– Ненавижу физкультуру, – раздражённо пробормотала Настя Шурупикова, обреченно путаясь в колготках и дрыгая толстенькими ножками. – Лучше две алгебры отсидеть или две физики. Занятия спортом должны быть по желанию, а не по принуждению. У меня вообще после физры каждый раз стресс и депрессия. Этот гадский предмет будит во мне комплексы, а комплексы вредят подростковой психике.

Настя была маленькой, полненькой и совершенно неспортивной. Каждый раз в конце триместра физрук с трудом натягивал ей тройку, дабы не портить аттестат. Физрука Шурупикова тоже не любила, как и его предмет. Мог бы и четвёрку нарисовать – жалко, что ли? И была бы Анастасия хорошисткой на радость маме с папой. А так – троечница! Тьфу!

– Да ладно, Настюха, чего ты? – примирительно улыбнулась подруга Уля. – Переживём мы эту физкультуру. Считай это личным подвигом – на преодоление. Тем более что спорт полезен для здоровья. Зато в старости целлюлита не будет. И будем мы здоровые…

– Если доживём и не свернём себе шею на каком-нибудь бревне, – перебила её Настя. – Ты, Камышина, меня с мысли не сбивай. Мне надо разозлиться. Я когда злая, лучше нормативы сдаю. У меня адреналин вырабатывается, и на этом адреналине я вполне могу совершить физкультурный подвиг.

– А, тогда всё, умолкаю, – прыснула Ульяна. – Мне, наверное, тоже не помешало бы адреналина в кровь закачать, а то опять пару получу.

Ульяна Камышина, стройная, ладненькая, миловидная блондинка, по совместительству лучшая подруга Насти, тоже с физкультурой не ладила и к спорту была более чем равнодушна.

Когда-то в далёком детстве мама пыталась приобщить её то к теннису, то к горным лыжам, то к лёгкой атлетике, но родительские благие начинания потерпели фиаско. Горные лыжи вселяли в душу нежной барышни суеверный ужас. И когда её первый раз загнали на гору, у девочки началась истерика. Вниз она спускалась пешком, всхлипывая и волоча за собой лыжи. Поняв, что чадо боится высоты, мама не сдалась и отдала девочку в секцию большого тенниса.

– Это так красиво, – внушала мама, решив заранее позитивно настроить будущую спортсменку. – Белая юбочка, красивая ракетка, тебе все хлопают.

Описанное Уле понравилось. А что? Она блондинка, белое ей идёт, с ракеткой – тоже красиво, она по телевизору видела, хлопают – вообще классно. Не учтённым в этой идиллии остался только увесистый теннисный мячик, на первой же тренировке прилетевший зазевавшейся барышне в глаз. Жёлто-фиолетовый фингал навсегда поссорил мадемуазель Камышину с этим опасным видом спорта.

А для лёгкой атлетики у неё не хватило данных – бегала Уля медленно, прыгала и того хуже. Да и удовольствия от занятий не получала, искренне не понимая, зачем это всё надо.

Бывает, что ребёнку спорт даром не нужен, но родители, вбив себе в голову, что в их семье непременно должен вырасти второй Фетисов, Третьяк, Роднина или Кабаева, начинают выжимать из отпрыска все соки, требуя результатов, медалей и рекордов. Они наседают на тренеров, оплачивают индивидуальные тренировки, выдёргивают ребенка из школы на всякие сборы и соревнования, маячат за спиной немым укором во время занятий. В общем – вдохновенно портят чаду детство.

Родители Ули оказались людьми понимающими. Пробежавшись по всем доступным секциям и выяснив, что у ребёнка напрочь отсутствует склонность к спорту, они успокоились. Тем более что Уля любила рисовать, и у неё это довольно неплохо получалось.

– Ребёнок обязательно должен чем-то заниматься, – решительно резюмировала мама. – Рисование – тоже неплохо для девочки. Пусть рисует.

И Уля вздохнула с облегчением.

– Господи, и откуда вы такие взялись на мою голову, – причитал физрук, скорбно и даже с некоторой брезгливой жалостью разглядывая подопечных. – Шурупикова, Камышина, последняя попытка. Вы ж мне даже на двойку не прыгнули, весь класс задерживаете!

Иван Михайлович, Михалыч или, как его ещё окрестили за постоянное экспрессивное размахивание руками при разговоре, – Махалыч, был учителем крикливым, грубоватым, но где-то в глубине души добрым. Он искренне считал, что если девиц перед всеми обидеть, то они возьмутся за ум и непременно прыгнут нужный норматив.

– Так, десятый «Б»! Парни на турник, девочки пока на канат. Не ржём, не отвлекаемся, – гремел на весь зал Махалыч. – Урок не резиновый. Кто нормативы не сдаст сегодня, пересдать не разрешу. Шурупикова, Камышина, вы, между прочим, одноклассников подводите. Давайте резво. Всего-то – через планку перепрыгнуть. Разбежалась, оттолкнулась, прыгнула. Элементарно. Тренируйтесь, я сейчас подойду.

То, что для Махалыча было элементарно, для Насти с Улей стало камнем преткновения. И если Уля до определённой высоты эту планку могла хотя бы перешагивать, то миниатюрная Настя была этой возможности лишена.

– Слушай, у меня просто ступор какой-то внутренний, – жаловалась Уля шёпотом, пока физрук гонял остальных одноклассников. – Я этой планки боюсь. У меня какая-то внутренняя убеждённость, что планка приварена насмерть. Я вроде понимаю, что она просто лежит, и если задеть, то скатится вниз, но… В общем, так и вижу себя с переломанными ногами на мате.

– И я боюсь, – вторила ей Настя. – Это фобия. Надо с нашей проблемой идти к психоаналитику и преодолевать страх планки. Вообще – это болезнь, поэтому Махалыч не имеет права ставить нам двойки. Давай ему скажем?

– Настюха, ты спятила? – совершенно искренне изумилась Уля. – Хочешь сказать физруку, что у нас планкофобия? Да он обозлится, и не видать нам даже тройки. Тем более что сегодня ещё канат. Я вот каната не боюсь, но могу на нём только висеть. И не понимаю я, как по нему можно куда-то там забраться. Хорошо хоть на турник нас не загоняют.

Ульяна тоскливо взглянула в сторону турника и вздохнула, резко покраснев. Там как раз подтягивался Вяземский. Раз-два-раз-два, словно играючи. Литые мускулы переливались на сильных руках, мощная шея, широченные плечи. Да ещё и красавчик. Вот он через планку просто перелетел бы, если надо. И саму Ульяну перенёс бы. Взял бы на руки, красиво разбежался и легко перемахнул, нашёптывая что-нибудь ласковое, чтобы она не боялась.

М-да, размечталась…

Красивых парней Уля не любила. Вернее, не так. Она их побаивалась. Красивые – они все эгоисты. Так писали в интернете. Красивый парень в первую очередь любит себя. Он горд своей внешностью и жаждет от окружающих поклонения. Он привык быть на виду, он – центр вселенной, девушки должны водить вокруг него хороводы и мечтательно ждать знаков внимания.

Хотя про красивых девиц можно сказать то же самое.

Вот если бы Уля была сногсшибательной красавицей, то у неё были бы шансы. Ведь красивые выбирают красивых. Хотя, например, в «Джейн Эйр» всё не так. И не важно, как бывает у других, важно, как происходит это у тебя. К сожалению, у Ульяны пока ничего не происходило. Если только где-то глубоко внутри рождалось смутное волнение при виде Антона. Правда, тут же, словно змея, ехидно нашептывал внутренний голос: «Он тебе не пара».

Антон Вяземский был очень симпатичным – светловолосым херувимом с весёлым хулиганским прищуром. От его улыбки останавливалось сердце, а щёки заливал дурацкий румянец. Вяземский был видным, эффектным, высоченным и фигуристым. Не одна Ульяна тайком вздыхала, глядя на этого красавчика. В учёбе он не блистал, но и тупым не был. Отсутствие отличных оценок в дневнике с лихвой компенсировалось медалями и кубками, которые он довольно часто привозил с соревнований по плаванию.

– Нет, я не влюбилась, ни в коем случае, – убеждала себя Ульяна, тревожно прислушиваясь к прыгающему в груди сердцу. Похоже, она себе врала. Но что может быть страшнее безответной любви? Ни-че-го. Поэтому нельзя себе позволять всякие там незапланированные чувства. Потом обрыдаешься и будешь бегать за ним жалким хвостиком. Книги про любовь Уля читала запоем, и чем заканчиваются подобные отношения, прекрасно себе представляла. Но вот как контролировать собственные чувства, когда они, словно погода на улице, живут своей жизнью и вовсе от твоего желания не зависят?

– Ну, прыгаем? – сдвинув брови, к подружкам приближался грозный Махалыч. – Или опять будем, как ущербные, кота из Шрека изображать? Стыдно, барышни! Весь класс ржёт.

– Вот вы, Иван Михайлович, странный человек, – пошла в атаку Настасья, уперев пухлые ручки в бока. – Почему сразу «ущербные»? Вы можете на флейте играть? Нет? Какой стыд! Какой позор! Как вы живёте без флейты? Как вы людям в глаза смотрите? Над вами все учителя в школе ржут. Физрук – и без флейты! А я вот могу, но я не называю вас ущербным только потому, что я умею на ней играть, а вы – нет! Да, я не могу прыгнуть через эту чёртову планку. И канат ваш мне в кошмарах снится, как удавка. Зато я занимаюсь историей и знаю гораздо больше вас. Но это не даёт мне права говорить о том, что вы, опять же, ущербный. Вот что вы знаете о викингах, кроме того, что они ходили с косичками и в рогатых шапках? А я много чего знаю. Например, выходя в плавание, они брали с собой пять воронов, чтобы выпустить птиц по ходу движения. Если ворон летел в направлении выбранного викингами курса, считалось, что плавание будет удачным, а если сворачивал – это означало, что впереди опасность, и корабль тоже сворачивал. А ещё на древнескандинавском «викинг» означало «пират». И, между прочим, викинги были чистюлями! Они заботились о своей внешности. До сих пор при раскопках их поселений находят гребни и бритвы. Кстати, даже суббота в скандинавских языках до сих пор именуется «банный день». Потому что викинги обязательно мылись раз в неделю.

– Шурупикова, ты чего? – испуганно замахал руками физрук, тревожно принюхиваясь. – При чём тут баня? Я, между прочим, тоже раз в неделю банный день устраиваю. Чего ты со своей флейтой привязалась?

– Ну вы же привязались ко мне со своими нормативами, – безапелляционно заявила Настя. – А кто решил, что для десятиклассницы вот так прям уж важно прыгать через палку или залезать до потолка по верёвке? Ну вот не могу я ни прыгнуть, ни залезть! А вы не сможете сыграть на флейте даже самую элементарную мелодию. Сильно вас это расстраивает? Нет! Так и меня ваша физкультура вообще не волнует. Да, я понимаю, это обязательный школьный предмет. Я, заметьте, переоделась в форму, притопала на урок и терплю. А хочу книгу почитать, между прочим, а не скакать тут, как бешеный кенгуру.

– Значит, не прыгнете? – обречённо вздохнул Махалыч. – И ты, Камышина, не прыгнешь?

– Не можем мы, – оттерев Ульяну, отрезала Настя. – И рады бы, да никак. Поставьте тройки, мы вам по десять приседаний исполним.

– Идите на канат, – махнул рукой физрук.

– …повесьтесь, – докончила его мысль Настасья. – Пошли, ущербная моя, будем на канате в судорогах дёргаться, изображая спортсменок.

Про судороги она подметила весьма точно. Было ужасно стыдно. Если бы точно знать, что Вяземский не смотрит, Ульяна, может быть, и попробовала бы что-то сделать, но беспомощно дрыгаться под его насмешливым взглядом – увольте. Уля подошла, подпрыгнула, повиснув на ненавистном снаряде, после чего соскочила на пол и развела руками, вежливо оповестив учителя:

– Что-то сегодня не получается.

– Ну да, ну да, – набычился Махалыч, – именно сегодня. Давайте все поржём над этой остроумной шуткой.

– Я попыталась, – напомнила Уля.

– А хотите, я вам флейту принесу, – гнула своё упрямая Настасья. – Вы в неё подуете, и мы тоже все поржём. Каждому – своё. Двойка – это когда просто вас продинамили и весь урок на лавочке просидели, а мы стараемся, но не в состоянии. Физические кондиции не позволяют. Согласитесь, у кого-то умственная неполноценность, у кого-то – физическая. Каждому своё. Так что на тройки мы сегодня точно настарались.

– Уйди с глаз моих, парламентёрша, – прорычал Иван Михайлович. – Жирно вам тройки-то за такое ставить!

– Да в мире вообще нет справедливости, – успокаивающим тоном заметила Настя, выкатываясь из зала.

Настроение после физкультуры было отвратительным. Махалыч всё же поставил им тройки, но почему-то это расстраивало. Опять в триместре трояк вырисовывается – радоваться нечему.

– Не кисни, – пихнула Улю в бок верная и неунывающая подружка. – Скоро Новый год, ёлка, мандарины и какое-нибудь чудо.

– Угу, принц под ёлкой, – фыркнула Ульяна.

– О, какие у нас мысли. Ты о каком-то конкретном принце мечтаешь или вообще?

– Да ну. Я телефон новый у Деда Мороза заказала. Так и сказала родичам: хочу, дескать, чтобы Дедушка Мороз притаранил мне новый смартфон. А принцев нет. А те, которые есть, они для принцесс, – вздохнула Уля.

– Ха! А чем мы не принцессы, – гоготнула Настасья. – Я тебе больше скажу: у каждой девушки должен быть какой-нибудь завалященький принц, то есть не завалященький, конечно, а просто принц. Обрати внимание, у нас почти все девчонки с кем-то встречаются, а мы с тобой, как две курицы, встречаемся друг с другом. Это ненормально. Надо завести себе кавалеров. А то и праздник встретить не с кем. Как малявки, с родителями будем салаты трескать и телик смотреть. Потом и вспомнить весь год будет нечего. И в соцсеть фотки не выложить. Ладно, колись, кто тебе нравится, Вяземский?

– Чего сразу Вяземский-то? – густо покраснела Уля.

– Так ты на нём скоро дыру протрёшь, смотришь и смотришь каждую перемену, а когда он поворачивается, пугаешься, как лось при встрече с медведем, и начинаешь за меня прятаться, – пояснила наблюдательная Настя. – Я ж не возражаю. Вполне себе принц. Главное, как из книжки – большой, красивый и сильный. Богатырь, ёлки-палки.

– Настюха, ерунду не мели, – испугалась Ульяна. – Ничего такого…

– А чего ты – как свёкла в борще – аж фиолетовая стала? Чего я такого сказала? Правда глаза колет? Я, между прочим, одобряю. Мне вот Першин нравится. Ты как на это смотришь? – Подруга строго свела бровки, требуя ответа.

– Рома? Но он же толстый! – брякнула Уля, тут же смущённо прикусив язык.

– Так и я не худышка, – напомнила Настя. – И он не толстый, а упитанный.

– Да-да, я именно это и хотела сказать, – торопливо поддакнула Ульяна.

– Да ври давай, – хмыкнула подруга. – Зато он умный и крутой.

Тут она вздохнула и запечалилась.

– Угораздило же нас на двух самых крутых парней глаз положить. Нет бы что попроще выбрать. Любовь зла – полюбишь и козла. А у нас наоборот, не козла, но радости тоже мало, так как мало перспектив. – Шурупикова вздохнула и скорбно поджала губки.

В чём-то Настасья была права.

Рома Першин, как и Антон Вяземский, считался крутым. Да, он был полноватым, рыхлым парнем, но полнота как-то гармонично сочеталась с его крупной фигурой, а длинные волосы и огромные голубые глаза и вовсе делали Першина неотразимым. Если ещё добавить к этому его феноменальные мозги, повёрнутые в сторону информатики, и победы на всяческих олимпиадах по программированию, то становилось ясно, почему вокруг Романа тоже вились барышни. К слову сказать, Роман с Антоном были лучшими друзьями. А когда два крутых парня ходят вместе, количество воздыхательниц по периметру в разы увеличивается.

– Шансы есть у всех, – уверенно заявила Ульяна. – Просто надо верить в себя.

– Угу. Главное, чтобы ещё шансы в нас поверили, а то мы как-то отдельно от них все такие уверенные болтаемся, – невесело усмехнулась Настя. – Я тут понаблюдала и хочу тебя огорчить: похоже, они к доминошкам пристраиваются.

Доминошками в школе называли двух девиц из десятого «А»: блондинку Владиславу Чарушину и брюнетку Алёну Граф. Вряд ли на планете были ещё две столь же идеальные десятиклассницы.

– Это какая-то насмешка природы над всеми нормальными людьми, – ворчала Настя, исподтишка разглядывая соперниц. – Ни прыщей, ни дефектов – волосинка к волосинке, грудь как на картинке, ноги как в журнале, андроиды!

Барышни действительно выглядели, словно модели из глянцевых журналов. Идеальная кожа, лишь слегка подправленная косметикой, невероятно густые ресницы («наращенные, я тебе точно говорю», – шипела Настя), пухлые губы («ботокс», – уверенно припечатывала Шурупикова), гладкие ламинированные волосы – длинные и густые, как из рекламы шампуня, и изящные, женственные фигурки. Глядя на них, остальным оставалось лишь молча завидовать и стремиться к недосягаемому идеалу. Конечно, с такими мечтали встречаться все парни. И неудивительно, что Вяземский с Першиным положили на них глаз, вот только точно ли положили…

– А с чего ты взяла, что они к доминошкам клеятся? – осторожно уточнила Уля.

– Не знаю. Женская интуиция. Я ж за Першиным тоже слежу периодически. Так вот, как ни гляну, он всё рядом трётся, да и твой тоже…

– Он не мой! – вспыхнула Ульяна.

– Даже не удивляюсь, что ты не спросила, про кого речь, – хихикнула вредная Настасья. – Твой-твой, по глазам вижу. И ничего в этом стыдного нет, между прочим. Другое дело, что нам этих красоток не переплюнуть. С другой стороны – не переплюнем, так хоть посоревнуемся.

– Соревнования – это не наш конёк, – вяло напомнила Ульяна. – Да и вообще, как-то сомневаюсь я, что у нас выйдет их… кхм… переплюнуть.

– Слушай, я тут читала, что из любой среднестатистической девушки можно сделать конфетку. Даже передача такая есть. Приводят такую страшную чувырлу…

– Настя, мы что, чувырлы, по-твоему? – возмутилась Уля.

– Ой, не цепляйся к словам! Так вот. Приводят страшненькую-престрашненькую девчонку, вокруг неё начинают суетиться стилисты, визажисты, парикмахеры, модельеры – и к концу программы она вся такая нереальная красавица плывёт, а все вокруг от зависти в обморок падают. Это абсолютно реально всё. Вот почему бы нам тоже собой не заняться? Как говорят знающие люди: глупые девушки следят за другими, а умные – за собой. Надо нам озадачиться самосовершенствованием. Например, похудеть.

– Настя, ты обалдела? Зачем мне худеть? – изумилась Ульяна.

– Вот эгоистка ты – сразу о себе. Не тебе худеть, а мне. Чтобы стать такой большеглазой газелью, тонкой, звонкой и прозрачной.