и юга Ирака в 932-1062 гг.). Он, разумеется, сочувствовал духовным и политическим устремлениям шиитов, но все же по-настоящему его привлекала фалсафа.
Ибн Сина считал само собой разумеющимся, что Космос устроен рационально, а вершину иерархии рационального мироздания должна занимать «Беспричинная Причина»: с чего-то должна была начаться цепочка причин и следствий. Мироздание, очевидно, не могло возникнуть по чистой случайности («непонятная случайность!»). Порядок и целесообразность мира говорят о том, что у него есть Творец, – это же сказано и в Писании. Отсутствие Творца означало бы, что наш разум не в ладу со всей действительностью в целом. С другой стороны, далекий Бог философов, погруженный в трансцендентную апатию, погружает человека в невыносимую несправедливость и отчаяние.
В отличие от многих других ибн Сина не ставил религию ниже фалсафы и придерживался той точки зрения, что пророки уровня Мухаммада (Да благословит его Аллах и приветствует!) превосходят любого философа, ибо опираются не на рассудок, а на прямое интуитивное восприятие Бога. Последнее схоже с мистическими переживаниями суфиев. Ни сам ибн Сина, ни остальные файласуфы никак не сомневались в бытии Бога, не сомневались они и в том, что человеческий рассудок способен без помощи со стороны удостовериться в существовании этого Высшего Бытия. Рассудок для них был вершиной человеческой деятельности и частицей Божественного разума, что, естественно, должно было играть важную роль в религиозных исканиях – и опять-таки должно было стать религиозным долгом каждого человека.