© Ина Близнецова, 2017

ISBN 978-5-4485-3321-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Невольный вольный сонет

Аполлону Мусагету

 
Возьми меня к себе!
Я не желаю больше
ни быть совсем одной,
ни быть среди других.
 
 
Я не должна судьбе.
Я ни мгновеньем дольше
не поступлюсь собой
для дней недорогих!
 
 
Но дрогнул лавр – не трожь —
Твой взор – не мне, далече;
лира в руке, но сомкнуты уста.
 
 
Мой Бог, как Ты хорош!
Как прав, что безразличен. —
Пусть где-то будет чистой красота…
 

Амазонка, выносящая убитую подругу¹

 
Мело хороша,
Карон хороша,
мальчишка хорош, что Мело убил.
Бой был хорош,
смеялась душа,
как его крови мой меч испил.
 
 
Вынесет друг,
оплачет мать.
Выношу и плачу, любовь велит.
А света вокруг!
да и ночью тьма
не подойдёт, костёр опалит.
 
 
И заря украла
уст её лал. —
Ему меч был не горше Эрота стрел:
когда упала,
и шлем упал,
как он на неё смотрел!
 
 
Арес и златая
Киприда – друзья.
Жёстче к нам божество.
И друг его был хорош.
И я
нынче встречу в бою его.
 

Арахна

 
По пустоте, куда ни ведёт —
зря не водит судьба;
не загадывая наперёд. —
Да взыскуя себя,
 
 
не Ариадну – Арахну найду,
паутину, не прядь:
нить, держась которой, иду,
надо ещё допрясть.
 

Облака

 
Там мир вполнеба, и ещё не вечер.
Синь – впереди и ветер – позади.
Пришли издалека, идут далече.
Себе киваешь, взглядом проследив
 
 
скользнувший блеск: Нефела пробежала
куда-то босиком – среди своих! —
по делу, или так какая шалость.
Одна. И ей не скучно среди них.
 

Гефест

 
Олимпийский смех не зол – подробен².
Полюбили, что не полюбить:
хром – но не сказать нерасторопен;
некрасив – с лица не воду пить.
 
 
А дворцы!³ Что было до – ведь сени!
Дамам – драгоценности в наряд.
А твои фонтаны да бассейны —
боги позабыли про наяд.
 
 
И на нас простёр свои заботы:
мастера создали для людей
само (всё же береги их!) лёты. —
Впредь не обернуться в лебедей.
 
 
Данники твои, и то не диво,
сетовать смешно, как не крути,
что живём удобно и красиво
(только воле сказано «прости»).
 
 
Шевельнёшься – хоть бы так, для вида, —
и скуют движенье зеркала.
Уж куда как ветрена Киприда.
Изменяла; всё же не ушла.
 

Афина и Одиссей

Нет, никогда не бывали столь боги в любви откровенны,

Сколь откровенна была с Одиссеем Паллада Афина

– Гомер, «Одиссея»

 
Отцова дочка, ты подруг не слишком
искала, в детстве горя пригубя⁴;
помощница кузенам и братишкам
(когда и не без пользы для себя!⁵)
 
 
А он – никто. Но разве половина
твоих забот о нём на них пошла?
«Будь же и в этот раз со мной, Афина!» —
один он говорил – и ты была.
 
 
Тебя не называли милосердной.
Не он бы – сердце было б не у дел,
не спорило б с собой о том что, смертный,
мог богом стать с другой⁶. Не захотел.
 
 
Друзья ценили, редкий – укоризну;
враги – те больше испускали дух.
Любил семью и бедную отчизну
любимец трёх богинь, любовник двух.
 
 
(Одна размолвка – как тебя обидел! —
ведь с дядей⁷ отношенья не просты! —
он-де в изгнаньи помощи не видел…
Ты перед ним оправдывалась. – Ты!)
 
 
А как пеклась о доброй славе сына!
Красы жене – к свиданью – придала…
«Будь же со мной и в этот раз, Афина!» —
сказал пред боем. – Счастлива была.
 
 
…Есть у Коцита⁸ в устьи луговина,
куда бессмертных не глядят глаза. —
Глядела. «Будь и здесь со мной, Афина!» —
ждала: а вдруг как скажет? Не сказал.
 

Гимн Аполлону Рассветному

 
О лире, надо быть, уже сказала где-то.
О стрелах? – тихую пошлёшь одну⁹.
Увидеть бы тогда мне, Аполлон Рассвета,
тебя, «как аргонавты в старину».
 
 
Чтоб жизнь – и что была, и что ещё на донце,
не высвеченной не сошла на нет.
Я славлю каждый день златое в небе солнце. —
Ты – то, что было прежде солнца – свет.
 
 
Ахейцам был врагом у башен Илиона,
и между тем пособником судьбе.
Чтоб противу неё град не понес урона¹⁰,
тогда Патрокла крепость Зевс тебе
 
 
сам повелел сломить, и сам в печали
за тело бой окутал в темноту. —
И Зевсу что они в отчаяньи кричали? —
«Убей, но убивай нас на свету!»
 
 
Чтоб мига не терять, где миг – и жизнь терялась,
живой сиюминутной красоты.
Взять и мои мечты – какая и сбывалась,
но никогда никто не мог, как ты
 
 
голову закружить и в небо запрокинуть —
глядеть с открытым ртом на рай земной…
Ты – свет, которым жить, и свет, в котором сгинуть,
ты можешь делать, что решишь, со мной.
 

Сфинкс¹¹

I Загадка

 
Загадка всегда нова и всегда одна.
Слышишь: «кто ты?», дошедши до очередной черты.
Разгадаешь загадку смерти – умрёт она.
Ну, а если не разгадаешь, понятно, ты.
 

II Эдип

 
Кто, – спросила, – который? (Кто есть человек? Кто ты?)
Усмехнулась ответу. Но уж вывод нелеп:
на орлиных крылах вошла в пике с высоты
и – разбилась?! Бедняга Эдип и тогда был слеп…
 

III Великий Сфинкс

 
А старший твой брат пески стережёт да ветер,
да надпись (мир наш белыми нитками шит)
в тени от львиной груди: «утро – полдень – вечер»¹².
О мраке нет речи – день в его лапах лежит…
 

IV В защиту фиванцев¹³

 
Застань нас тоже врасплох, мы то же ответим
(жизнь рвётся на «до» – и вот, да как по ножу). —
«Кто утром на четырёх… а днём… вечор…» Демон с этим!
Кто ты?! – И плечами пожав: «Ну, дай покажу».
 

Аполлону Ликейскому¹⁴

I

 
Губителя в cпасителе признать
натурой оборотною, второю:
волки твою оберегали мать,
и говорят, родить тебя с сестрою
волчицей обернулась. Так в крови
и у тебя, как в мире испокони —
что нимфа (там, Кирена) – для любви,
лань – впиться в горло, обе – для погони.
 

II В горах Фессалии

 
На ветру золотом
что соблазнов для чуткого слуха!
Вроде, лань, а не то…
Ухмыльнётся от уха до уха
он пропахшим амброзией ртом
в воздержании долгом:
кроме жертвы, не видит ли кто?
Грянет оземь – и волком.
 

III Дом Агамемнона

 
Дочь отмстится отцу,
и взвоет о мести другая¹⁵.
Царь Ликейский, к лицу
быть надеждою двум, потакая
 
 
не о мире мольбе. —
Где для полного спектра
Клитемнестра молилась тебе,
и тебе же – Электра¹⁶.
 

Зевсу Громовержцу Всепородителю¹⁷

 
По мере сил, не меряных никем,
но сам-то точно знаешь: не безмерных —
ты держишь мир – и молнии в руке,
твоё отличье от других бессмертных.
 
 
Мир был в тебе, мир был тобой, был – ты.
И ты узнал, чего б не знал иначе:
его границы, рамки и болты —
и что за ним, что он от глаза прячет.
 
 
То и шепнёшь себе наедине,
что молния, что грозное оружье —
лишь видимая трещина в стене,
не будь их, мир бы умер от удушья.
 
 
Ты был один вовне – и вот, внутри,
когда томишься, и бессмертьем даже —
позвав грозу, на молнию смотри.
Верней, не на, а сквозь неё – на дальше.
 

Зевсу Додонскому, зимой

Зевс – дуб. Любой старый дуб.

– Роберто Калассо, «Обручение Кадма и Гармонии»

 
Стоишь. – И я могу дышать,
бродить, глядеть, любить другие
деревья. (Тополь. Хороша
берёза, если ностальгия).
 
 
Стоишь. – И в мире есть простор
и мощь, спокойная, как старость,
и старых листьев вещий спор:
что всё прошло. – Что всё осталось!
 
 
Ты щедр, и даже щедр, любя, —
Поллукс и Кастор оба – звёзды¹⁸.
Но и зато кто бы тебя
отверг? – Поди отвергни воздух…
 
 
Двойчаткой желудей даришь,
хоть нам не по сезону вроде…
И ты со мною говоришь,
и говоришь: «Весна приходит».
 

Зевсу о его орле
(случай на реке)¹⁹

 
Над головой моей простёр крыла,
взлетев с реки, держа в когтях добычу.
И рыбина серебряной была,
и солнце с ней творило свой обычай.
 
 
А я, цепляясь за восторг смотреть,
смотрела не дыша и понимала,
что воздух не стихия – просто смерть.
Что с ней она мальком ещё играла,
 
 
вприпрыжку в стайке по волнам летя,
вся – заглянуть за грань – а что там? – рвенье!
И вот, в орлиных вознесясь когтях
и знает, и сияет на мгновенье.
 
 
– Что твой орёл, азарт игры любя,
всё ж должен жить. И он похитил это
сверкающее чудо для себя,
как для тебя когда-то Ганимеда.
 

Галатея²⁰

I Галатея и Акид²¹

 
Предвечным богам и смертным – всем
судьбы затеи странны:
на то Галатею любил Полифем,
чтоб Акид не знал седины.
 
 
Когда его погребла скала,
и ал-ручеек побежал —
для милого сделала, что смогла,
и сделала: богом стал!
 
 
Но богу реки с голубым лицом
 

Конец ознакомительного фрагмента.