Цитаты из книги «Собор. Роман о петербургском зодчем»

А что француз ставит – так в этом ли дело? Вдуматься – и это хорошо, значит, хороша в России почва для новой мысли, для смелых затей, не то бы сюда ваш белобрысый гений не приехал…

И то правда, тем и хорош дом, в нем любой найдет то, что ему мило: богач – роскошь, прелестная дама – изысканность, романтик – загадку… – А старая картежница вроде меня – удобный мраморный столик!

Роза не хуже тюльпана, и Зимний дворец с его тысячей разных наличников и множеством почти падающих статуй так же прекрасен, как эта удивительная решетка. Но на то он и дворец. А она всего только ограда для сада, вот в чем чудо-то!

Обратись в Академию! – настойчиво потребовала Элиза. – Ты же можешь, Анри, я знаю, ты можешь, и это – твоя судьба! Огюсту захотелось поцеловать ее, но на площади в это время появились какие-то кареты, несколько священников в торжественно длинных черных одеяниях показались возле собора и неторопливо зашагали к зданию Синода, и Монферран устыдился их присутствия. Он только поцеловал руку своей подруги и шепнул ей на ухо: – Если бы твоя вера в меня могла передаться другим!

летопись Петербурга на таком знакомом ему языке архитектуры и начинал понимать суть его правильности, ибо его создавали не столетия, лепили не прихоти баронов и князей, меняли не выдумки эпох; нет – его создала мысль человека, широким шагом вступившего в новый век, решившегося столкнуть оседающую глыбу прошедших веков, не боясь, что она сметет и раздавит его; и мысль этого человека, могучая и созидательная, создала столицу народа, едва не утратившего себя среди рвущих его на части иноземцев, веками пытавшихся навязать ему свою волю и свои законы… И вот рука воплощающая, не знающая сомнения, бросила перчатку в лицо надменной Европы. И эта же рука начертала геометрический рисунок улиц столицы-дворца, столицы-крепости. Петербург был рожден из пены морской, чтобы и заслонить Россию от врагов, и с великосветской улыбкой представить ее миру. И в этой новизне, мощи, уверенности и изысканности одновременно, в этом скромном, едва уловимом изяществе город был воистину прекрасен.

Однако же, мсье, рад, что так удачно обошлось. Не беспокойтесь, я накажу этого разиню. И тогда Огюст вдруг вспомнил, в какой стране он находится, и понял, что кучера ожидает не вычет из жалованья и даже не сердитая хозяйская затрещина, а наказание, очевидно, совсем иное…

Сам видел вчера, как приехали на телеге мужики какие-то, ну просто так ехали, видно, торговали где-то. Увидели собор, лошадь остановили, послезали с телеги, шапки долой, на колени повставали и будто окаменели. Городовой, дурак, смеется над ними. Говорит: «Чего, олухи, молитесь, он еще не освященный!» А один из мужиков ему: «Тут и не в том дело, милый человек… Это ж такая красота невиданная, что ей самой молиться можно!» А другой мужик плакал и все повторял: «На такое вот посмотреть и умереть… Всем народом русским построено чудо сие!»