Three is a crowd. (Трое – уже толпа.)

Английская поговорка

Посвящается моей жене Наташе

© Илья Тамигин, 2017

ISBN 978-5-4490-0706-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

От Автора

Все персонажи, адреса и явки, шпионские устройства, названия и события, а также синий цвет вымышлены Автором. Все имена изменены. Если кто усмотрит случайное сходство кого-то с собой или кем-то из друзей… Ну, что ж, пусть завидует!

Вместо вступления

Я все чаще захожу сюда, в этот странный кабачок, где собираются персонажи, мои и чужие. Точнее, закрываю глаза – и я уже тут. Я не знаю, где это, но, наверное, рядом с тем местом, где поселились Булгаковские Мастер и Маргарита. Во всяком случае, хозяин утверждает, что они заходят иногда. Здесь очень уютно. В камине всегда пылает огонь, а из кухни доносятся запахи блюд всех эпох и народов. Сидя за столиком в углу, я слушаю истории вымышленных мной персонажей. Потом записываю их: то гусиным пером на пергаменте, то острой палочкой на мягкой глине. В моих произведениях нет ни капли вранья, только правда и немного кристально чистого вымысла. Фамилии, города, адреса и явки, а также синий цвет – все придумано мной!

Мои персонажи… Я их очень люблю. Простые и сложные, хорошие и не очень, живущие на страницах моих книг, и приходящие сюда время от времени, чтобы рассказать мне очередную историю. Иногда они выходят из-под контроля, делают, что хотят и что попало, и мне приходится следовать за ними, иногда даже в ущерб логике повествования.

От некоторых посетителей кабачка интригующе пахнет морем, порохом, кожей и лошадьми, но это – не мои. Эти из книг Дюма, Джэка Лондона, Александра Бушкова. Я пишу про эпоху семидесятых и мои персонажи, естественно, тоже оттуда. Спросите, почему семидесятые? Да потому, что, выражаясь словами во-он того дядьки из какого-то фильма, через два столика от меня: «Я тогда был молодой и красивый. А теперь я только красивый». Я хорошо все помню, как тогда было.

Жена моя, прекрасная Беатриче, (в другой реальности её зовут иначе, но здесь – только Беатриче!) иногда заходит проверить, не шалю ли я, и уводит меня домой, если я напиваюсь и начинаю петь неприличные песни. Особенно не любит она, когда я сижу в компании Портоса, как сейчас. Ей кажется, что барон дю Валлон де Брасье де Пьерфон плохо на меня влияет. Выражаясь новым русским языком: типа, спаивает конкретно! … У хозяина, кстати, не переводится отличное бургундское, рекомендую! И подают его о-очень симпатичные официанточки! Комсомолки, спортсменки… просто красавицы! … По-моему, Беатриче немножко ревнует меня к моим женским персонажам, хотя, клянусь Пишущей Машинкой, у меня никогда ничего с ними не было… почти.

А сегодня что-то маловато посетителей! Ах, да… Понедельник, потому что! Что ж, Читатель, вот очередная история. Сейчас… отхлебну сперва из кружки, чтобы не дать себе засохнуть!

Часть первая: Пенсионер

Глава первая

Пенсионер дядя Яша был человеком увлекающимся, если не сказать азартным. Собирал монеты. Коллекция у него была не то, чтобы большая, но и не маленькая. Два – три раза в неделю он ходил в клуб этих… как их… нумизматов. Интересовали его, как патриота, монеты русские, и кое-что интересное осело за много лет в его альбомах (не знаю, правильно ли я выразился, может, это по-другому называется. Кляссеры, это ведь, для марок?). Были у него и каталоги. Два. Один – изданный в СССР, другой – зарубежный, на немецком языке, привезенный аж из самой Швейцарии соседом по лестничной площадке Вивравенаном Харитоновым, работавшем шофером в посольстве (Вивравенаном его назвал папа – инструктор райкома ВЛКСМ. Расшифровывается – ВИхри ВРАждебные ВЕют НАд Нами. Впрочем, он охотно откликался на имя Веня). Дядя Яша долго улещивал его, поил водкой под домашние грибки с жареной картошкой, хотя сам водку не любил. Каталог был сильно нужен! Веня был не прочь оказать соседу любезность, но все упиралось в валюту. В середине семидесятых за валюту было очень строго. Ни-ни! Тюрьма, да! Ещё и с конфискацией! Да и негде купить швейцарские франки, редкие оне в Союзе.

– Пойми, Петрович, ну, не могу я на свои купить и тебе привезти! Там каждый сантим на счету, всё тратим, чтобы что-нибудь себе привести, в комиссионку сдать. А драть с тебя советскими совесть не позволяет.

– Сколько же он стоит франками, слушай, Веня?

– Да уж франков сто… или больше. Только ты на курс газеты «Известия» не смотри, там за сто франков можно такое купить, что здесь за тыщу с руками оторвут.

Гениальная мысль осветила вдруг дяди Яшин мозг лучом утреннего солнца в темном царстве: а если наоборот?

– Во, слушай, я тебе фотоаппарат дам! «Зенит 3М» с объективом «Юпитер». Если его там… тово… то хватит, наверное?

– Хватит за глаза, еще, может и останется немножко…

Веня лукавил. За такой фотоаппарат в Женеве можно было купить два каталога.

– Ну! Вот и договорились! А что останется, слушай, возьми себе за хлопоты!

Вивравенан поломался ещё немного для важности и согласился. Так у дяди Яши появился авторитетный каталог, которым он, по доброте душевной, позволял пользоваться всем, кто попросит. Впрочем, только из своих рук.

В клубе его уважали и просили частенько быть третейским судьёй в спорах.

– Пойми ты, слушай! – говорил он здоровенному Немцову, оперному певцу, потрясая каталогом и задирая голову (сам дядя Яша был маленького роста), – Видишь, здесь написано: ди гроссе… В общем, большой ценности монета, слушай! Значит, меньше чем за пять полтин Алексея Михалыча отдавать нельзя! А Петька тебе сколько сулит? Три?

И Петька соглашался и давал пять серебряных полтин.

Ещё был у дяди Яши Кактус с большой буквы Кэ. Этакий колючий и похожий на спущенный футбольный мяч, серо-зелёный комок в горшке. Ходил с ним гулять, рассказывал ему (кактусу) всякие истории, купал, удобрял по часам. Воспитывал его Яков Петрович уже десять лет, беззаветно веря в чудодейственные свойства сына пустыни в смысле повышения потенции. То-есть, с потенцией, несмотря на возраст (уже стукнуло пятьдесят семь), у дяди Яши все было в порядке, но ведь запас карман не тянет! Периодически срезал он маникюрными ножницами несколько иголок, настаивал их на спирту и принимал по пять капель. Из-за этого ли, не знаю, только Шура, его жена с тридцатилетним стажем, иногда (не без гордости!) жаловалась подругам:

– Совсем замучил, неуемный-ненасытный! Ведь каждую же ночь, а то и два захода! А, бывает, ещё и днем пристаёт! А я-то, уж не молоденькая, столько выносить!

– Так, не давайся, касатка! Передох себе устраивай! – советовала Лизавета, соседка, жутко завидуя.

– Да, как не дать-то? У него ж семя из ушей польется, а молодых-то баб бесстыжих кругом полно! Враз на сладкое слетятся! Не-е, уж лучше, потерплю.

Шура была моложе мужа на семь лет – высокая, статная, дородная и моложавая тетка со свежей кожей и румянцем во всю щеку. Происходила она из города Саратова, славящегося девичьей красотой. Там, кстати, и увидел её бравый, увешанный медалями и орденами, капитан-лётчик. В сорок шестом году.

Шура была в белом платье и фате, ждала в садике, когда приедет за ней жених, и столы уже были накрыты, и гости собрались. Мимо шел Яков. На вокзал, отбывать к новому месту службы. Увидев Шурочку, остановился, бросил чемодан, встал на одно колено, прижал руку к сердцу и сказал громко, так, что все услышали:

– Девушка! Вы – моя судьба! Я Вас во сне много лет вижу! Выходите за меня! Сейчас, слушай!

Шура обомлела. Гости и родственники тоже.

– Но я уже… просватана… за Васю… – пролепетала девушка растеряно.

Тут глаза их встретились. Синие Шурины и карие Яшины. Любовь нечаянно нагрянула, как и предупреждал артист Леонид Утесов!

Сверкнула молния. (Очевидцы утверждали после, что и гром громыхнул, и озоном запахло!). Шура упала в объятия капитана Якова Петровича Соколова. Быстро поцеловав её колкими усами, он, держа её на руках, поднялся и вышел на середину улицы. Кто-то из гостей, не разобравшись, в чем дело, запел свадебную неприличную частушку, но его оборвали. Заскрипели тормоза блестящего трофейного оппель-адмирала – это приехал жених Василий с друзьями.

– Это… Чево? Эй, не балуй, поставь девку на место!

Василий, угрожающе надвинувшись, протянул могучие руки. Был он на полторы головы выше Яши, и вдвое шире в плечах.

Бравый капитан поставил Шурочку на асфальт и заслонил её собой.

Выхватил пистолет.

– Любого, кто встанет между мной и моей женщиной – застрелю, слушай, на… насмерть! – раздельно и громко проговорил он и пальнул в воздух.

Все отшатнулись. Василий увял. Пленные немцы, работавшие неподалеку, залегли. Усадив невесту в оппель, Яков сел за руль и поехал в ЗАГС, где их и расписали. На выходе их уже ждал патруль. Поздравив молодых, патруль, тем не менее, арестовал Яшу. За стрельбу и угон машины дали десять суток гауптвахты (меньше было нельзя, объяснял потом военком). Гости – раз уж собрались! – отгуляли свадьбу без него, но рядом с невестой на столе стояла Яшина фотография, которую нашли в его брошенном чемодане. Все косились уважительно.

Шура навещала мужа каждый день, кормила пирогами и фруктами. А после отсидки молодожены поехали в Москву, куда им определили служить. Яша за свой счет откупил целое купе, чтоб никто не мешал их счастью. И целую ночь… ну, вы понимаете! Проводница утром принесла им чаю.

– Всю ночь боялась, что вагон с рельсов сойдет, так качало! – шутливо пропела она.

Шура покраснела.

Историю эту и сейчас помнят старожилы улицы Чернышевского.

И пел дядя Яша замечательно, проникновенно, особенно романсы, аккомпанируя себе на старенькой семиструнной гитаре. Голоса у него не было, но ведь не было голоса и у Утесова, или, скажем, Вертинского! Но был слух, и, главное – душа!

Выступал регулярно в любительских концертах на сцене Дома Культуры, срывая бурные продолжительные аплодисменты. Шура (на всякий случай!) каждый раз ходила на эти концерты, зорко приглядывалась к теткам, дарившим мужу букеты, и следила, чтоб они не шастали к нему за кулисы.

Дядя Яша играл на гитаре хорошо. Мог даже сложные пьесы по нотам исполнять, не только аккомпанемент. Жалел, что война не позволила ему получить музыкальное образование. До всего пришлось доходить самоучкой.

Подрабатывал подполковник запаса, летчик-истребитель Яков Петрович в авиамодельном кружке при Доме Пионеров. На полставки. Дети его любили и достигали отличных результатов на соревнованиях.

Однажды кружок удостоил посещением первый секретарь райкома КПСС. Походив по помещению, он остановился перед моделью американского бомбера В-29. Потрогал пальчиком.

– Что это Вы, Яков Петрович, вражеский самолёт… этта… экспонируете? Нехорошо!

– Так это он сейчас вражеский, а был-то, союзнический! Мне и самому пришлось на нем полетать однажды!

– ???!!!

– В сорок пятом наш полк на Дальнем Востоке развернули. Глушь, до ближайшего человеческого жилья – десятки километров. И однажды плюхается к нам американец! Как раз такой вот, В-29! От японских истребителей удирал и сбился с курса. Ну, увидел, что до Окинавы не дотянуть, и пошел на материк. По счастью, у нас уже бетонная ВПП была. Сел американец – целёхонький, ни царапины! Командир сразу доложил, куда надо. Пока начальство думало и в Ставку докладывало, американцев накормили… и напоили. В дрова! И поступает приказ: союзников срочно доставить в Москву, самолёт перегнать в город Н-ск. Комполка загорюнился: самолет кому пилотировать? Никто из всего полка и рядом с бомберами не стоял. Я и вызвался! Так, мол, и так, разрешите мне выполнить полет! За час берусь разобраться с машиной! Командир прикинул свою незабудку к носу и согласился, ибо в приказе было сказано: «срочно»! Сам, говорит, за штурмана сяду, а начальник штаба раньше бортинженером был, значит, за бортинженера и поработает! Ибо, если не долетим, то приказ не выполним, и так или иначе, всем нам кирдык!