В штабе царила гнетущая атмосфера. Операторы ДПР выводили роботов из-под снайперских выстрелов противника, который бил с дистанции по технике, стоящей на открытом месте. ДПР оказались уязвимы прежде всего из-за своих двигателей. Если башни с объективами, датчиками и сканерами противнику было сложно поразить, то громоздкий двигатель легко пробивался вместе с защищающим его тонким листом обычной стали. Десятки ДПР были обездвижены, несколько занялись огнем, а стреляющий враг все еще оставался неуязвимым. Беспилотники, высланные для контроля территории, крайне редко находили замаскированную цель, а десяток сбитых из ПЗРК вертолетов, задачей которых было во что бы то ни стало уничтожить огневую точку противника, отбили у командования охоту высылать дорогостоящие винтокрылые машины в один конец. Военное руководство решило развернуть артиллерию и РСЗО и обработать квадраты огнем, но эффект был, наверное, нулевым. Мало того что снарядов и ракет оказалось недостаточно, даже чтобы запитать все стволы на час боя, беспилотники не находили никаких подтверждений уничтожения противника. Дело принимало скверный оборот. Городок Орша был взят за полчаса профессионально сработавшими военными, если их можно было еще называть военными. Покрытые коричневыми нашлепками, ведомые лишь одной целью зомби вырезали и уничтожили как механизмы, так и живую силу, очевидно, приобретая новых воинов. Кроме того, город, хоть и уменьшившийся со ста с лишним тысяч человек до двадцати тысяч, мог выпустить новую армию гнуса уже через двое суток. Как знак отчаяния на пересечение улиц Советской и Замковой была сброшена водородная бомба, забросив пятно радиации через полчаса уже до Смоленска.

Войтенко тщательно старался не думать, что, если бы была живая сила, которая могла противостоять радиации и вампиризму гнуса, они могли бы найти одиночных снайперов и навести на них артиллерию или авиацию. Но ведь он сам отдал приказ, это была его идея уничтожить демонов, если окажется, что они смогут остановить братство и без их помощи. Так оно и оказалось, но он должен был предвидеть и такой вариант. Победа опьянила, сделала его большим и сильным, он поверил ей. Эта мысль была тяжелее всего. Девиз «Никогда не доверяй никому» можно было дополнить: никогда не доверяй никому и ничему. Этот девиз снова поставил все на свои места. Тяжелое ощущение провала разрасталось в нем, выплескиваясь наружу гневными приказами, раздражением и постоянным желанием кого-нибудь уничтожить. За это, за то, по поводу и без повода, просто за то, что подчиненный оказался недостаточно расторопен, недостаточно сообразителен, за то, что сейчас на его участке фронта, где они вчера праздновали победу, неумолимо нависал страшный, опытный враг, работающий из невидимости, на недоступных для живых территориях, вселяющий в него чувства беспомощности и обреченности. А главное – ему нужно было найти выход из этой ситуации, иначе… только пуля в лоб.

«Гаврилов. Бедняга капитан Гаврилов», – Войтенко смерил адъютанта взглядом. Ведь немолодой, в сущности, человек, семья, дети. Уже получил от него пару затрещин ни за что и, наверное, тихо ненавидит его за эту бабскую истерику. «Размазня, а не генерал!» – разозлился на себя Войтенко. Он в десятый раз склонился над картой, соображая, что можно сделать по всей ширине участка. Рядом с ним стояли и другие офицеры, старшие офицеры, стратеги и тактики, и никто не мог придумать ничего внятного, а между тем разведка доносила еще более страшные новости. Миллионы, действительно миллионы гнуса двигаются со стороны Польши и западной части Украины. Туда уже обрушили несколько ракет «Воевода», но кому, как не ему, генералу, знать о бесполезности этих ухищрений. Калининград еще держался каким-то чудом. Наверное, чудо называлось Балтийский флот, везение, отсутствие интереса у гнуса и стратегическое, уникальное производство боевых роботов, которое нельзя было эвакуировать прямо сейчас и которое, возможно, было единственным верным средством в рукопашной схватке. Войтенко криво усмехнулся. Рукопашка. Кто мог знать, что самый опасный гнус будет вооружен и пойдет во второй волне, после того как первая потерпит неудачу? Кто? Он. Он, генерал Войтенко, должен был знать и предвидеть подобное. Идиот! Он же знал, что они умеют пользоваться оружием, рассуждать и анализировать, что они не тупые, безмозглые, невероятно живучие куклы, убивающие человека на расстоянии. Он же сам разговаривал с Лукой… Трижды идиот! Генерал непроизвольно отчаянным жестом схватился за голову. Это не осталось незамеченным среди офицеров. Все. Сгорел генерал.

Он, тяжело дыша, смотрел на карту. Глаза не видели ничего. Сбоку возник Гаврилов.

– Воды, товарищ генерал? – спросил он напряженно.

«Яду», – хотел сказать генерал, и он действительно был бы благодарен адъютанту, если бы тот подал ему яда, даже медленного и мучительного действия, но Гаврилов не был столь милостив.

– Да, – протянул руку не глядя генерал.

Ему аккуратно подали стакан, полный наполовину, и он, не поднимая глаз на стоящих вокруг и поодаль людей, опрокинул его в себя. Стало как будто легче или, вернее сказать, апатичнее. Зазвонил телефон, один из многих, но этот, красный, был по его душу. Он это понял каким-то своим чутьем, которое, оказывается, есть не только у демонов и гнуса, но и у людей. Трубка как-то сама попала ему в руки.

– Войтенко, – ровным голосом сказал он.

– Здравия желаю, Петр Петрович, – раздался знакомый голос. Настолько знакомый, что Войтенко зажмурился. Генерал армии Самохвалов, его друг и боевой товарищ. Еще вчера они пили коньяк, а сегодня Самохвалов – именно тот, кого он меньше всего хотел видеть и слышать. Войтенко хотел поприветствовать в ответ, но горло сжал спазм, и он не смог преодолеть его.

– Как самочувствие? – поинтересовался Самохвалов, но за этой вежливостью таилось ожидание ответа совсем не про самочувствие.

– Ситуация сложная, товарищ генерал армии, – сипло ответил Войтенко. Молчание в трубке. Диалога не будет, надо выкладывать все, что у него есть. Мысли, планы, прогнозы. А какие у него сейчас планы и мысли? Не те, ой не те, что хочет сейчас услышать Самохвалов.

– Нужно пустить десант, – вырвалось у него неожиданно для себя самого и для окружающих, невольно слушающих его офицеров.

– И?.. – голос Самохвалова теперь стал другим, более живым.

– Десант должен раскрыть огневые точки противника, – отчеканил Войтенко.

– То есть вы предлагаете прикрыть наших бойцов артефактами от воздействия гнуса и радиации и спустить их на парашютах на зараженную территорию? – проговорил Самохвалов, озвучивая новые для самого генерала Войтенко мысли.

– Так точно, товарищ генерал армии! – отчеканил Войтенко.

Повисла пауза, в течение которой Войтенко не думал ровно ни о чем.

– Неплохо, Петр Петрович, неплохо, – голос Самохвалова неожиданно повеселел. – Умеете мыслить! Виктора Алексеевича Худных мы побеспокоим основательно, бойцов тоже подберем. Часа через два будем готовы. Руководство операцией примете?

– Никак нет! – пискнул Войтенко.

– Что такое? Что случилось? – удивился Самохвалов.

– В горло что-то попало, товарищ генерал армии, – соврал Войтенко. Тут же перед ним нарисовался Гаврилов с половинкой стакана воды. Он шумно сделал несколько глотков, стараясь, чтобы это было слышно в трубке.

– Ну ладно-ладно, Петр. Боевых роботов не потерял? – спросил он через мгновение.

– Никак нет!

– Хвалю. Заберем, сколько будет нужно. Пойдут с десантом, – уверено сказал Самохвалов.

– Так точно, – облегчено выдохнул Войтенко.

– Принято. Хорошо. Конец связи.

Войтенко отбросил трубку, и Гаврилов вынужден был поймать ее практически в прыжке у самого пола. Вроде бы пронесло. В секунду опасности мозг выработал не самый плохой и, возможно, не самый проигрышный вариант. Если разместить корректировщиков, то, возможно, шансы раскрыть кусающихся снайперов противника у них еще есть. Генерал поднял голову, его лицо было красным, но постепенно краснота сходила.

– Петр Петрович, а что же вы с нами не поделились? – как-то жеманно и делано спросил его коллега, генерал Фихтунов, командующий артиллерией, но не операцией на этом участке фронта, что, очевидно, вызывало в нем стародавнюю зависть.

«Тебя мне еще не хватало, крыса тыловая», – подумал про него Войтенко. Он никогда не любил этого лысеющего, но до сих пор не облысевшего окончательно старого, двуличного, тщедушного подседыша Фихтунова.

– Обдумывал долго. Не успел, – соврал Войтенко.

– А… – разочарованно протянул Фихтунов и отвернулся к своему адъютанту.

***

Трофим открыл глаза. Магазин, в котором он находился, был приспособлен для ночевки. Пусть не самые роскошные апартаменты, но для человека, занятого делом, дивана за ширмой, холодильника с продуктами, микроволновки и приличного санузла было вполне достаточно для существования в течение нескольких дней, а универсальный магазинчик неподалеку решал большую часть других потребностей. Ночь выдалась беспокойной. Он просматривал все материалы и сравнивал новостные сводки того, что происходило в мире. Картина вырисовывалась просто черным по черному. Но проснулся он не сам по себе, а от стука в дверь, которую вскоре открыли ключом. Негромкие шаги за прилавком, бесшумное открывание прилавочной дверцы, и вот уже во внутреннее помещение вошел хозяин – Владимир. На мужчине были серый, прямо-таки шпионский длинный плащ, широкополая шляпа и темные очки. Он уставился на Трофима без всякого выражения на лице. Может, оно и было, но широкие темные очки маскировали взгляд.

– О! Володя! – Трофим принял вертикальное положение. – Ты извини, что я тебя стулом… Тебя понесло просто…

– Вставай! – грубо приказал тот.

Трофим, поняв, что разговора не будет, встал. Поскольку он уснул в одежде, одеваться не пришлось. Туфли стояли рядом, и он, сунув ноги в них, присел и быстро зашнуровался, после чего снова встал. Владимир обошел по кругу помещение, придирчиво осматривая все с верху до низу, по-прежнему не снимая очки. Увидев остатки еды на столе с компьютером, где ночью ел и работал Трофим, он едва заметно скривился, затем приоткрыл и осмотрел ящики стола, где лежали и карандаши, и бумажки, и какая-то канцелярия. Эти ящики, к слову, Док даже и не открывал за все время, Владимир закрыл их обратно.

– Я не брал ничего, – просто сказал Трофим, опешив от такого подхода.

Владимир, не удостоив его взглядом, склонился над компьютером, ввел несколько команд и нажал кнопку Enter. Затем, кинув взгляд на Трофима, развернулся и вышел, но меньше чем через минуту вернулся, таща за собой с шорохом и громыханием какой-то крупный сундук, которые едва протиснулся в проем прилавка. Поставив сундук в угол рядом с еще одним столом, он открыл его, заглянув внутрь.

– Переезжаем, – грубо сказал он.

Трофим вздрогнул. Если эта точка переезжает, значит, «продавец» знает, что дело плохо и Москву не удержат.

– Сколько километров до Москвы? – спросил ученый растерянно.

«Продавец» снял очки и как-то грустно посмотрел на Трофима. Синяков на лице не было, не было вообще никаких следов удара стулом. Так залечить повреждения за пару дней могут только артефакты.

– Помоги вещи сложить, – вместо ответа сказал Владимир и подал какой-то предмет ему со стола. – В сундук положи.

Трофим механически взял предмет, какую-то статуэтку, и пошел к деревянному ящику, уйдя в переживания. Склонившись над открытым сундуком, он увидел плоское деревянное дно, затем обратил внимание на то, что в его руке предмет, в общем-то, не имеющий особой ценности, открыл было рот, намереваясь что-то спросить, и даже уже начал произносить первые слова.

– Володь, а…

«Продавец» стоял позади него, в руке был пистолет с глушителем. Выстрел вошел в область сердца. Пуля вылетела через ключицу, обагрив деревянную поверхность сундука красными каплями. Трофим завалился в ящик, криво застряв наполовину снаружи.

– На одного меньше, – процедил сквозь зубы «продавец», спрятав пистолет обратно за пазуху.

После он снял туфли с ученого, развернул тело в сундуке так, чтобы оно поместилось там полностью, и закрыл крышку. Перетащив ширму, он закрыл ею сундук и вернулся к компьютеру. Введя несколько команд, он снова нажал кнопку Enter. На экране появилась надпись: «Камеры наблюдения активированы». Кинув туфли и сотовый телефон Трофима в пакет, он усмехнулся и вышел.