ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Глава 1

– На Покров день восточный ветер – плохая примета. Значит, зима будет злая. То ли очень холодная, то ли бесснежная, «чёрная»…

Владимир Ефимович Салин – плотный, даже толстый, невысокий мужчина с бородкой клинышком задумчиво потёр ладонью лоб, глядя в окно на осеннюю непогоду. У него были усы интеллигента девятнадцатого века, пышная шевелюра цвета «соль с перцем». Положив себе в рот «резиновую» венгерскую конфету и задумчиво посасывая её, Салин наблюдал за жизнью Большой Семёновской улицы.

От станции метро «Электрозаводская» валила толпа возвращающихся с работы москвичей. Люди скользили по непривычной для середины октября наледи, спотыкались и даже падали. Все поголовно закрывали лица и уши от пронизывающего, прямо-таки арктического ветра, который едва не срывал с людей шапки и не выдёргивал из рук сумки. На деревьях колыхались ещё густые кроны. Слетающие сверху листья ложились на наметённые сугробы, из-под которых торчала зелёная трава.

Такого ни сам Салин, ни его гость – петербургский социолог Вадим Александрович Шведов – не могли припомнить. Шведов сейчас курил в глубине большого, обставленного антиквариатом кабинета Салина. Впрочем, Вадим был намного моложе своего оппонента – ему четвёртого декабря исполнялось тридцать четыре. Шведов прочему-то часто упоминал, что это – день Введения в храм Богородицы. Салин же неделю назад отметил пятьдесят седьмой день рождения.

– Да, о «чёрной зиме» я слышал. – Шведов спрятал в карман пачку «Соверена», сверился с часами.

Его поезд должен был отправляться с Ленинградского вокзала поздно вечером.

Настроение гостя было, мягко говоря, не радужным. Дорогостоящий вояж в столицу оказался не результативным, и сейчас Салин как раз объяснял, почему именно. Замечание насчёт погоды он вставил в длинный монолог, слушать который Вадиму уже надоело. Шведов просёк смысл с первых двух-трёх слов, но профессор Салин считал, что надо развить тему. Он считал людей такого возраста неопытными, поверхностно мыслящими. И потому был убеждён, что без подробных объяснений Шведов своих ошибок не поймёт.

От последних слов Шведова Владимира Ефимовича покоробило, и он испуганно обернулся. Гость, в джинсах, просторном сером свитере грубой вязки и хламиде из «варёной» ткани совершенно потерялся в большом полутёмном кабинете.

Кандидат социологии был совершенно не похож на российских «яппи» – непрошибаемо уверенных в себе юнцов, которые носили фальшивые костюмы престижнейших фирм мира, пользовались только «Паркерами» и «Ролексами». Вечно куда-то спешащие, сидящие в окружении компьютеров и «видаков», словно пришитые к своим сверкающим автомобилям, они были скорее антиподами Вадима. Таких постоянно показывали по телевизору, рекламируя газету «Коммерсантъ» или автоответчики «Панасоник».

– Какое страшное словосочетание, не находите? – поёжился Салин. – «Чёрная зима»… В этом есть что-то мистическое.

– Конечно, неприятно. Впрочем, как и всё вокруг. «Чёрная зима» – бесснежная, но морозная. За ней, обычно, следует неурожайное лето – Шведов погасил сигарету. – Значит, вы согласны подбросить меня до вокзала?

– Да, конечно.

Салин вернулся от окна за свой стол в стиле «ампир». Там фарфоровые статуэтки соседствовали с блестящим телефоном «Дельта».

– Вадим Александрович, я вижу, вы расстроились. Поэтому прошу вас не обижаться и понять. Мой опыт позволяет давать советы…

Салин повернул на столе фарфоровую обнажённую женщину; как будто невзначай, провёл большим пальцем по её грудям. Шведов поморщился и отвернулся к книжным полкам, будто увидел что-то очень непристойное.

Сам Вадим являлся жертвой страшного преступления своей родительницы, и в то же время был необыкновенно одарён природой. Его тело было изуродовано сначала в материнской утробе, а затем – туберкулёзом позвоночника в детстве. Вследствие этого приходилось прятать под мешковатой одеждой небольшой горб, особенно безобразный рядом с классически красивым лицом, какое часто встречалось у древнеримских статуй. Но из-за станового хребта всё тело неимоверно пострадало. Шведов сидел в кресле чуть косо, выглядел ненормально маленьким, словно нахохлившимся. Он перекладывал в «дипломате» вещи, пытаясь оптимально устроить их перед дальней дорогой.

Вадиму страшно хотелось наконец-то прекратить затянувшуюся беседу с Салиным, остаться или в одиночестве, или с незнакомыми соседями по купе, чтобы обдумать теперешнее своё положение. А здесь тихий, медоточивый голос профессора, вычурная настольная лампа, ломящийся в окно восточный ветер, снежная крупа за окном, похожая на мелкий град, – всё действовало на нервы и мешало сосредоточиться. Но прерывать излияния Салина Шведову мешала вежливость. Он, когда профессор, проглотив конфету, вновь заговорил, прикрыл свои большие голубые глаза тяжёлыми веками с длинными, как у женщины, золотистыми ресницами.

– Понимаете, мой друг, – Салин изо всех сил пытался выглядеть дореволюционным интеллигентом, – вы проводите в своей работе следующую мысль. Будто психология, иначе говоря, менталитет, у всех наций различный. К примеру, то, что в одной стране приводит к краху карьеры политического деятеля, в другой возносит его на вершину славы и власти, дарит всенародную любовь и так далее. Ваши выкладки, безусловно, ценны для изучающих социальную психологию, и я с вами полностью согласен. Но! Вадим Александрович, существуют два обстоятельства. Во-первых, вы на сей счёт не открыли Америки. Основоположники социальной психологии много лет назад писали как раз о том же. Вы, безусловно, давным-давно проштудировали «Психологию народов» Лацаруса, Штейталя и Вундта. Безусловно, вы отлично знакомы с «Психологией масс» Сигеле и Лебона. Я уверен, с любой строчки продолжите теорию «Инстинктов социального поведения» Мак-Дугала, родоначальника именно этой науки – социальной психологии…

– Да, я приводил в своей работе цитаты и Мак-Дугала, и Росса, которые как раз и ввели термин – «социальная психология»…

Шведов оставался, как всегда, спокойным, причём не делано, а совершенно естественно. Салин даже представить не мог, чтобы его молодой коллега когда-нибудь вышел из себя. В их среде уверяли, что Шведов – пример редчайшего в наше время подвижника, который действительно не имеет никакой личной жизни, а проводит одинокие вечера за письменным столом, в двухкомнатной квартире на Тихорецком проспекте Питера.

Вадим и на это не обижался. Отвечал; «Да, не имею, если считать личной жизнью то, что считаете вы. Ведь всё это доступно любому животному. Добыча пропитания, поиск самки, устройство гнезда или логова. Но если под личной жизнью понимать занятия любимым делом, а оно может быть каким угодно, то моей личной жизни могут позавидовать многие».

Шведов никогда не был женат, хотя некоторые «социологини» готовы были закрыть глаза на его физическое уродство. Вадим твёрдо знал, что любая супруга проживёт у него максимум день, а дальше будет выброшена за порог, если скажет или сделает какую-нибудь глупость, свойственную женщинам.

«Моя квартира должна быть оазисом интеллекта среди скотства, и она таковой будет!» – отвечал всем интересующимся Вадим Александрович.

– Да, уважаемый профессор, – продолжал Шведов, защёлкивая «дипломат», – я не пытаюсь присвоить себе чужие заслуги. То, что у народов разная психология, давно известно. Но впервые за всю историю человечества там же, на родине Мак-Дугала, было разработано психологическое оружие, имеющее в основе опору на социальную психологию. Не психотронные средства, не гипноз, не другие воздействия на психику какими-то запрещёнными методами… Да вы и сами прекрасно понимаете, о чём я говорю.

– Понимаю, Вадим Александрович. И поэтому заявляю – ваша работа не пойдёт. Я вхож в тесные компании людей, которые в действительности, подчёркиваю, в действительности определяют политику. Я признаю, что вы на сто процентов правы. Но поберегите себя – вы ещё совсем молодой человек! Может быть, лучше пока вообще повременить с докторской диссертацией? У вас вся жизнь впереди.

– Повременить я не имею права, Владимир Ефимович, потому что это нужно именно сейчас. Универсальное средство поражения, совершенно безвредное, невинное, как сны младенца, опасно больше, чем атомная бомба. Мы видим многочисленные жертвы этого оружия, но не реагируем – ведь, вроде бы, ничего не случилось. И заняться этим феноменом нужно, чтобы от этого оружия не пострадала более ни одна страна, ни один человек…

Шведов хотел встать и пройтись по кабинету Салина, всё больше погружающемуся в зимний, совсем не октябрьский, сумрак. Но потом вспомнил, что его перекошенная фигура выглядит ужасно, поэтому остался в кресле.

– При разработке оружия массового поражения учитывалась психология того народа, против которого оно было направлено. В расчёт принимались и роль общения, и психологические характеристики социальных групп, больших и малых, социальная активность, социальное взаимодействие, социальное восприятие, внушение и так далее. Но вы с моей работой ознакомились – значит, тоже в курсе. Если досконально проработать эти аспекты, а также многие другие применительно к народу, который хочешь покорить, можно выбрасывать всё оружие на свалку. Оно просто не потребуется. Я, как вы знаете, оканчивал психологический факультет ЛГУ по специальности «социальная психология». Наряду с этим изучал социологию личности, политики – внутренней и внешней, семьи. Это дало мне возможность разобраться и выяснить, что может быть создано и использовано социально-психологическое оружие…

Шведов проверил билет – до отхода поезда оставалось три с половиной часа. Салин имел свою «Мицубиси-сигму», поэтому доехать с Большой Семёновской до Комсомольской площади можно было в один момент. Учитывая это обстоятельство, социологи особенно не спешили.

– Как я понимаю, всего-навсего несколько постулатов сделали больше, чем армии Наполеона, Гитлера и прочих завоевателей? – усмехнулся Салин. Он явно ожидал какого-то звонка, и потому очень нервничал. – Вы серьёзно в это верите?

– Я не люблю слово «верить» применительно к науке. Для этого есть церковь, где ничего не надо доказывать. Кроме того, это слово затрепали в последнее время. И оно нагадило практически всем, кто истово верил. А вот я, признаться, вообще ни во что не могу поверить без доказательств – даже в Бога. Но если я вижу, что происходят какие-то события, но мне говорят, что ничего вокруг нет, я не могу не верить…

– И чём же начинили эти снаряды и бомбы? – с улыбкой спросил Салин. – Похоже, они невидимы. Когда взрываются, никто ничего не слышит. Разрушений нет. Но эффект, вы говорите, потрясающий.

– Да, я не отрицаю – феноменальный. А чем начинили? Да гляньте в телевизор – и всё поймёте. Кстати, именно телевизор – тот самый носитель боезаряда, который позволяет оружию проникать в каждый дом. Задействовали доверчивость – и добились очень многого. Я не представляю, чтобы такой номер прошёл, например, в Западной Европе… Разве только на каких-то первобытных островах такое возможно! Взрослые люди всерьёз верят в то, что вечером лягут спать нищими, а утром проснутся миллионерами.

– Да! – Салин развернул ещё одну «резиновую» конфетку. – Не хотите? Помогает, между прочим, от курения. Я сам недавно бросил. Согласен – население наше патологически доверчиво, если речь идёт о какой-то халяве. Даже после многократных обманов и потерь люди остаются таковыми на всю жизнь. Разорванное сознание не позволяет установить причинно-следственную связь. Им постоянно кажется, что в другом месте повезёт. Всё «по щучьему велению, по моему хотению», и чтобы печка сама ездила… Пусть это останется между нами, но такие вещи – отклонение от нормы. Умственная отсталость, грубо говоря… Обмануться можно один раз, да и то в детском возраста. Взрослые люди, я с вами согласен, ко всему должны относиться со здоровым скептицизмом и не ждать, когда им отдадут все партийные деньги и особняки. Кстати, и сами они никому бы ничего не отдали. И товары бы припрятывали, и валютой спекулировали, и на всех вокруг плевали. Доброта нашего народа – миф. Он злобен и мелочен. Способен изничтожить любого, кто хоть чем-то выделяется. Впрочем, виноват, не чем-то. Ненавидят только умных, а дурачков всяких очень даже любят…

– Да, Владимир Ефимович, добиваться своего в той или другой стране нужно по-разному. Например, хочешь взорвать Кавказ – привнеси религиозные проблемы, территориальные – и начнётся война. Русские на этой почве войны не развяжут. Им нужно другое – всё, сразу и побольше, – вздохнул Шведов. – А если не получается, виноват враг, за которым дело не станет. Сейчас это коммунисты, портом может оказаться кто угодно. Важно только правильно его выбрать – чтобы в душах людских отозвалось. Поэтому чаще всего используется слово «фашисты». Появился даже невероятный гибрид «коммуно-фашисты», чего, в принципе, и быть не может. Ничто так не сплачивает нацию, как совместная борьбы или война. Пусть меня разорвут в клочки сограждане-патриоты, но из песни слова не выкинешь.

– А Приднестровье, к примеру? – возразил Салин. – Вполне воинственные граждане, считающие себя русскими.

– Ну, во-первых, их проблемы решила Четырнадцатая армия под командованием генерала Лебедя. До этого они только в крови захлёбывались и жалостные истории рассказывали – как их румынские фашисты режут. Во-вторых, там было много казаков, а это – не совсем тот этнос. Издревле вольнолюбивые люди, которых, впрочем, и там сейчас немного. Казалось бы, нувориши должны раздражать народ Воры, взяточники, продажные чиновники… Опять нет! Ворчат, конечно, и только. Способность к самоорганизации близка к нулю. Все ходят, перекошенные от зависти, но голосуют за власть. Чтобы что-то поменялось в сознании народа, власть должна стать другой. Против вождя они никогда не пойдут. Жизнью и свободой рисковать не станут. Изменятся государственные лозунги – изменятся и они, но не раньше. Нужна гарантия безнаказанности и воля сверху. Всё! А пока главное мерило – деньги. И вся эта накипь – фарцовщики, проститутки, спекулянты – воображают, что умеют жить, попали в свою колею. На самом деле они – расходный материал. О роли телевизора и других СМИ я уже говорил. Гражданам кажется, что они приспособились к новым реалиям. На самом деле – включились в круговорот уничтожения. Выживать в одиночку, как нам советуют, нельзя. Человек – существо стадное, и другим не будет. Одному можно только умирать, а жить нужно вместе. Упаси Господи, я не имею в виду вульгарный коммунистический коллектив. Просто если одному хорошо, а другому рядом плохо, возникает разность потенциалов, и проскакивает искра…

Шведов замолчал, потому что зазвонила «Дельта». Салин взял трубку, а из темноты опять налетела воющая метель.

– Слушаю… Ах, Лёнька? А я тебя как раз жду. Да, действительно хватился. Пять «кусков», как сейчас говорят. Точно? И несколько визитных карточек? Безусловно, подъеду. Да, ты прав. Большее всего я жалел бумажник крокодиловой кожи, который из Египта привёз. Таких здесь нет. Замётано. В семь часов буду на Кропоткинской. – И Салин положил трубку. – Вадим Александрович, вы уже не юноша, а кандидат в доктора. Поймите, при всём моём желании диссертация не пойдёт. И у меня, и у вас будет загублена карьера.

– И будет не съездить в Египет за новым бумажником? – Шведов всё-таки встал. – Ладно, я поразмыслю над нашим разговором. Вы ещё не передумали везти меня на вокзал? Кажется, у вас появились какие-то срочные дела?

Салин выключил лампу и зажёг люстру с такими длинными подвесками, что они едва не хлестали проходящих внизу по макушкам, и всё время звенели.

– Рано ещё. – Салин снял халат и стал натягивать пуловер. – Звонил Лёня Крапивницкий насчёт бумажника. Вместе были на вечеринке у одного молодого миллионера, как следует вдели. И я, представьте себе, посеял этот самый бумажник. Вы слышали, что там было – пять тысяч долларов, визитки… Значит, обронил. Начались танцы, и хозяин пригласил очаровательных девушек. Сейчас в Москве существует такая услуга. Сколько угодно красавиц можно вызвать по телефону. Не знаю, как в Питере…

Салин завязал галстук, натянул пиджак и посмотрел на себя в зеркало.

– Мы как раз успеем заехать на Кропоткинскую. Иначе мне потом будет не выбраться за бумажником…

Одевались они в передней. Салин натягивал пальто, подбитое красной лисой, потому что всегда очень мёрз. Шведов застёгивал «молнию» синей куртки на искусственном меху, с капюшоном. Ирландский сеттер Салина по кличке Валет выскочил в прихожую и очень опечалился, поняв, что гулять его не возьмут.

Салин пообещал четвероногому другу, что придёт дочка Алечка и выведет его во двор, а папе некогда. Сеттер скулил, кидался под ноги хозяина и даже, вроде, плакал. Когда дверь закрылась, долго царапал её когтями и тоскливо выл, ткнувшись мордой в липкий коврик.

«Мицубиси» летела сквозь пургу, но выстуженной, грязной, мрачной Москве, забросанной окурками и банками из-под пива. В вихрях бури кружились и мятые пачки «Данхилла», «Мальборо», «Кэмела» и прочего престижного курева. Около станций метро, не чувствуя, казалось, ни усталости, ни холода, стояли верзилы с картонными табличками на груди: «Куплю ваучер», «Куплю золото и серебро», «Куплю $ и DM», «Куплю микросхемы».

Некоторое время Салин молчал. Он вёл машину через Бакунинскую, потом проехали Садовое кольцо и оказались на Чернышевской. Оттуда до Кропоткинской было не так уж далеко. Шведов особенно не опечалился, так как ждал подобного поворота событий. Он сейчас размышлял, сколько лет он потеряет, пока дождётся времени, подходящего для опубликования собственных исследований по использованию социальной психологии в политической борьбе.

Вид нищих, валяющихся прямо на тротуарах бомжей, бесчисленных лоточников, уличных музыкантов, которые, посинев от холода, старательно души в трубы, уже не шокировал Шведова. И он думал о том, как приедет на Тихорецкий, в свою квартиру, которая уже восемь лет принадлежит только ему.

Пьяные компании и откровенный разврат надоели ещё в детстве. Тогда Галия Искендеровна Шведова, ничуть не стесняясь подрастающего сына, водила к себе любовников. Сначала всё это происходило на Лермонтовском проспекте, за занавеской. Потом, когда жили на правом берегу Невы, на углу Октябрьской набережной и проспекта Большевиков, в Вадима появилась своя комната.

Туда он и скрывался на время оргий, но всё же очень страдал от грохота, визга, громоподобной музыки и топота ног многочисленных собутыльников Галии. Вадим жалел, что мать, вытравливая его из чрева, повредила ему позвоночник, а не слуховые нервы; в том случае жить было бы много легче. Галия всегда называла себя «субботницей», охотно объясняя, что это такое.