Книга 1

Магисса: «Тень тринадцати»

Глава1

Отец Рендол бежал, слегка придерживая полы тяжелой мешковатой рясы. Весь его вид вызывал ужас, начиная с бледного лица и заканчивая застывшим в немом крике провале беззубого рта. Стук подошвы его деревянных сандалий гулко отдавался эхом в каменном туннеле, покрытом мхом и редкими очагами паутины. Он очень спешил, отчего его хромота становилась только заметнее. «Совет, срочно собрать совет!» вертелось у него в голове, и он цеплялся за эту мысль чтобы окончательно не сойти с ума от нахлынувшего на него ужаса. Время близилось к полуночи и древний храм давно погрузился в сон. Все монахи давно спали в своих крошечных кельях и только он, отец Рендол, нес свою очередную вахту возле массивных дверей склепа, где много лет назад, его братья упокоили силы великого зла. Как же давно это было, размышлял обычно отец Рендол и как же недавно вторили ему старейшины. Всю свою жизнь он посвятил этому великому замыслу. Утренняя молитва, скудный завтрак, работа в архиве, где при свете свечей монахи разбирали и переводили древние свитки. Обедня, после которой ночные стражи шли отдыхать, а остальные продолжали работу над свитками. Вечерня, ночное дежурство, до или после полуночи, сон, и так по кругу. За исключением лишь смены часов, самой важной их миссии существования. Жечь полынь с вербой и читать молитву, чтобы Великое зло даже во сне не смогло определить место своего заточения или заглянуть в мир людей.

Отец Рендол остановился на секунду перевести дыхание и унять дрожь в худых иссохшихся ногах, «Совет, срочно собрать совет» опять произнес он шепотом, и оперся на каменное перило начинавшейся перед ним лестницы. Монах тяжело со свистом выдохнул и начал подниматься по ступеням, когда наверху показался человек в такой же рясе.

– Отец Рендол? – раздался голос сверху. – Что ты тут делаешь?

Монах испуганно взвизгнул: – Там, там…– затараторил он не в силах собраться мыслями. – Там что-то происходит, – он начал тыкать указательным пальцем в сторону склепа. – Там что-то, совет, надо совет…

– Ты бросил алтарь? – фигура сверху резко кинулась вниз. – Ты бросил алтарь? – Монах схватил отца Рендола за рясу и тут же отшвырнул в сторону. – Старый идиот.

– Я зажег полынь, и вербу, ты не понимаешь, нужно собрать совет! – кричал монах в спину отцу Торвальду, но тот ничего не ответил, а только быстрее побежал к дверям склепа.

Отец Рендол закрыл лицо руками и тихонько завыл. Он только сейчас осознал, что натворил. Он прервал молитву. Молитву длиной почти в триста лет!

– Нет мне прощения, нет мне прощения, – запричитал монах и вскочил на ноги. – Я должен известить старейшин. – С этими словами он начал взбираться по лестнице.

Отец Торвальд подбежал к алтарю и быстро вынув четки в привычном темпе зашептал молитву. Полынь неспешно тлела, распространяя желтоватые клубы дыма. Тишина. «Может все обошлось?» подумал Торвальд и снова прислушался. Все как обычно. Еле уловимый треск свечей в закопченных, покрытых воском жестяных подсвечниках, легкое покалывание тлеющей травы, неспешный стук деревянных бусин на четках, и его легкий шепот из почти закрытых губ. Все как обычно. Торвальд посмотрел на алтарь не прерывая молитвы, он давно научился думать и даже рассуждать под шепот своих молитв, это давалось ему легко, навык, отработанный годами. «Алтарь слишком заплыл воском» подумал он «Надо завтра отправить отца Каиса отполировать поверхность и собрать на переплавку старый воск. Или лучше отца Рэндола, если его не прогонят старейшины. Как вообще можно было прервать молитву?» отец Торвальд в очередной раз прислушался к тишине «Что его могло так напугать? Может он уже начал выживать из ума? Сколько же ему лет?» он попытался вспомнить, когда увидел его впервые и сколько уже сам находится на служении в храме.

Торвальд родился в обычной семье, где уже до него росло пятеро братьев. Он был поздним ребенком и отца не особо радовало его появление на свет. С восходом солнца отец с братьями уходили кто трудиться в полях, кто добывать скудный провиант, а он оставался дома с матерью. Все что Торвальд помнил из детства это постоянное чувство стыда, зато что он обуза и нескончаемое чувство голода. Он помнил, как понуро сидел на лавке рядом с матерью и наблюдал как отец с братьями поедают пареную репу или рыбную похлебку. Ему доставалось только обсасывать рыбные кости, да шкурки от пареной репы, которую мать усердно отмывала от земли, несмотря на крики отца за нерасторопность. Она знала, что младшему сыну большего не достанется. За стол он сможет сесть только когда начнет работать в поле или научится ловить рыбу.

Про храм Торвальд тогда толком ничего не знал. Только местные байки да страшилки долетали до его детских ушей. Расположенный вдалеке от леса, в недрах плачущей горы, храм производил зловещее впечатление. Его выщербленные ветром и временем стены из горной породы, покрывали островки густого зеленого мха, на который сползали бесконечные капли влаги. Редкие глазницы пустых окон зияли чернотой и лишь иногда в них проскакивали отблески свечей, одиноко проходящих монахов. Но это лишь пугало еще больше. Словно застывшее в вечном сне чудовище блеснуло своими мертвыми черными глазницами. Уже давно никто не видел монахов вблизи, не вел с ними разговоров, и никто толком не знал, что именно в этом храме, но все его чтили в благоговейном ужасе еще со времен Магисс.

Над храмом, почти у вершины горы, располагалась просторная колокольня, увенчанная единственным, но очень увесистым колоколом. Его звон расходился далеко за пределы всех ближайших деревень, но звонил он очень редко и означало это одно. Скончался один из служителей храма и в пятидневный срок, к его подножию должен быть доставлен один из мальчиков в возрасте от 7 до 11 лет. Родитель, принесший в жертву свое чадо, получал щедрое вознаграждение в виде мешочка медяков, по сумме приравненный к пяти золотым, а ребенок исчезал в темном провале массивной двери храма и больше никто и ничего не знал о его судьбе.

Торвальд хорошо помнил, когда переступил порог храма и вошел в почти густую темноту. Перед ним тут же возник силуэт монаха со свечной лампой и молча пошел вперед. Торвальд оглянулся на закрывающуюся со скрипом дверь и побежал вслед за монахом. Они, казалось, бесконечно шли по темным коридорам храма, огибая какие-то залы и темные помещения, в воздухе чувствовался запах сырости и плесени, отчего Торвальд поежился, вспоминая свою теплую и солнечную избу. Но наконец то монах остановился и открыл дверь в какое-то помещение, жестом приглашая Торвальда войти. Мальчик несмело прошел вперед и дверь за ним тут же закрылась.

Торвальд огляделся, ничем не примечательная комната, наполненная свечами и странным горьковатым ароматом. Ничего необычного, не считая деревянной емкости наполненной водой, стоящей посередине. Он молча уставился на эту емкость. Никогда он не видел ничего подобного и даже не представлял для чего она нужна, пока из темного угла не вышел монах и резким рывком не закинул его в емкость. Следом монах начал сдирать с мальчишки его ветхую рубаху. Торвальд обезумел от ужаса. «Его хотят сварить, сварить и съесть как ту рыбу, что приносил отец для похлебки.» Он громко закричал и начал что есть силы вырываться из цепких рук монаха. Но его бунт был быстро сломлен таким увесистым подзатыльником, что у Торвальда посыпались искры из глаз и он обмяк, смиряясь с постигшей его судьбой. Его мучитель намазал его какой-то вонючей массой и начал крести тело жесткой тряпкой. Торвальд открыл глаза и увидел нож в руках монаха. «Ну вот и все,» пронеслось в его голове «Сейчас меня выпотрошат». Он закрыл глаза и приготовился умереть, но нож лишь коснулся его жестких волос и срезал их подчистую. Торвальд покорно замер, не понимая, что происходит. Монах долго тер его тело вонючей массой, которая превращалась в белоснежную пену, а затем поставил на ноги и окатил чистой водой. Торвальд растерянно посмотрел на монаха и тот вдруг улыбнулся, накинул на мальчишку кусок сухой ткани и кивнул на лавку:

– Одевайся. За тобой скоро придут.

Монах ушел, а Торвальд растерянно посмотрел на лавку, попутно ощупывая свою лысую голову. Чистая рубаха и сандалии с деревянной подошвой были аккуратно разложены. Он осторожно потрогал ткань рубахи. «Мягкая» пронеслось у него в голове, но сказать вслух он не осмелился. Тогда он быстро оделся и уселся на лавку в ожидании, когда за ним придут.

Ждать Торвальду пришлось не долго. Вскоре очередной монах появился в комнате и сопроводил мальчишку к отцу Тирису. Этот монах отличался от тех, кого до этого видел Торвальд. Стены его кельи были увешаны тканями с рисунками и росписями, который показались ему настоящей роскошью. Большое кресло, в котором он сидел было обтянуто мехом, а свечи горели во всех четырех углах, разгоняя мрак почти до дневного света. Рубаха на нем тоже не была похожа на другие. Ее отличали красный, расшитый золотыми нитями воротник и такого же окраса широкий пояс. Отец Тирис был очень стар. Его лицо бороздили глубокие морщины, а белоснежная борода больше походила на тонкую легкую дымку.

– Добро пожаловать сын мой. – Произнёс он глубоким уставшим голосом. – Садись рядом со мной, – и он указал на небольшую деревянную ступеньку у его ног.

Торвальд зачарованно сел, не сводя глаз со старика.

– Как зовут тебя?

– Тор… торвальд, – едва слышно произнес мальчишка и немного откашлялся. – так меня нарекла матушка.

– Хорошо Торвальд, – старик вздохнул и погладил бороду. – Меня можешь запомнить, как отец Тирис. – Он внимательно осмотрел мальчишку. – Очень уж худ, ты не болен случаем?

– Нет, – замотал головой Торвальд. – Я просто еще не умею ловить рыбу. Я только начал учиться делать заячьи ловушки и петли для фазанов.

Отец Тирис вздохнул и постучал посохом по каменному полу. Дверь в его келью тут же приоткрылась, и он повелел принести мальчишке остатки еды от вечерни, прям в его келью.

Отец Тирис расспрашивал Торвальда обо всем. Как он жил, чем занимаются его родители, сколько у него братьев, чем увлекался сам, что любил, что думал, с кем дружил. Торвальд сначала расстерялся, ему было непонятно и непривычно, что кого-то может интересовать его скромная жизнь, но постепенно он разговорился. Их разговор прервал монах, принесший небольшую крынку из обожженной глины с кислым молоком и ломоть черного хлеба. Торвальд сначала боялся принимать столь богатое пиршество, но после словно голодный зверек накинулся на угощение. Их беседа возобновилась, как только мальчишка смог равномерно дышать, дожевывая остатки пищи.

– Слышал ли ты о великой матери всего сущего? – задал вопрос отец Тирис

Торвальд растерянно помотал головой.

– А что же ты знаешь? О мире нашем, о событиях?

Торвальд дернул плечом: – Нужно слушаться родителей и жить праведно, иначе наша тень может обернуться злом и утащить под землю?

– Эх, невежа, – вздохнул отец Тирис. – Слушай внимательно сын мой, я расскажу тебе обо всем по порядку. – Старейшина уселся поудобнее и начал свой рассказ. – Великая трехликая богиня Гекада. Она мать всего нашего мира, тьма и свет, добро и зло, ты и я, все мы ее создания. Великая и благословенная, она дала шанс на жизнь каждому, но не все смогли нести ее благость. Так появилось зло. На земле начался жуткий хаос. Бесконечные конфликты и битвы, оставлявшие после себя только разрушения и выжженные земли. Ничто не могло остановить этот ужас. Стоило навести порядок в одном месте, как вспыхивало все больше и больше очагов раздора по всему свету. Так миру стала угрожать опасность забвения, и великая Гекада приняла единственно верное решение. Она создала место, куда сослала все зло, населявшее землю и запечатала их темный мир священными вратами. Вся нечисть исчезла, но наш мир слишком сильно пострадал. Он словно стонал и плакал покрытый обожжённой землей и руинами поселений. Великая Гекада не могла оставить его таким и следующим ее чудом творения стали Магиссы! Пять прекрасных и волшебных созданий, несущих в мир только добро и процветание. Она поручила им этот мир и была спокойна. Но она не смогла бросить своих детей и ушла в темный мир вместе с ними. А Магиссы стали воплощением красоты, любви и мира. Когда их шествие ступало на мертвую землю, то все вокруг вновь оживало. Трава и цветы росли у них под ногами, деревья выпрямлялись и покрывались молодыми побегами, птицы и звери возрождались в лесах. И это было волшебно. Магиссы отличались особенной красотой, они были молоды, сильны и гибки. Их голубые одежды часто сравнивали с небесной синевой, волос не имел в мире сравнения такой же глубокой черноты, а фиолетовые глаза и вовсе завораживали. Магиссы жили обособленно в своем храме, и никто не знал, где он находится, так как скрыли они его от глаз человеческих. И у Магисс тоже были свои непреложные законы. Им запрещалось иметь свои семьи, мужей и покидать место своего обитания, кроме случаев священных миссий. Они не могли отказаться или изменить свое предназначение. Им разрешалось иметь детей, но общая численность Магисс не должна превышать тринадцати. Они строго следовали всем правилам и мир процветал! Перед уходом, над священными вратами, скрывавшими темный мир, богиня Гекада возвела новый храм. Она выбрала и призвала в него пятерых хранителей. Хранители темной печати, такое она дала им имя. Она подарила им благодать, наделяя частичкой своей магии и доверила охрану священных врат, а также все знания великих, которые нужно было изучать, преумножать и несли их благо людям. Хранителям также было запрещено покидать храм, кроме священных миссий, иметь семьи и детей. Но взамен они могли брать необходимое количество служителей, для ведения быта, так как потребности их человеческой жизни были намного обширнее чем у Магисс. Так и появились мы. – Подытожил отец Тирис глядя в застывшие от интереса глаза мальчишки. – И теперь ты один из нас. И у тебя впереди длинный путь…

– А я смогу увидеть Магиссу? – с придыханием спросил Торвальд.

– Нет, – покачал головой отец Тирис, но вскоре ты все узнаешь, а пока тебе пора отдыхать.

Старейшина определил Торвальда в келью к отцу Рендолу, пока он не изучит распорядок и свои обязанности в храме. Мальчишке нужно было время, чтобы привыкнуть. Уходя Торвальд остановился в дверях кельи и повернулся к отцу Тирису. Немного помешкав, он произнес:

– Спасибо отец Тирис.

Старец был явно удивлен: – За что сын мой?

Торвальд хотел перечислить все, за еду, за разговор, за мягкую рубаху, за то, что больше не чешется голова, зато что не съели, за доброту, за то, что позволили стать частью чего-то великого, но он только дернул плечом и тихо ответил: – За все…

Отец Торвальд продолжал стоять на коленях у алтаря и шептать молитву, когда до него донеслись звуки деревянных подошв. Он вырвался из воспоминаний и прислушался. Несколько человек направлялись к нему и судя по отголоску они торопились. Но прежде всего молитва. Он не мог замолчать, поэтому продолжал шептать священные слова и вслушиваться в звук шагов.

К алтарю подошли трое монахов. Отец Альмонд шел впереди. В иерархии храма он был вторым из совета старейшин, после отца Тириса. Отец Рэндол стоял чуть поодаль, втянув голову в плечи и будто неосознанно стараясь спрятаться за спиной старейшины. Он нервно перебирал четки и громче обычного нашептывал священное писание. Отец Каис тоже выглядел напуганным, но он держался ровно, стараясь не выдавать свое волнение.

– Замените его, – тихо сказал Старейшина и кивнул монахам на отца Торвальда.

Те послушно преклонили колени у алтаря и только услышав их синхронную молитву, Торвальд встал.

– Ты слышал что-то? Или видел? – задал первым вопрос отец Альмонд

Торвальд поднял голову и посмотрел в лицо старейшины. То же испещренное глубокими морщинами лицо, те же седые волосы и борода как у главного старейшины отца Тириса, вот только взгляд, острый, властный и даже немного жестокий отличал его от главного.

– Я ничего не видел и не слышал. – Спокойно ответил Торвальд. – Все было как обычно.

– Хм, – отец Альмонд кивнул головой и подошел к двери склепа.

Осторожно, едва касаясь пальцами старейшина очертил на двери знак печати, а затем немного постояв осторожно прильнул ухом к двери. Все замерли в ожидании. Но ничего не происходило. Отец Альмонд отошел от двери и достал из кармана флакон. Он смачно окропил этой жидкостью тлеющую траву и поставил на алтарь.

– Это заговоренный чертов куст, добавляйте его в свечи и кропите траву. Отныне нести священный долг будут трое монахов, пока мы не выясним, что так напугало отца Рендола. Вас сменят через несколько часов, если что-то произойдет, немедленно сообщайте. Совет состоится на рассвете. И еще, отец Торвальд, после смены зайдите к Старейшине отцу Тирису. Он желает поговорить с вами до совета.

С этими словами Альмонд удалился, оставив у алтаря троих монахов.

Торвальд поправил под коленями меховую подстилку, набитую тонкой сосновой стружкой, и вновь зашептал молитву. Его мысли привычным образом вернулись к воспоминаниям.

Торвальд полюбил храм всем сердцем. У него была своя отдельная кровать, собственная подушка и даже одеяло. Он тщательно стирал и ухаживал за своей одеждой, которую не нужно было ни с кем делить, его кормили три раза в день и ему не нужно было ждать для этого пока он подрастет и получит какие-то навыки. Работу, которую он выполнял была ему по силам, а еще его обучали грамоте, письму, счету. Он изучал древние почти забытые языки и у него неплохо получалось. Он быстро освоился в своем новом жилище, глаза быстро приспособились к вечному мраку, слух стал острым от вечной тишины. Конечно, обет молчания никто не приносил, но все монахи были мало разговорчивы и скупы на любое проявление чувств. Отца Тириса он пока больше не видел, зато активно изучал изготовление свечей, мыловарение, работы по дереву, травы и их свойства. По мере того, как Торвальд подрастал, его пытливый ум требовал все больших знаний, но все его попытки продвинуться дальше не увенчались успехом. В храме был давно установлен свой неспешный порядок. Когда, в каком возрасте и чем заниматься. Все изменила его случайная встреча с процессией старейшин. Все монахи стояли в почтенном поклонении, тогда как Торвальд не сдержался и кинулся к отцу Тирису шедшему во главе.

– Отец, отец мой, – зашептал юноша. – Позволь мне предстать перед тобой, хотя бы в последний раз, заклинаю тебя.

Стоящие в замешательстве монахи быстро пришли в себя и оттащили юношу.

Все ждали реакции отца Тириса, запугивали Торвальда различными карами, но вот чего они не ожидали, так это того, что спустя 10 лун, главный старейшина призовет в свою келью этого бестолкового парня, да еще и на вечернюю трапезу.

Отец Тирис восседал все на том же своем кресле, обтянутом мехом, но теперь Торвальд знал, что этот мех принадлежал речной крысе. Он славился своей устойчивостью к сырости и его не ела моль. Возле кресла стоял прочный деревянный стол с резными ножками и хорошо отполированной столешницей. Напротив, стоял табурет, его сиденье также покрывал густой мех речной крысы. Торвальд несмело зашел в келью и низко поклонился, вспоминая слова монаха из коровника. «Вот высечет тебя старейший за твою дерзость, попомнишь мое слово, так высечет, что до старости ходить не сможешь». Торвальд застыл в поклоне, когда услышал:

– Проходи сын мой, садись, раздели со мной вечерню.