Он столь глубоко вошел в его положение, столь остро ощущал его несчастье, столь отчетливо видел его невиновность даже сквозь совершенное им злодеяние, что полагал возможным убедить в том других. Он уже готов был говорить в его защиту, пламенные речи просились уже на уста его; по дороге к охотничьему замку он не мог сдержаться и вполголоса произносил все то, что намерен был высказать амтману.