Глава 5
Перекресток

…Ночь упала на землю, как мягкое невесомое покрывало, затканное звездами. Горел, потрескивая, костер; выкатилась неправдоподобная луна – висела радостной дыней, с любопытством смотрела вниз и довольно улыбалась. Это была не городская луна, которую замечаешь, случайно подняв голову, это была Луна с большой буквы, по-хозяйски раскинувшаяся в небе, главный ночной фонарь, заливший оловянным светом мир. Федор, накинув свитер, сидел на обрубке дерева, кружка с кофе стояла рядом на песке. Он пристально смотрел на оранжевые пляшущие жгуты пламени. Не столько смотрел, сколько созерцал. Те, кто созерцает, любят раздумывать о смыслах…

Ушедший в вечность день был замечательный; не изнуряюще знойный и влажный, а жаркий и сухой, настоящий августовский день. Шевелился камыш на слабом ветру, раскачивались коричневые бархатные его верхушки; сверкало озеро, превратившееся в гигантскую линзу – каждая песчинка на светлом дне виделась размером с горошину; мелкая незаметная рыбешка казалась толстой китайской золотой рыбиной, а тонкие веточки водорослей – непроходимыми джунглями. Покачивались на поверхности радостные желтые кувшинки, звонко шлепали по воде круглые лакированные их листья…

Федор лежал на воде лицом вниз, рассматривал дно. Вода в озере была шелковистой и мягкой, солнце приятно грело спину. Он поворачивал голову и набирал в легкие воздух… воздух был сладкий. Потом он лежал на траве, разбросав руки; спал; потом снова плавал…

А когда настала ночь, сидел у костра и смотрел на огонь. Город и городская жизнь отодвинулись, весь мир сосредоточился вокруг посверкивающего в свете луны озера, шуршащих камышей и костра. Мир был первозданен: где-то бродили большие ящеры – подрагивала земля под их тяжелыми лапами, – смотрели издали на костер и человека, и глаза их светились красным; паслись мамонты, извергались вулканы, а города еще не были построены. Человек жил в пещере и иногда сидел всю ночь у костра, думал. Он сидел у костра – лицу было жарко, а спине холодно; звезды смотрели с черного неба, Луна была низкой и красной, и время от времени на Землю падали, прочертив сверкающий пунктир, метеориты, особенно под конец лета – спустя тысячи лет это время назовут августом. Интересно, о чем думал человек, живущий в пещере, глядя на огонь? О еде? О большой рыбе, которая сорвалась с остроги? О людях, которые живут на Луне? О любви?

Любовь… а что есть любовь? Игра гормонов или химическая реакция? Потребность души или тела?

В чем дело, спрашивал себя Федор. Что случилось? Почему мой мир опрокинулся, почему я сбежал, почему нарушился равномерный ход событий и что теперь делать? Он смотрел в огонь и вспоминал…

Можно ли войти дважды в одну и ту же реку? Философ Гераклит считал, что нет. А как считает философ Федор? Можно, конечно, можно, но вода уже будет другая. Да и берега будут другие… ты будешь стоять в реке, полный ожидания, готовый чувствовать, как когда-то, и снова переживать, но, увы, это уже не та вода, не тот песок, не те берега, а вместо прежних остроты и сладости будут недужность и тлен. Да и обида никуда не делась, оказывается, чего уж там, все мы человеки, и ничто человеческое… и так далее.

Река – время, подумал Федор. Течет в одну сторону. Никогда не повернет вспять. Так зачем барахтаться? Все равно течение стащит вниз…

Он уснул у костра и проспал благополучно до рассвета. Проснулся от холода. Новорожденный мир сверкал в лучах белого стылого еще солнца; искрилась роса на седой траве; плескала мелкая рыбешка в безмятежном озере – а может, это была ондатра или водяная крыса, так как рыбы в Магистерском озере не водилось, что общеизвестно, – правда, Федор подозревал, что легенду об отсутствии рыбы выдумали рыбаки, отпугивая соперников, так как кое-какая рыбная живность в озере все-таки водилась, он сам вчера видел; расправляли влажные крылья жучки и пчелы; пробовали голоса ранние птицы. Костер давно догорел и погас, из центра его поднималась тонкая крученая сизая струйка.

Федор с разбега бросился в озеро, в его теплые и мягкие, не остывшие за ночь воды, и поплыл на противоположный берег. Ему показалось, он понял… Он понял! Он понял одну нехитрую вещь: не отказывайся ни от чего, а когда придет время платить… что ж, тогда заплатишь. Только и всего. Он даже рассмеялся оттого, что эта простая мысль не приходила ему в голову раньше. Философ!

* * *

…Володя выпил лишнего, безбожно хвастался, хватал Тюрина за руку, обещал, что они еще намутят такого, что чертям тошно станет! Положись на меня, я в этих делах волоку, кричал Володя. Вы тут в провинции закисли, но ничего, мы с тобой еще наворочаем дел! Тюрин неопределенно молчал, вежливо улыбался. Раз или два зевнул украдкой. Лина накачивалась шампанским, иронически хмыкала, подмигивала Ние – во дает мужик! Ния отвечала вымученной улыбкой, мол, все в порядке, ну, перебрал малость, с кем не бывает. Ей было неловко за мужа – после слов Лины, сказанных на кухне, она отчетливо поняла: не будет общего бизнеса, не будет ничего. Непонятно, зачем Тюрины ходят к ним… Хотя Лина всегда повторяет, что не любит сидеть дома, что Слава ей осточертел, а тут цирк с записным клоуном – вон как распинается, обещает золотые горы. Морда красная, руками машет… да и Нию приложить не грех, эту импортную высокомерную штучку, смотрит на тебя и морщится, ах, красивое платье, ах, твой Слава такой джентльмен, ах, у вас тут не то что у нас в Вене или в Нью-Йорке! Провинция. Лина смотрит на Нию, они улыбаются друг дружке. Лина поднимает бокал – за тебя, подруга! Ния кивает. Она не пьет, сказалась нездоровой. Не будет она пить с этой… Она перехватывает взгляд Славы, он смотрит на нее серьезно, и она вдруг понимает, что он здесь ради нее. Ния отводит глаза и натыкается на ненавидящий взгляд Лины. Она поспешно поднимается и говорит:

– Кофе?

– Я хочу домой! – твердо выговаривает Лина и, покачнувшись, встает. – Слава, мы уходим! Вызови такси!

Володя, прерванный на полуслове, начинает уговаривать ребят остаться, но Слава поднимается вслед за женой и благодарит за прекрасный вечер. Следующий раз у нас, говорит он. Лина молчит. Разочарованный Володя выходит проводить гостей, до приезда такси они стоят на крыльце. Ния осталась одна. Она испытывала гадкое чувство от последней сцены, ей казалось, ее окунули в грязь. Нужно поговорить с Володей, открыть ему глаза… Неужели он не понимает, что никогда им не стать партнерами! Лина откровенно насмехается… А Володя возразит: если бы Тюрин не был заинтересован, он бы не приходил, а ты – маленькая дурочка и ничего в мужских делах не понимаешь. Он притянет ее к себе на колени, полезет целоваться… от него пахнет водкой и копченой рыбой… Нию передернуло.

Хлопнула дверь. Вернулся муж.

– Проводил, – сказал Володя. – Хорошо посидели, Славка отличный мужик! Слишком осторожный, но я его дожму. Линка мне глазки строит, она, конечно, стерва, но умная баба. Вообще, меня бабы любят, у меня кураж! Славка чмо и трус… – Он упал на диван, схватил со стола бутылку виски, вылил остатки в стакан. – За тебя! Ох, и люблю я тебя, огонек ты мой ненаглядный! Куда этой простухе Линке до тебя! Ты у меня… европейский стандарт! Я видел, как Славка на тебя косяки кидал… Ох, смотри, Агния, не вздумай! Убью обоих! – Он сжал кулаки. – Иди ко мне!

– Сейчас! – Ния вскочила. – Я только посуду уберу. Кофе хочешь?

– Потом! Иди сюда, я сказал.

– Володя, может, ну их к черту, этих Тюриных? Линка просто мерзкая, а Слава ни да, ни нет, только улыбается…

– К черту, а что дальше? – неожиданно трезвым голосом произнес муж. – Начинать с нуля, сама знаешь как… а у Славки раскрученный бизнес, мы с ним сто лет знакомы… А больше и нет никого, друзья-товарищи разбежались как крысы. На жизнь нам хватит, бедствовать не будем, но я не привык лежать на печи, мне нужно дело, понимаешь? Линка вот меня понимает, говорит, Славка слабак…

Ния вздохнула. Муж все видит по-своему, и переубедить его невозможно. Лина открыто издевается, а Володя принимает ее словеса за чистую монету. Уже в который раз Ния подумала, что их так легко обвести вокруг пальца, даже самые жесткие, самые умные в чем-то всегда остаются беззащитными… Почему? Наверное, потому, что уверены – никто никогда не посмеет нанести им удар. Бьют слабых, а они сильные. Слабые готовы к удару, а сильные – нет. Слабый поднимется с земли, отряхнется, утрет разбитый нос и пойдет себе. А сильный… вот тут-то и случаются трагедии.

Володя уснул на диване. Пустой стакан упал на пол. Ния укрыла мужа пледом и, стараясь не шуметь, принялась убирать со стола.

…Она лежала в супружеской постели, перебирала в мыслях встречу с Федором, прислушиваясь к храпу внизу. Вспоминала лицо Федора, его взгляд, серьезный, внимательный, как будто он пытался понять… свое острое желание погладить его по щеке… у него седые виски, морщинки в уголках глаз… жесткий рот… мужественный подбородок… Не мальчик, но муж. Дура, перестань о нем думать, одернула она себя. Ничего не будет, а если и будет, то это тупик, неужели непонятно?

Господи, что же делать? Что делать? Должен быть выход… не может не быть. Нужно только нащупать дверь…

Она проворочалась до утра, встала с головной болью, в дурном настроении, злая. Накинула халат, спустилась в гостиную. Муж возился на кухне, жужжала кофемолка, пахло поджаренным хлебом.

Она стояла на пороге, наблюдала. Здоровый, широкоплечий, с крупной седой головой… каждое его движение было скупо и выверено, муж передвигался по кухне, будто танцевал… Хищник, подумала Ния. Не отпустит… Что же делать?

– Как ты спала, девочка? – Володя заметил ее, подошел, поцеловал в лоб. – А я уснул на диване! Хорошо посидели вчера, правда? Мы договорились с Тюриным обсудить кое-что сегодня. Лина сказала, что он почти готов.

Лина сказала… Ния раздула ноздри.

– Хорошо. Володя… – начала она нерешительно, – подожди, не спеши. По-моему, Тюрин не готов, провинциалы такие осторожные, а ты прешь как танк!

– Не говори, чего не понимаешь, девочка. Все будет хорошо. Знаешь, я вдруг понял, что не хочу назад в Европу, устал я от них, а здесь я дома. Как сказано в Библии, время разбрасывать и время собирать… правильно сказано! Наш урожай теперь здесь.

– В Библии сказано про камни, – заметила Ния.

– Какая разница! – рассмеялся муж. – Главное, процесс пошел! У нас осталось мясо? Ну-ка, доставай, и прошу к столу!