Постумия – в Древнем Риме дочь, родившаяся после смерти отца.

Тетрадь первая

Глава 1

27 февраля 2015 год (вечер). Сегодня я лишний раз убедилась в том, что строить чёткие планы даже на ближайшее время не стоит. Ведь обещали же мне взять билет на завтра, на «Сапсан» – как это бывало всегда. И я, не подозревая подвоха, отправилась поужинать в обожаемое кафе «Полёт», что на улице Пестеля.

Привыкла сидеть там часами, если было время, и старшего брата с друзьями приучила. Но они-то, конечно, жевали на бегу. Честные менты всегда так живут. Но пусть хотя бы здоровую пищу потребляют, а не фаст-фуд с кока-колой. От Литейного кафе недалеко, так что ребята меня благодарят при каждом удобном случае.

А сегодня притащили в «Полёт» своего шефа, полковника Халецкого – отпраздновать наш общий успех. После того, как открылось это кафе, я вообще перестала готовить дома. Одно плохо – из-за конспирации я не могла прийти в «Полёт» с ребятами. Пришлось ехать одной, вечером.

В кафе подают только свой хлеб, свой сыр. Вкуснямба – никакого ширпотреба! Я не удержалась, съела на ночь любимый тартар из телятины, взяла чашку чая «Кузьмичёв». Всё-таки у нас сегодня праздник. Ребята с Литейного взяли банду клофелинщиков, за которой гонялись несколько лет. Сами-то они, конечно, немного «вдели» по такому случаю. Но я ведь сейчас за рулём, да не хочется почему-то даже лёгкого вина. В компании я бы пригубила, наверное. А пить в одиночку для меня – не комильфо.

Так уж вышло, что именно в эту пятницу мой старший брат, майор полиции Богдан Ружецкий, подчищал «хвосты». Кроме «клофелинщиков», он закончил два других дела. Во-первых, наконец-то удалось припечатать сирийца с российским паспортом, который «заказал» своего коллегу по бизнесу. Оба сдавали в аренду помещения в центре Питера. Богдан взял его лично – у ресторана «Восадули» – на Южной дороге Крестовского острова.

Сириец, между прочим, нагло попытался скрыться на своём «Порше Кайене» чёрного цвета с красными вставками. Мужик он темпераментный. Само собой, задаром не дался. Серёга Оводов, друг и коллега Богдана, едва выскочил из-под колёс его лимузина. Ладно, что обошлось без телесных повреждений, но цветистых восточных проклятий опера наслушались достаточно. По-русски и по-арабски, их и их родителей сириец приложил до тринадцатого колена. А после таких приключений мужиков пробирает зверский аппетит – надо восстанавливать силы.

Когда брат с группой вернулся из «Полёта», начался новый базар-вокзал. В Питере объявился педофил, который год назад сбежал в Москву и поселился у станции метро «Новоясеневская». Между прочим, лично я им и занималась – следила за съёмной квартирой. Так что это и мой триумф тоже.

Тогда не удалось его прижучить, а сейчас вдруг сам в руки пошёл. Между прочим, уже в хорошем возрасте дяденька. Полковник Халецкий ловил его в те поры, когда сам был лейтенантом. Студент Театрального института обвинялся по статье 122 УК РСФСР – «мужеложство». Только тогда он проводил время с ровесниками или любовниками постарше, а после того, как откинулся, переключился на детей.

И, главное, с виду такой интеллигентный, добренький – аж глаза лучатся. Настоящий фраерок. Дети, конечно, липли к нему, как пчёлки к мёду. Ладно, что никого не убил, но морально покалечил многих. Этот, к счастью, не пытался уйти. Сдался мирно, корректно – как всегда. Перекантуется и снова возьмётся за старое, если здоровье позволит.

– Он бы и шляпу приподнял, если бы она у него была! – с хохотом рассказал мне брат Богдаша. – Представляешь – стоял на сцене в костюме Адама! Они какой-то спектакль ставили в частном театре на Васильевском. И хоть бы глазом моргнул! Спокойно сказал, что простая «обнажёнка» на сцене уже не цепляет. В моде теперь голые старики.

Все девочки в театре носили корсеты из плотной латексной ткани с косточками, что придавало их телам форму песочных часов. Утянув свои талии на двадцать сантиметров, они выходили плясать канкан. По сравнение с голым старцем они выглядели на сцене прямо-таки тихими скромницами.

Кроме того, из недавно появившихся бьюти-гаджетов подтанцовка использовала «губные качалки», которые подключались к пылесосу. И потом рот любой «мисс» скорее пугал, чем возбуждал. Видимо, с непривычки передержали тренажёры, и губы вздулись, посинели – как у висельников. Ведь в рекламе обещали «чудесный эффект на 3–4 часа» – пока идёт спектакль.

Ввалившиеся в зрительный зал опера некоторое время с интересом рассматривали эластичные шорты плясуний. Штанишки утягивали бёдра и животы, зато имели громадные дыры на ягодицах. Те придавали «пятым точкам» соблазнительную форму орешка. То же самое относилось к возбуждающему белью с чёрными бюстиками, прикрывавшими только соски.

Но были и те, кто пошёл ещё дальше. В отличие от массовки, солистки носили на носах зажимы-лонгетки. Те временно исправляли курносость и горбинки, причиняя при этом невероятные страдания. А прима нацепила ультразвуковой выпрямитель спины, и потому двигалась по сцене, затаив дыхание, чтобы гаджет не съехал в самый ответственный момент. По сюжету ей предстояло танцевать с голым дедом, но тут приехал Богдан с опергруппой.

Немного придя в себя, ребята объявили почтенной публике, что спектакль, к сожалению, окончен – по крайней мере, для престарелого педофила. И увели его – по мраморной лестнице, под белы рученьки.

Бенефис получился – супер! Педофил посылал в толпу потрясённых зрителей воздушные поцелуи, сверкая вставными зубами. Он придерживал обеими руками сползающие брюки и выражал уверенность, что это досадное недоразумение не испортит настроение собравшимся здесь любителям «клубнички».

Тем временем Богдан, отбиваясь от разгневанных дам и мужчин пенсионного возраста, набрасывал на задержанного пальто и нахлобучивал ему на голову шляпу. Разгоряченный танцами и страстью, педофил вполне мог простудиться. На улице задувал холодный ветер, и как раз пошёл снег.

Выплюнув в лужу хапец, дедуля подошёл к автозаку и поклонился глазеющей на него публике. Полиция никак не мешала ему дурачиться.

– Мир держится на людях, которые не живут, как все! Что говорил великий Боккаччо, подаривший нам не доигранную сегодня пьесу? «Лучше грешить и потом каяться, нежели не грешить и всё-таки каяться!» Надеюсь, недоразумение разъяснится, и я вернусь на сцену. После Пасхи приглашаю всех вас в московский ресторан «Амстердам», что на улице Ильинка. Там будет отмечаться сорокалетие моей творческой деятельности. По традиции, после банкета запуск фонариков на счастье – в воздух и по реке!

Естественно, после такой пахоты у Богдана заехала мозга за мозгу. Я просила взять билет на завтрашний «Сапсан». Очень хотела успеть в Москву на вечеринку. Нашему общему другу Владу Брагину исполнялось двадцать лет. Богдан, понятно, вырваться не мог. Попросил меня поздравить юбиляра и за него тоже.

А вот наш общий кузен, Михон Грачёв, уже на Рублёвке. Там живёт семья его отца и нашего дядя – Всеволода Михайловича Грачёва. Он генерал-майор полиции, да ещё женат на дочери дипломата Вячеслава Воронова. Само собой, на жизнь не жалуется. Отец его тестя, между прочим, был членом то ли Политбюро, то ли ЦК КПСС. Я в этом не разбираюсь. Знаю только одно – моему дядюшке будто чёрт ворожит по жизни.

Мы с братом тоже не в обиде – кое-какие крохи нам перепадают. А вот в работе поблажек нет – даже наоборот. Генерал Грачёв больше всего боится обвинений в семейственности, и потому гоняет нас, как рабов на плантации, – особенно Богдана.

И своему родному сыну спуску не даёт. Михон учится на юридическом факультете в питерском Универе, а живёт у своей подружки Эвелины. Впрочем, скоро они «узаконят свой секс», как выражается дядя. Уже сейчас полным ходом идут приготовления к свадьбе. У Грачёвых принято гулять до потери пульса. Так женили и Богдана. А я вот дядюшку обидела – расписалась с бывшим мужем по-тихому. И дядя не может мне этого простить. Тем более что сын наш родился за три года до этой свадьбы, и это не прибавило мне дядиной любви.

Короче, на сегодняшний вечер я не наметила никаких важных дел – если не считать таковым ужин в «Полёте». Потом собиралась вернуться в свою квартиру-студию на Парнасе и хорошенько выспаться. Завтра мне нужно быть свежей – в поезде и в гостях у дяди. Там, конечно, и другие люди будут – все уважаемые и нужные. Своя семья тоже не хилая – сын, две дочери, жена, тесть с тёщей. Так что скучать не придётся. Ладно, что дядиных приёмных сыновей там не будет. Такая толпа ни в один коттедж не поместится.

Я уже сладко позёвывала, глядя на часы. Допивала чай, собираясь уходить. Между прочим, отметила, что запахи кухни сегодня очень уж резкие. Раньше никогда такого не бывало. Наверное, задолбалась я не по-детски, очень устала. Несколько ночей спала часа по три, не больше – из-за этих хреновых «клофелинщиков», чтоб их в «Крестах» мехом наружу вывернули!

А ведь и моего «папика» тоже взяли вместе с ними. Вернее, все считали его моим «папиком». И я, по мере сил, старалась это мнение поддерживать.

Отставив чашку и бросив слева от блюдца скомканную салфетку, я направилась к выходу. И у входа лоб в лоб столкнулась с Даней Шипицыным, которого Богдан послал сегодня за моим билетом.

– Привет! – Я очень обрадовалась Даньке – ведь могли и разминуться. – Купил?

– А то! – Шипицын полез за портмоне. – Сюрприз тебе приготовил, между прочим. Приятное с полезным – вот увидишь.

– Какой сюрприз? – Я всегда любила, когда меня эпатировали и удивляли. Шипицын об этом знал. – Про двухэтажный поезд выяснил, как я просила? Неплохо для смены впечатлений. Вот высплюсь по-человечески, тогда и оценю твою фишку…

Мы вышли на улицу, и меня охватила дрожь даже в норковой шубке. Самое интересное, что было тепло для февраля. Эта зима вообще получилась мягкая. Настоящих морозных дней было всего несколько. А сегодня – вообще плюсовая температура. Облачность, морось, туман – как и положено в Питере. И ветер-то не сильный, а пробирает буквально до костей.

В кафе работал телевизор – показывали бал тюльпанов в Голландии. Были на выставке и нарциссы, и гиацинты. Из-за этого настроение стало праздничным, хоть до Восьмого марта оставалось больше недели. Казалось, что я даже ощущаю аромат этого цветочного моря. На улице мне стало легче. Пропала странная тошнота. Я подумала, что сам ветер пахнет тюльпанами. И, значит, уже пришла весна – на два дня раньше календарного срока. Я вся подобралась, выпрямила спину и поплыла лебёдушкой.

– Тут такое дело… – Шипицын смотрел себе под ноги. Он будто решался на что-то, и был страшно виноват передо мной. – Халецкий собирался сегодня «Стрелой» в Москву ехать, но не срослось. В последний момент начальство поменяло планы – из-за этих наших проблем.

– Ну и что? – Я уже всё поняла и закусила губу, соображая, что же теперь делать. Отказываться глупо – факт. Надо менять планы на вечер, причём кардинально. А это очень трудно, когда ноги подгибаются от усталости.

– Вот Богдан и велел переоформить билет на тебя, – подтвердил мои подозрения Шипицын. – А чем плохо? Спальный вагон, всё купе твоё. Халецкий хотел ехать вместе с женой, и её билет не сдал. Пусть тебе спокойно будет. Он ведь понимает, в каком ты сейчас состоянии. На «Стреле» ездила когда-нибудь?

– Вообще-то нет, – промямлила я. – Но она же восемь часов идёт, кажется…

– И чо? – Даниил скорчил глупую физиономию. – Как раз выспаться успеешь. Давай сейчас слетаем к тебе домой. Твою машину поставим в гараж, и – на вокзал. Если подсуетиться, как раз успеем…

– Ну не приживается у нас асфальт! Отвергает его земля российская! – болью констатировал Шипицын, когда наш «Хаммер» провалился одним колесом в промоину, и у нас обоих клацнули зубы. Моя голова мотнулась так, что заболела шея.

Я прижимала к себе серо-розовую сумку с бутылкой витаминного коктейля в правом боковом кармане. Сумка всегда стояла наготове в прихожей – для экономии времени. Мне часто приходилось вот так срываться в ночь – на вокзал, в аэропорт. И при этом было неизвестно, когда именно я смогу вернуться, и смогу ли вообще. О самом плохом, конечно, старалась не думать, чтобы не отвлекаться от выполнения заданий.

– Ладно, Данька, не ворчи. Тут же стройка ещё не окончена. Потом всё будет нормально.

– Потом, может, и будет, – пробубнил усталый и откровенно сонный Шипицын. – Но едем-то мы сейчас. Хорошо, что Халецкий свой джип одолжил. А то пришлось бы пилить на твоей «Вольве», а потом в свой гараж её ставить. В твой-то меня не пустят. А снаружи всё забито под завязку…

– Ничего, поставил бы, не развалился! – беззаботно ответила я, доставая зеркальце и проверяя макияж. Увидев усмешку Шипицына, поглубже надвинула на лоб твидовую кепку. – Между прочим, это называется не гараж, а парковочное место – прямо под домом. А то у нас на улице действительно площадку не найти. Народ из области прёт, а «перехват» крошечный. Теперь, конечно, стало много лучше. «Тачка» под охраной, под крышей – что ещё надо? Кстати, когда Халецкий поедет в Москву?

– В понедельник, второго числа. Между прочим, он, как человек старой закалки, признаёт только «Стрелу». Сказал, чтобы с «Сапсанами» разными к нему и не приближались. Никакого, мол, удовольствия от такой поездки. Тогда уж лучше самолётом.

– «Так чего же ты, сокол, не летел самолётом?» – задорно пропела я цитату из Тимура Шаова, в очередной раз подлетая на вираже. На самом деле мне было совсем не весело. – Дань, ты не гони так – ещё навернёмся. Вроде, и снега нет, а всё равно почему-то заносит.

– И это говорит девушка по кличке Шумахер! – упрекнул Шипицын. На лобовом стекле сверкнули его белые зубы. – Какая-то ты сегодня робкая, Марьяна. Что же я сделаю, если уже двадцать минут двенадцатого? И ещё неизвестно, какие приключения ожидают нас в центре…

– Да, ты прав, Даня. Я действительно очень упахалась. Стала замечать, когда моргаю. А это первый признак того, что в любой момент могу отключиться. По крайней мере, сама ни за что никуда не поехала бы. Вот и сейчас сижу с открытыми глазами и вижу сон…

– И что тебе снится? – заинтересовался Шипицын.

– Зимняя сказка. Знаешь, когда все деревья в снегу, как на новогодней открытке? И небо палевое, нежное. В начале февраля несколько дней такая погода стояла. Я люблю эту красоту, особенно за городом. И чтобы снегу по колено… Ходишь, ходишь – все ноги промочишь. А потом у печки греешься и буквально умираешь от счастья. Так приятно, когда тепло проникает в тебя. Наполняет всю – до макушки…

– Да, помню, были такие дни, – кивнул Шипицын. – Так ведь, чёрт побери, соседка мне их испортила. До сих пор жутко.

– Как испортила? – удивилась я. Вообще-то Данька был спокойным парнем и старался ни с кем не ссориться.

– С балкона выпала, с шестого этажа, – тяжело вздохнул Шипицын. – Мы же не просто соседями были, а дружили семьями. Гуляли тем утром вместе. Катька – с коляской. Мы с сыном снеговика лепили. Как раз снегопад был сильный – с веток прямо комья летели. А у соседей застеклённая лоджия, как и у нас. Залепило всё снаружи, в комнатах стало темно. Катька и высунулась до пояса со щёткой. Она так часто делала. Я предупреждал об опасности, а она только хохотала. Говорила, что спортивной гимнастикой занималась – и ничего. А тут даже не знаю, как всё и случилось-то… Видимо, влезла на табуретку, чтобы повыше достать, и потеряла равновесие. А потом уж вниз затянуло. Я сперва подумал, что с крыши снег скидывают. А потом услышал характерный удар тела о козырёк над парадным. Сын Катькин в комнате заревел – как почувствовал. А она умерла не сразу. На козырьке этом стонала, плакала. Увозила её «Скорая» – кровь изо рта текла. Я по мобиле вызвал машину. Катька и шевельнуться не могла. Конечно, всё уже было ясно. А что делать? Прикинь – только что жила, смеялась. И раз – нет её…

– Кошмар какой!

Мне в сердце словно кольнули острой холодной иглой. Почудилось, что впереди распахнулась бездна. Будто не в Москву я еду, а лечу в космос без возврата. Такая тоска сжала горло, что я даже удивилась. Очень утомляет, вышибает из колеи, когда видишь чужое горе или слышишь о нём, а помочь ничем не можешь.

Вроде, всякое в жизни бывало, и лишняя трагедия вряд ли может так уж сильно меня задеть. Тем более что случилось всё с чужими людьми, а сама я ничего не видела. А вот то ли вдумалась в эти слова Даньки, то ли сердцем проникла – и обмерла в ужасе. «Только что жила, смеялась – и разом нет её…» Самое жуткое, что с каждым так может произойти – и со мной, и с Данькой, и с братом. При нашей работе тем более может…

– Сколько её ребёнку? – онемевшими губами спросила я.