью (все еще!) нырнула вниз.

– Держите. Только она вся в грязи, там лужа. У вас есть платок?

– Нет, – он смутился, – спасибо вам огромное, это очень памятная вещь…

– Так и держали бы дома, – она протянула ему платок, – вот, возьмите… вытрите, а то весь перемажетесь.

– Еще раз спасибо, – он взял платок – я и держу дома, просто сегодня…

Он опять задумался и нахмурился. А потом, словно только что увидел ее,  удивленно спросил:

– А вы, видимо, в прошлом балерина? Я так не сложусь. А если уж и сложусь, то обратно не разложусь, точно, – он улыбнулся такой хорошей улыбкой, что стал моложе наполовину, почти мальчишка.

– Балериной была моя мама, если вы это имеете ввиду, – она кивнула на Большой. – А вот то, что вы в таком возрасте не можете согнуться-разогнуться, это уж ваша лень, дорогуша!

– И вовсе я не ленивый, я по утрам зарядку делаю! – это прозвучало как знаменитое "а я учил!" и оба рассмеялись.

Потом, слово за слово, они разговорились. Почему иногда незнакомый человек вызывает такую симпатию, что хочется открыться ему полностью? Эффект «попутчика»? Или «случайного человека, которого больше и не увидишь»? А ей тогда еще и вообще просто хотелось говорить и говорить с кем-то. Только не оставаться одной, с этим жутким приговором. Месяц, два… Но ведь не с родными же!!! …зачем людей попусту расстраивать?… А вот Кирилл (они уже познакомились) говорил с ней не из вежливости, а с интересом. Вообще-то, на интерес со стороны противоположного пола она никогда не жаловалась, хотя и была "не бог весть что", как ее называли знакомые-завистницы. Да – и лицо, и фигура действительно "не бог весть что", можно сказать что-то "среднестатистическое", но вот, поди ж ты, нравилось это "среднее" сильной половине человечества очень и очень! И, тем не менее, мужчин у нее за всю жизнь было всего два. Один – муж, а другой…

…А ВЫ ХОТЕЛИ БЫ ОПЯТЬ СТАТЬ МОЛОДОЙ?

…Фраза никак не давала сосредоточиться. Где-то далеко, как будто внутри, зазвучал взволнованный голос: "Виктор Евгеньевич! Мне кажется,… нет, точно, есть реакции! Посмотрите – вот всплески и вот…" "Кирочка, это ничего не значит, пока ничего… Постучи-ка по деревяшке…"

…Кто такая Кирочка?… Стоп! Это же не "такая", а "такой" – Кирилл это. Тот самый…

…Они очень долго потом говорили. Обо всем и не о чем. Пошли в Александровский сад, ели мороженое. И говорили, говорили… Он не был похож ни на одного из ее знакомых. И уж, тем более, ни на внуков-бизнесменов, ни на старшую – "леди", ни на младшую – "не от мира сего",  художницу. А уж на Витулю… В нем каким-то непостижимым образом сочетались острый ум и детская непосредственность, стариковская мудрость и полное незнание некоторых житейских вещей. И она никак не могла понять – где же он работает? Кирилл ловко уходил от этой темы. Узнав о ее возрасте, он словно на стенку наткнулся:

– Ско-о-о-лько? Знаете, у меня все время такое чувство, что я разговариваю с молодой женщиной. Ну не внешне, врать не буду,… не обижайтесь. Но все равно, даже и внешне, не столько! Правда! Вы что, рецепт вечной молодости открыли?

– Открыла, – она вздохнула, – и скоро закрою. Приходите на закрытие… Через месяц, два…

Он внимательно посмотрел ей в глаза:

– Это что за закрытие такое?

– Да не смотрите на меня так, я не заговариваюсь, маразм – это не моё, как выяснилось! – она уже пришла в себя и даже могла улыбаться, говоря о себе. – …рак,… понимаете, месяц-два, а потом на кладбище приходите, на Новодевичье, у меня там местечко припасено. Я вам план нарисую – найдете.

Вот тогда все и произошло. Сначала с Кириллом. Она видела, что у него зреет какое-то решение. О-о-очень серьезное!… прямо прыжок в пропасть. Сосредоточился, ушел в себя, даже губу закусил… И следующая его фраза заставила теперь уже ее усомниться в его нормальности.

– А вы хотели бы опять стать молодой?

Обвинить его в том, что это "щютка" такая она не смогла – того часа или чуть больше было вполне достаточно, чтобы понять, что за человек перед ней. Хороший человек. Искренний. Не способный вот так пошутить с пожилой и безнадежно больной женщиной. В то, что у него "не все дома" тоже что-то не верилось, повидала она на своем веку психов и немало!  И вот тогда что-то серьезное произошло и с ней. Все перевернулось внутри, встало с ног на голову и она ПОВЕРИЛА, как в детстве в Деда Мороза, как в чудо.  "ДА! ДА! ДА! – выдохнула и не удивилась бы, вытащи он сейчас волшебную палочку и произнеси  торжественно "Крибле-крабле-бумс!" Он все еще пытливо смотрел на нее, и все еще сомневался, но, видимо, уже не за себя, и не за нее…

– Тогда придется вам прослушать небольшую лекцию. Чтобы вы не приняли меня за ненормального – он улыбнулся. – Как я понял, вы немного в курсе и современных достижений генетики, и клонирования, в частности…

– Нет, "в курсе" это уж очень громко сказано, – пожала плечами она, – просто газеты читаю, телевизор смотрю, ну, иногда в Интернете с внучкой шуруем… Так, что вы попроще, на "кухонно-бытовом" уровне.

– Не скромничайте, – усмехнулся он, – ваши бы познания, да хотя бы современным выпускникам школ да лицеев – все бы вскоре профессорами стали. Так вот, как вы думаете, наша наука сидит, сложа ручки, и с умилением смотрит на чужие достижения?

– Не знаю, – она задумалась, – вообще-то, не должна бы,… но ведь  финансирование и прочие сложности…

– Елена Игоревна! Я вас умоляю! Сложности возникают, когда нужно спасти какую-то редкую бабочку или тюленя где-то там, далеко на Севере. Кому она нужна, эта бабочка? Или тюлень. Им? – он ткнул пальцем куда-то вверх. – А если речь идет о ЧЕЛОВЕКЕ! Неужели вы найдете хоть одного из "сильных мира сего", – он опять потыкал пальцем в небо, – который бы отказался иметь тельце-другое про запас? Ну, сделали в одном дырку, эка беда! Взял другое, свеженькое, и живи себе дальше! Так вот, эти работы начались у нас задолго до того, как у "загнивающих" появились даже мысли обо всех этих овечках, Долли, или как там ее? Скажу больше, тогда, когда генетика была той самой "продажной девкой капитализма".

– Не только она, – вздохнула она, вспоминая прошлое. – И кибернетика, и социология, и этология и еще много чего… Но какое лицемерие!… И,… послушайте, – она серьезно посмотрела на него, – если это все так, то вы мне выдаете секретнейшую информацию. Это как понять?

– А вот так, – он опять улыбался, – чем я рискую? Что вы будете обсуждать это с бабулями у подъезда? Во-первых, что-то я в этом сильно сомневаюсь, а во-вторых, да кто ж вам поверит?

– Точно, – она задумалась, – скажут "крыша в пути". Что-то меня сегодня тянет на Витулины словечки!

– Так вот, продолжу. Работы велись столь интенсивно, что так называемые "запасные тела" мы научились делать еще,… в общем, на заре моей нежной юности.

– И до сих пор все засекречено? – с сомнением сказала она. – Ни строчки, ни слова? Как же это удалось? Всех сотрудников держали на необитаемом острове? Под землей? На Луне?

– Все значительно проще. Хотя начинали именно так, как вы говорите.  С "Совершенно Секретной Секретности". Но потом кто-то из наших "спонсоров", мы их так зовем, все-таки вспомнил мудрую русскую поговорку – "охота пуще неволи". Нельзя из-под палки заставить работать, нельзя удержать информацию запретами и замками. Весь наш коллектив – фанаты почище футбольных. И еще это подкрепляется ну, очень немалыми деньгами.

– Я это заметила, – она с удовольствием оглядела его ладно сидящий костюм, – такие шедевры, насколько мне известно, продаются лишь в паре бутиков  в Москве.

– Все-то вы знаете! …Но, вообще-то, я не такой уж и модник, больше джинсы со свитерами люблю… Просто сегодня думал… Но это все не важно… – он улыбнулся смущенно. – А бутик…  действительно удобно: заходишь, тебя одевают с ног до головы, в одном стиле и довольно прилично. А ходить по магазинам… так скучно и столько время!

– Но… цены!

– Да на что мне еще тратить деньги? Я ведь совсем один. Машина есть, квартира, но чаще всего я живу на работе.

– Один? Но как же вы в таком возрасте, ведь вам… тридцать шесть, …восемь?

– Тридцать девять.

– Все равно, как же вы попали ТУДА?

– Там работал мой отец. Маму я вообще не помню, она разбилась в авиакатастрофе, когда мне было два года. И родственников как-то не получилось… Отец стал брать меня с собой на работу. Ему никто не мог запретить, уж очень он был большим авторитетом. Ну, вот я как-то и приобщился с самого детства. И жили мы все время там, и школу, и медицинский я  наполовину экстерном, наполовину заочно окончил. В общем, если с точки зрения нормального человека, бедный я ребенок, лишенный детства и юности, – он улыбался. – Но если бы вы знали, как я люблю такое свое детство! – а потом восхищенно заметил: – А нервы у вас железные, все обо мне, да обо мне, а я ведь представляю что у вас на душе!

– Нервов у меня нет.

– ?!

– Тот факт, что нервные клетки не восстанавливаются, уже вроде никто не оспаривает, верно? Так, я думаю, нервы у меня за столь долгий срок уже просто давным-давно кончились!

– Нет, вы – прелесть! – Кирилл хохотал. – Ну, почему мне лет так не сто? Я бы уже вовсю за вами приударял!

– Ловлю на слове, ведь если… если все это правда, то еще не поздно?

Кирилл сразу посерьезнел.

– Сначала я должен рассказать все до конца. А уж потом вам решать… Так на чем мы остановились?

– На "запасных телах".

– Да. Так вот, это было только началом пути. Дело в том, что мы полностью научились копировать только БИОЛОГИЧЕСКИ человека. Все до последней клеточки. А вот личность, душа… Тут был полный ноль. То есть новое тело получалось с такими же знаниями, как новорожденный младенец. До сих пор окончательно не ясно, что же это такое – мысль, знание. Химическая реакция? Магнитная волна? Извилина особая? Но ведь новый мозг получался абсолютно идентичным оригиналу, до самой последней извилинки! …а вот этих самых мыслей и знаний в нем не было. Что же дальше? Обучать его? Воспитывать, готовить смену? Но это будет уже совсем другой человек! Тогда казалось, что работы зашли в тупик. Пытались записывать, программировать весь багаж знаний человека, его личные качества, привычки, воспоминания, чтобы потом учить новое ТЕЛО по схеме… А! – он махнул рукой. – Все напрасно! Человеческая личность уникальна! Мы воздвигали города из самых продвинутых компьютеров, записывали месяцами данные на одного человека… и что потом? Информация устаревает на следующий же день. За день может столько всего произойти – уйдет жена, продаст лучший друг, собственный банк лопнет, в подъезде встретит киллер… И этот день будет вычеркнут из дальнейшей жизни. В общем, на этом пока пришлось поставить точку.

– Пока?

– Мир не стоит на месте. Может быть, уже завтра кто-то придумает новые технологии, способные перевернуть науку, и ранее неразрешимые задачи покажутся смешными. Так вот, продолжу. Мой отец предложил радикальное решение – пересадка мозга.

– Но, это же… – она невольно поднесла руки к вискам, – вот так прямо отсюда… туда?

– А что же в этом такого? Ведь делают трепанацию черепа людям, и они живут после этого, причем, случается, что очень даже долго, и очень даже неплохо! Конечно, и на это ушло много лет решений технических вопросов, да и "у них" возникала новая сложность – сохранить свой мозг целым и невредимым. Но, это уже, как говорится, не наши проблемы!

– Не очень-то уважительно вы отзываетесь о своих "спонсорах"… – хмыкнула она.

– Неуважительно? Пожалуй… Но это у нас взаимно, – Кирилл усмехнулся. – И они, кстати, прекрасно знают это. Но терпят. Пока не найдут замену. А потом,… но это, я думаю, понятно. Единственное оправдание я нахожу себе в том, что, в конце-то концов, наши достижения должны достаться всем. Сколько калек и уродов на Земле! Вот о ком прежде всего надо подумать!

– Так почему же вы не предложили сначала им ЭТО? Сколько несчастных молодых мальчиков без рук, без ног возвращаются с наших бесконечных войн! Они были бы готовы на любые эксперименты. А тут вдруг я!

– Вы забегаете вперед. Сейчас все поясню, – а потом он тревожно оглянулся. – Послушайте, вы простудитесь. В мае хорошо только днем, а вечера еще холодные. Уже темнеет, может быть, поедем ко мне? Я живу недалеко, на Белорусской,… – он похлопал себя по всем карманам, – нет, не поедем. Я не собирался домой, ключи не взял. А в лабораторию вас не пустят… Или вызову машину, быстро туда-сюда… вы меня в машине подождете?

– Зачем такие сложности? Лучше ко мне. Я одна живу. Квартира большая, двухкомнатная. И совсем рядом – на Полянке. Можно и пешком дойти, прогуляемся.