«По-видимому, на свете нет ничего,

что не могло бы случиться» Марк Твен

Пролог. Мой друг Максим

Прошлым летом мы с Максимом, моим другом отдыхали на Байкале, который манил нас ещё с детства, но выбраться туда раньше было недосуг. Наконец, наши отпуска совпали, и мы купили двухместную палатку, резиновую лодку с вёслами и отправились на перекладных к знаменитому озеру.

Озеро! До чего же образный наш русский язык! Первая и последняя буквы – маленькие окружности, и само это короткое слово представляется окружностью. У меня, во всяком случае, слово озеро ассоциируется с чем-то округлым, заполненным водой. А Байкал?! Вы видели его на карте? Где же тут округлость?!

Другие называют Байкал морем, потому что оно огромно. Но согласитесь, привычно, когда море солёное и ещё лучше, если оно сообщается с другими морями бòльшими по величине и объёму проливами или прямо переходит в океан. Пресноводный Байкал, если поместить в европейскую часть России, протянулся бы от Москвы до Санкт-Петербурга и соприкоснулся бы с Финским заливом.

На мой взгляд, правильнее считать его водохранилищем. Опять замечательное и ёмкое слово и соответствует Байкалу, как природному хранилищу пресной воды.

Мы с другом, конечно же, знали, что это озеро огромно, но когда, наконец, приблизились и остановились на его каменистом берегу, Байкал поразил нас величавой красотой и мощью. Погода стояла тихая, солнечная и на синих водах серебрилась рябь. Пошли по берегу, который всё тянулся и тянулся, а потом словно уходил под воду, накрытый сизым туманом. Обойти эту водную ширь – как было бы здорово! Но наши отпуска коротки для подобного похода.

Мы отдыхали там, где Байкал окружают горы, составляющие хребты, что простираются вдаль, извиваясь и разветвляясь. У их подножия пушистые лиственницы чередуются с разлапистыми елями и окаймляют изумрудной дугой водную синь. Высокие зонтики сосен с шелушащейся корой цепляются крепкими корнями за сыпучие склоны, а конусообразные макушки кедровых сосен, красуясь длинными иглами, взбегают к горным вершинам. Не раз мы плавали по озеру к многочисленным островкам, ловили рыбу.

Однажды мы заметили, что сизые тучи могут принести бурю и укрылись, нашли более-менее укромное местечко для палатки у скалы. И действительно разразился сильный шторм, который на наше счастье бушевал недолго. Ветер разорвал и разметал тучи, и снова засияло солнце. На берегу оказалось несколько рыбёшек, выброшенных штормом. Они у нас на глазах стали уменьшаться, словно худели или как будто таяли. Местные жители на наши расспросы ответили, что это живородящие рыбки голомянки, и что под солнечными лучами плавится их нежный жир, который содержит витамины и вообще очень полезен.

Уже три недели отдыхали среди первозданной природы. После загазованной и душной атмосферы мегаполиса Прибайкалье показалось нам раем. Солнце не жгло, не палило, а мягко ласкало лучами, делая приятным и уютным наше пребывание. С восхода округу заполняли трели птиц. Эти птичьи переговоры не смолкали до заката. Воздух настолько чист и свеж, что, казалось, и сам зазвенит. А вода удивительно вкусная и необычайно прозрачная, дно видно даже на глубине в несколько метров. Дивный край нас очаровал. И мы сами словно оттаяли. Исчезли нервозность и раздражительность. Потянуло на откровения.

Через несколько дней заканчивались наши отпуска, уезжать совершенно не хотелось, окружающая природа действовала умиротворяюще. Стали приходить мысли, верной ли дорогой иду среди городской суеты, устремляясь к карьерному росту? То над чем не задумывался и считал само собой разумеющимся, теперь выглядело сомнительным.

Ещё и Максим огорошил меня своей фантастической историей. Подумать только почти год скрывал, но с другой стороны и как расскажешь, ведь никто не поверит, скорее, сочтут ненормальным. Последние несколько месяцев, после возвращения его из очередной командировки замечал, что с ним что-то не так, Максим стал более замкнутым, неразговорчивым, задумчивым, более серьёзным, хотя куда ещё более, но всё же. Конечно, я пытался расспросить не из любопытства, а как-то отвлечь, но Максим не рассказывал. Я не лез в душу, по себе знал, что назойливость только раздражает и нисколько не облегчает печаль. И вот в один из тихих вечеров, когда мы сидели у костра, а вокруг дышала природа, у Максима прорвалось то, что давило его эти месяцы, да что там, почти год.

Наивкуснейшая уха уже была съедена, и мы, сытые и довольные, любовались заходом солнца. Бледный при свете дня лунный ломтик уже встал ему на смену. Затем солнечные лучи потонули в сиренево-оранжевых слоистых облаках, сбившихся у горизонта на западе. Сумерки наступали с востока, словно проявлялись из неизведанного далёка, обволакивая всё вокруг. Первые звёзды робко показались на синеющем небе. Горные вершины стали стремительно погружаться во мрак, и темнота по склонам спускалась на сине-серебристое озеро. В костре трещали сухие ветки, пламя, искрясь и танцуя, устремлялось вверх, и его языки растворялись в вечернем сумраке.

– Игорь, я давно хочу рассказать тебе историю, которая произошла со мной около года назад во время командировки в Рим, – обратился ко мне Максим. – Это очень странное происшествие, и я до сих пор не знаю, как объяснить то, что со мной случилось.

– Происшествие?! И ты столько времени молчал! – удивился я.

– Всё как-то не решался. Да и подходящего случая не было. Только эта история длинная.

– Не томи, Максим, начинай уже рассказывать.

И Максим поведал мне очень странную и необычную историю. Если бы я не знал его много лет, то усомнился бы в её правдивости. Наша дружба давняя, ещё со школы, с пятого класса. Его родители тогда переехали в наш городок. Из всех предметов тогда Максимке больше всего нравилась история древнего мира. Помню, как он всегда очень внимательно слушал учительницу истории Ольгу Николаевну, которая прекрасно знала свой предмет и увлекательно рассказывала. И у неё на уроках не только двоек, троек не было. Максим, бывало, вытаращит на неё свои серо-голубые глаза и смотрит, почти не отрываясь, будто боится пропустить что-нибудь. Ребята даже посмеивались, говорили: влюбился. Но не будешь каждому объяснять, что когда интересно, то нельзя не смотреть на того, кто рассказывает такие захватывающие вещи. А древний мир был непостижимым и манящим. Это словно другая планета с иными племенами, народностями и государствами, со своими законами и обычаями. Тогда в детстве Максим хотел стать археологом. Только он не мог решить, какому же государству отдать предпочтение, потому что археолог должен ограничивать свой интерес каким-то одним регионом. А моему другу было интересно многое.

В старших классах интерес к истории поубавился. Школьники обычно свой интерес к тому или иному предмету связывают с личностью учителя. Хоть и глупо, но это так. С историей СССР нам не повезло: другая учительница рассказывала нудно, без энтузиазма, может быть, ей самой было неинтересно. Так это или нет, но на её уроках мы скучали.

Не повезло нам и с учительницей английского языка. Та любила рассказывать всякие небылицы и случаи, которые с ней происходили, или рассуждать о чем-либо, совсем не касающегося темы урока. Быстро усвоив эту её особенность, мы частенько в начале урока задавали ей какие-нибудь вопросы, спрашивали её мнение, нарочно тянули время. А, когда она спохватывалась, то успевала до звонка только напомнить о домашнем задании.

После школы мы вместе поступили в медицинский. Я давно хотел стать хирургом, а Максим в мединститут пошёл за компанию, в основном, чтобы получить профессию, а не из большой любви к медицине.

В институте, изучая обязательную латынь, Максим понял, современному человеку знание иностранного языка необходимо и принялся осваивать французский. Через два года он начал самостоятельно учить итальянский, а ещё через год – немецкий. Лишь изредка консультировался с преподавателями. Как-то случайно ему попался учебник старославянского языка. Он и его принялся читать с интересом.

По распределению я попал в областную больницу, а Максим – в поликлинику Приморского района. Я ассистировал во время операций, потом и сам стал оперировать. А вот Максимка, поработав участковым врачом, понял, что терапия – не его призвание. И если бы не хобби, то впал бы в хандру. Увлёкся он древней историей, взялся изучать историю и культуру европейских стран. Уволился из поликлиники и устроился в фармацевтическую фирму, пройдя отборочный конкурс. Благодаря знанию иностранных языков и медицинскому образованию стал там вскоре нужным и почти незаменимым.

Фирма, где работает Максим, не только расширила ассортимент медицинских и фармацевтических товаров, но и стала специализироваться на импорте различных косметических средств по уходу за кожей и волосами. Максим часто ездит в деловые командировки во Францию, Италию и Германию. Его присутствие стало уже необходимым при деловых переговорах. Иностранцев умиляет интерес моего друга к их родным странам, они проникаются к нему доверием, и в результате ему удаётся заключать выгодные контракты.

Всё удавалось, лишь в одном Максиму не везло – в любви.

При всей своей практичности и дальновидности, он всё-таки очень ранимый и, можно сказать, в какой-то степени наивный. Сидел я тогда с ним у костра на берегу Байкала, слушал непостижимую его историю и думал: удивительно, что это вообще произошло, но не удивительно, что именно с ним. Максим настолько увлёкся прошлым, что его всё больше и больше занимали события тех далёких веков, и всё меньше интересовало настоящее. Нет, он не идеализировал прошлое. Но оно его манило, как всё недоступное, малоизвестное и далёкое. Максим не пустой мечтатель, и не враль, что-либо придумывать и забавлять он не будет. В этом я был уверен, и ничуть не сомневался в правдивости его рассказа. Но объяснить я совершенно не в силах. Одно из чудес или причуд всемогущего Неба? У меня ответа нет. Может кто-нибудь из читателей своим проницательным умом постигнет. Поэтому я выношу историю моего друга, разумеется, с его разрешения на ваш взыскательный суд.

Помню, сидит напротив меня Максим. Красивый, статный, крепкий. Школьное увлечение гимнастикой, а потом занятия в институтском кружке самбо пошли на пользу. Его небольшая борода, которую он отпустил в последнее время, в отсветах пламени костра из русой превратилась в рыжую, как и густые отросшие за отпуск волосы. Похож на древнего русича. Ему бы меч да копьё со щитом, да шлем с кольчугой – вылитый княжеский дружинник. Но его занесло в другую эпоху…