1. Город районного значения

Двор был тихим, со скамейками под старыми тополями, обычно пустыми. Но в этот осенний вечер несколько мужчин стояли около них, о чем-то тихо переговариваясь. Это были отставные военные, пенсионеры, и они казались чем-то озабоченными. Гаврилов, самый нервный из всех, торопливо затушил окурок папиросы, плюнув на руку. Девочка отошла от окна, боясь быть замеченной. Что-то случилось, и не в городе, а в стране, поняла она. Протянув руку, включила погромче радио, висящее на стене кухни. Оттуда донесся бодрый голос диктора. Ничего нового, обычные городские новости: сбор урожая Раменского района завершен, строительство рынка откладывается, будет сооружен пешеходный переход через железную дорогу.

–– Мама, я выйду кошек покормить, – заглянув в комнату, сказала она. Мать не ответила. Надев зеленый платок и старое пальто, девочка с кульком рыбных остатков вышла во двор. Она положила кошачье лакомство в десяти шагах от группы мужчин. Сгущались сумерки, на нее не обращали внимания. Говорил Мещерин, глухо, со слезами в голосе.

–– Я говорю, тайно перезахоронили. Политбюро решило. Лысый надавил, все согласились. Вчера.

–– Суки, что творят! – сказал кто-то. Восемь лет лежал, никому не мешал, а теперь, видите ли, несовместим с Лениным, тиран, видите ли.

–– Так партия решила? Съезд утвердил же, – неуверенно возразил кто-то. Кошки торопливо расхватывали остатки рыбы, урча и огрызаясь друг на друга.

–– Что будет, товарищи?

–– А нам то что, все равно мы ничего сделать не можем, отвоевали свое. Сидим тихо, а позовут, так выйдем.

Снова голос Мещерина, нервный, на грани срыва:

–– Не бойся, полковник, тебя не призовут. И меня тоже. И на партсобрании ты поддержишь линию партии, так ведь?

Зажглись фонари, слабым, неуверенным светом. Девочка подняла кулек и отошла, кошки разбежались. Налетел порыв холодного ветра первого ноябрьского вечера, дунул в лицо, залез под незастегнутое пальтецо, пощекотал холодными пальцами шею и коленки, шепнул что-то неодобрительное. Хлопнула дверь подъезда за спиной, лампочка мигнула и погасла. Ничего, всего лишь второй этаж.

Мама, закутанная в белую шаль, сидела на кухне.

–– Покормила? – спросила она, наливая чай.

–– Да, ты как?

–– Лучше, милая.

Посмотрела внимательно: – Что случилось?

–– Сталина из мавзолея перепрятали куда-то. Мужики из двадцатого дома болтали. У них тут явка, в нашем дворе.

–– Тебе бы тоже в разведчики пойти, все замечаешь, а тебе всего девять лет, – сказала мать и поежилась. Ее все еще немного лихорадило. Красивое худое лицо с высокими скулами, запавшие темные глаза с горевшей в них тайной.

–– Мама, тебе надо на юг съездить, ты недолеченная. Давай поедем летом?

–– Зачем, у нас свои места неплохие. Озеро недалеко. Будем ходить купаться.

***

Про это озеро ходило много разговоров в городе и районе. Жители ближайшей деревни утверждали, что на месте котлована, вырытого на этом месте, было древнее капище, но никаких документальных свидетельств или артефактов не сохранилось ни в архивах области, ни в городском краеведческом музее. Да подобного и быть не могло, потому что там было самое настоящее болото, в котором вязли коровы и козы. Однажды на его краю приземлился вертолет с большим начальником на борту. Тот посмотрел вокруг и решил: здесь будет озеро, а поверху, на краю леса, проложим дорогу, и пусть люди из поселка, а также труженики деревни, что с противоположного высокого берега стоят и смотрят, как погибают их коровы, купаются и загорают в летнее время. А зимой он сам будет делать крутые виражи на лыжах. Свою мечту он выполнил, дал району озеро, но сам погиб на нем же спустя несколько лет.

Дорога, ведущая к заброшенному полигону, огибала озеро сверху и была отличным местом для наблюдения. Лиля в синем закрытом купальнике и с белой панамкой на голове смотрела на озеро, а озеро смотрело на нее, и пушистые облака над ним плыли куда-то, гонимые теплым ветром. Солнечные блики, пробиваясь сквозь ажурный рисунок ветвей, играли на загорелых ногах с ободранными коленками, на руках с царапинами от недавней игры с дворовым котенком, которого она с подружками кормили кто чем мог –время сплошного дефицита, с продуктами плохо. Девочка посмотрела вниз. Мама поднималась к ней от воды по пологому берегу, а мимо нее несколько человек бежали к воде, крича и размахивая руками. Оказалось – кто-то тонет.

Человека вытащили из воды уже бездыханного, и положили на песок. Вокруг образовался кружок людей, скорбно глядящих на утопленника. Девочку перехватила мать, остановив ее бег и развернув в обратную сторону. В смерть Лиля еще не верила, и думала, что человек притворяется.

–– Он ведь не умер, правда, мама? – спросила она.

К телу, похожему издалека на ящерицу, шли санитары с носилками, его положили, накрыли белоснежной простыней и понесли к машине, которая остановилась на дороге, недалеко от них. Небольшая толпа свидетелей остановилась около сосны.

Мать напряженно глядела, как носилки задвигают в темноту. У нее было бледное лицо, она сильно сжала руку дочери, и еле слышно произнесла:

– Он погиб. Его больше нет. Зачем он сотворил себе такую могилу?

–– Надо было совершить ритуал или хотя бы освятить озеро, – сказала какая-то женщина. – Без этого луна не успокоится. Выкопать выкопали, а ее не спросили. Поймали луну в ловушку, теперь плачут.

Она продолжала что-то говорить, но ее никто не слушал, а один человек покрутил пальцем у виска, и все поняли этот жест. Говорила про луну местная тихая помешанная, Клавдия Аскольдовна. Она вечно предсказывала всем, и задавала странные вопросы, большей частью в магазине или на рынке. Безумица подошла к машине и заглянула внутрь, потом ушла по дороге в сторону, противоположную поселку. Люди потянулись в разных направлениях к своим коврикам на песке. И тут Лиля увидела: человек выбрался из машины и шел к воде, по спуску мимо них, словно вспомнил что-то важное или хотел забрать это из воды – может, свою потерянную жизнь? Она слишком поздно поняла, что нельзя смотреть на него: он остановился, затем направился к ним. Мать, занятая лихорадочным сбором вещей в сумку, не обратила на это никакого внимания. Лиля дернула ее за руку, не в силах произнести ни слова, только жалкий писк вырвался из сведенного спазмом горла. Мать встревожено посмотрела на нее, обняла, успокаивая. Лицо у мужчины было багровым, глаза темными, и только один взгляд он бросил на них, полный то ли сожаления, то ли ненависти, то ли любви – разобрать это было трудно, но в нем было, как ей показалось, обещание встречи. Он повернулся и снова зашагал к воде. Взревев мотором, карета скорой помощи выпустила облако синего цвета и умчалась прочь. Лиля отвлеклась на минуту, а когда посмотрела на озеро, то человека с багровым лицом уже не было. Она не успела рассказать матери про свое видение, потому что на следующий день автобус увез ее в пионерский лагерь, и впечатления стерлись под наплывом голосов, песен, костров, дежурств в столовой, пения, кружков, волейбола, ночных шалостей и пионерских линеек по утрам и вечерам. Только однажды, глядя на острый крюк луны, еще днем всходящий над лагерными воротами, она задумалась о чем-то, что встревожило не определившимся до конца воспоминанием, подняло мутный ил с озерного дна, облаком затмило чистый небосвод, пытаясь о чем-то напомнить. Лагерь находился в лесу, и по выходным завод присылал для родителей специальный автобус, который отходил от железнодорожной станции каждый час. Мама приезжала по субботам, привозила клубнику, редиску, молодую морковку, помытую и очищенную, тонкую, остро пахнущую свежестью. Охранник выпускал Лилю за пределы территории, и они с мамой усаживались на длинное бревно, заботливо положенное кем-то на краю полянки, под сосной. Говорить особо было не о чем. Как ты тут? – спрашивала мать, и дочь отвечала: – Нормально. – Как кормят? – Кормят хорошо, только слишком много. – Что-то ты не поправляешься, я смотрю. Когда родительский день? Хоть посмотреть, какие тут условия.

В родительский день мать увидела все. Спальные корпуса из дерева, в тени огромных елей, площадку для линеек, место для костра, столовую, медпункт, площадку для мероприятий. На этой площадке дети и выступили. Пели пионерские песни, читали стихи, что-то еще было, какие-то викторины. Мать казалась задумчивой, словно что-то тяготило ее. Лиля понимала, что именно. Тут поговаривают о маньяке, но она-то знает, что это призрак того, кто ушел, но иногда возвращается. Она никому и никогда не расскажет о Гранатовом человеке. Так она называла его про себя: Гранатовый человек. Потому что у него было темно-красное лицо, а потом и все тело. Он не давал себя забыть. Впрочем, и назойливым он особенно не был. Когда он пришел к ней в предсонном состоянии в первый раз, Лиля сказала ему: Я знаю, ты живешь в озере, плаваешь там, и все о тебе забыли. Но ты выкопал то озеро, и оно твое. Я это знаю. Не приходи ко мне.

Маньяк детей потревожил один раз – мелькнул страшным лицом в сетке ограды, напугал, но его самого спугнул милиционер, выйдя из сторожевой будки. Маньяк завел механизм страшных историй. Почему-то дети не боятся смерти, и у ночного костра самые жуткие байки кончались смертью – обычно непослушного ребенка. Вошло в моду рассказывать не про черные занавески, которые задушили мальчика, или кнопку в стене, которую если нажмешь, то из тебя сделают мясной фарш и продадут как котлету твоей маме, и она по пальчику узнает доченьку. Нет, это были немного другие истории – в моду вошел маньяк. Старые пионерские страшилки подгонялись под нового героя, а если у кого-то не хватало фантазии для переделки, то он говорил: – А потом пришел маньяк и всех убил, – что вызывало гомерических хохот. А днем готовили концерт для последнего дня в лагере, но Лиля в этом не принимала участия, так как из всех возможных физических талантов имела только один – плавать как рыба. Голоса не имела, двигалась скованно, поэтому была отбракована для всех видов самодеятельности. На репетиции тоже не ходила, гложимая завистью к талантливым девчонкам, умеющим танцевать или петь. И настоящее потрясение испытала на концерте, воспоминание о котором осталось надолго.

Девочка была из другого отряда. Стоя на сцене, она пела песню о моряке, и ее пение врезалось в сердце. Лиле никогда не довелось больше слышать такого голоса, настолько он был прекрасным. Она думала позднее, став старше: не в песню ли она тогда влюбилась, не в голос ли? А тогда выискивала эту девочку глазами на пионерской утренней линейке, и не могла найти. Она хотела служить ей, дежурить вместо нее в столовой, вытирая тряпкой грязные столы, расставляя тарелки, подметая пол… но певуньи нигде не было. Осталась только песня, найденная спустя годы в Интернете и оказавшаяся романтической, но не столь прекрасной. Да, это был только голос, больше ничего. А когда полная луна заглядывала в окно спальни сквозь ветви ели, растущей       неподалеку, и сны приходили по верхушкам травы, будто легкие эльфы, когда в чаще бродил тоскующий одинокий маньяк с заросшим щетиной лицом, в окровавленной рубашке и с дыркой в груди, она плакала от горького одиночества и потери так и не обретенной подруги. Девочка пришла и спела для нее, и ушла, не оставив адреса. В голову не пришло спросить, и из какого она отряда. В холодную воду озера ушла обладательница прекрасного голоса, уплыла рыбой, вильнув хвостом, и нет сети для нее, потому что из воды она поднялась лунным светом и растворилась навеки в том далеком лете. И увел ее Гранатовый человек, ревнивый утопленник, призрак озера. Тот, с кем будет связано ее детство, мечты и разочарования. Она соединит все воспоминания в одну общую картину гораздо позже, став взрослой. А в то время ее сознание было фрагментарным, она знала только обрывки разных историй, которые не складывались в одну общую историю из отдельных сегментов, не знала и своего места в них. У нее была мать, но никаких других родственников она не встречала. Была школьная подруга и знакомые по дому. Она любила эти места, как любят игрушку: за цвет, за форму, за то, что это твое. Но было ли это место ее местом? Город, окруженный сосновыми лесами, был городом ее детских воспоминаний, в мозаику которых входило многое, что имело разные цвета и звуки. Самым любимым был цвет снега зимой, когда в феврале голубые тени деревьев ложились на его белизну, и от его сияния ломило глаза и хотелось сочинять стихи, а ноги уже чувствовали непрочность снежного покрова и слабый влажный звук, предвестник скорого таяния. Долго тянулась весна, томительная, без солнца почти до середины апреля, а потом стремительно наступало лето, не успеешь оглянуться, а зеленые травы уже поднялись, и прозвучал последний звонок в школе, и ученики сдают потрепанные учебники. В то время они были бесплатными, подлежали возврату, и полученные за учебный год знания как будто сдавались вместе с ними, а сознание входило в солнечное лето очищенным от образов литературных героев, математических и химических формул, из которых только одна формула воды задерживалась в памяти. В лагере Лиля была всего два раза, остальные лета проводила на озере, куда ходила с девочками из их двора. Темными зимними ночами ей будет сниться не море, о котором мечтать не приходилось, не речка в лесу с ее струящимся потоком, а вот это озеро, с его прохладной водой, заросшим низкой травой берегом и солнцем, разбивающемся на миллионы ярких точек, слепящих глаза. На другом берегу, сначала низком, но потом резко поднимающемся к деревне, отдыхающих было больше, там играли в волейбол и однажды они с подругой видели настоящих акробатов, неведомо как попавших в эту глушь. Они потешали зевак, то ли разминаясь, то ли забавляясь, совершали немыслимые кульбиты, поддержки и прыжки. Противоположный берег манил, как несбыточная мечта. Вот почему она решила, что когда-нибудь научится хорошо плавать и доплывет туда.

2. Любовь

Пролетело несколько лет, страна развивалась, совершались полеты в космос. В городе открылся кинотеатр, и первым фильмом стал "Золото Маккены", на который Лиля смогла достать билеты себе и подруге. Та влюбится в Омара Шарифа. Вернулся из армии сосед Костя, раненый в пограничном конфликте на другом краю родины.

Лиля, наконец, научилась плавать. В начале сентября прошедшего девятого класса на двери спортзала в школе появилось объявление о наборе в секцию дайвинга. Она уговорила подружку поехать на собеседование. Они сели на автобус до соседнего города, где был военный завод, организатор этой секции. Лиля с интересом смотрела на дорогу, по которой ехал старый автобус. Она кружила, огибая поля, потом стала ровной асфальтовой дорогой. Валентина сказала: тут работает мой дядя, и указала на промелькнувший железный забор в густых зарослях деревьев. Дядя Сережа был конструктором, и племянница твердо решила "пойти по стопам". Училась Валя очень хорошо, но до золотой медали не дотягивала. Как и до того, чтобы стать настоящей подругой, – однажды поняла Лиля. У нее все было недотянутым, и так и сложится ее жизнь. Она закончит авиационный институт, станет инженером в конструкторском бюро, сменив дядю на этой работе. Тот уйдет на пенсию, заведет дачу и собаку, чтобы охранять посадки картошки, и особенно огурцов, от набегов голодной шпаны.

К тренеру стояла очередь из девчонок, и каждой он задавал одни и те же вопросы: где учится, как узнала о секции, и спрашивал о здоровье. Ее почему-то спросил о семье, она соврала, сказав, что отец работает в конструкторском бюро, правда, про маму наврать не смогла, мама была сотрудницей библиотеки – чего такого? А отца у Лили не было, она о нем ничего не знала. Их с подружкой записали, вручили абонемент на воскресные сеансы, дали ласты и маски. Подруга к плаванию оказалась не расположена и бросила занятия, а Лиля в воскресенье ездила в Москву, занималась в бассейне имени этого города, научилась плавать несколькими стилями, нырять и правильно дышать. Это длилось весь год, но весногй секцию закрыли, тренер уехал в Норильск, собрав на прощание подводное обмундирование – ласты, маски, трубки и акваланги. Лиля успокоилась тем, что дайвинг не для нее, плавать научили, уже хорошо, а впереди выпускной класс, десятый. И лето обернулось неожиданной свободой. Она ходила на озеро то с компанией, то одна. Тогда-то и решилась Лиля переплыть озеро. Подруги с ней в тот день не было, и некому было отговорить от опасной затеи. Она поплыла брасом, а не эффектным кролем, забиравшем силы и хорошим только на небольшие дистанции. Брасс был ее любимым стилем. Кисти рук сначала медленно раздвигали воду, а затем толкали ее, и в момент внутреннего гребка скорость была самой большой, тело казалось торпедой. Когда-то давно она завидовала рыбам, ведь те плавали, не прилагая стольких усилий, но плавание, сначала казавшееся тяжким трудом, давалось на тренировках все легче, тренер заметил в ней упорство и ее в группе самых перспективных девчонок готовил отдельно от других к соревнованиям, жаль, что этому не дано было осуществиться.

В этот раз у Лили были очки для плавания – кто-то из маминых знакомых сумел достать этот страшный дефицит. В очках было здорово: все видно, и что вода немного мутная, и вот-вот зацветет, и водоросли уже тянут щупальца к ней, русалочке, плывущей к своему принцу на том берегу. Вот она выйдет на берег, синенькая от холода, ведь день довольно прохладный, запыхавшаяся, но довольная своим подвигом, и все будут задаваться вопросом: как – вот эта худышка и так плыла? Где же на свете справедливость, люди добрые, когда хорошо кормленные, загоревшие на южном берегу, со здоровым румянцем во всю щеку, и то так не умеют?

Лиля засмеялась, отчего дыхание немного сбилось. Она находилась на середине озера. Купальщики были далеко, и ей вдруг стало страшно. А если сведет ногу? Надо плыть обратно, но самолюбие не позволяет. Она остановила движение и зависла, как поплавок. Отдышалась и уже готовилась продолжить движение, но тут под ней промелькнула большая тень. Она в панике рванулась сначала вперед, но потом сообразила, что лучше плыть назад, и развернулась – так, как учили в бассейне, но неудачно, забыв, что следует выдыхать и через нос, чтобы в него не попала вода. К тому же на некоторое время потеряла ориентацию, и вынырнув, ничего не видела: под водой в очки залилась вода, видно, резинка ослабла. Главное, не паниковать, – сказала она себе и сделала длинный выдох. Тут не ставили сетей, в которых можно запутаться. Чего же бояться? Только человека. Может, это аквалангист? Вода все еще оставляла разводы на пластике очков, сквозь которые было плохо видно. Девушка размеренно плыла к берегу, уверяя себя, что тень ей только померещилась. Выбравшись на берег, она села и попыталась объяснить свое видение. А вдруг это утопленник? Тот самый, с багровым лицом?

Лиля прислонилась к сосне и почувствовала смолу на предплечье – сначала запах, потом ощутила липкость и попыталась отскрести смолу, но только испачкала пальцы.

– Как дела?

Она повернула голову. В нескольких метрах от нее стоял высокий, спортивного вида парень с короткой стрижкой, очень загорелый.