Самокрутка десятая
Черный кентуккийский табак

Я прыгнула в кроличью нору.

Нет-нет, что ты, разве можно сюда запрыгнуть? Надо сначала поклониться бесформенному отверстию в земле, с нависающими сверху корнями кленов, лечь ничком, а потом ползти, ползти. Нет, это не нора, ведь я не кролик, я уже змея, скользкая от глины, липкая от грязи, в моем рту грядка, и язык прорастает в ней деревом.

Я выплюнула землю вместе с языком. Вот они какие, Никитские пещеры.

Мы вместе с Хельгой Патаки приехали сюда на фестиваль памяти Шагала, но не того Шагала, а другого, да вы, наверное, и не слышали о таком. Он никогда не писал картин, не получал французского гражданства, не лазил по витебским светлым деревьям. Он лазил под землей, как крот, как черный от грязи подземный царь. Он вскрывал разломы, отламывал куски черной глины, и пальцы становились мазутными. А потом как будто обвалилось ночное беззвездное, безлунное небо, в глазах стало черно, в голове черно, и корона из черной глины стукнулась о камень.

***

ДОКУМЕНТ №6

Обнаружен в засекреченных источниках

Место проведения слета памяти Виктора Шагала расположено неподалеку от станции Домодедово Павелецкой железной дороги (проезд на электричке от Павелецкого вокзала, либо от станций метро «Нагатинская» и «Варшавская»). Добираться туда надо следующим образом. На площади перед вокзалом в Домодедово (слева, перед водонапорной башней) остановка автобуса 21-го маршрута. Он едет до села Никитского – Вашей конечной цели. В Никитском справа от магазина вниз, к реке, уходит дорожка. Надо спуститься по ней, перейти мост и идти вдоль берега по тропинке вправо. После родника, следуя тропе, подняться наверх и далее – влево, на склон горы по тропинке-лесенке. Там все и будет.

Все было, лес радостно пыхтел кострами, как будто раскуривал трубку. Мы жарили толстые свиные сардельки и пили пиво из пластиковых, невсамделишных стаканчиков. Еще была музыка, повсюду, ее было слышно даже далеко в селе, она плясала над Рожайкой и махала рукавами, из которых прямо в реку сыпались голоса. Голоса пенились в стаканах, дрожали маревом над костерками, капали соком с жирных сарделек и впитывались в землю. Земля смиренно и ласково грела ноги.

Когда пальцы начали стынуть, мы обулись и пошли к концертной площадке. Там тоже кто-то пел, не то в парике, не то в папахе, а поляна с воодушевлением подхватывала знакомые слова и вбивала их в свои ладони.

Да, я тоже буду петь, сказал Василиск, но поздно ночью. Это ничего, подумала я, а сама спросила:

– Как Маша?

Он нахмурился, что-то пробормотал и отвернулся. Кто-то его позвал, и Кир медленно пошел на голос, продолжая тихо неразборчиво бормотать.

Я пошла следом и услышала разговоры о каких-то пещерах, могиле Шагала, о свечах. Наткнувшись на спину Кирилла, сказала через его плечо:

– Я тоже пойду.

ДОКУМЕНТ №7

Обнаружен в СКП (Секретной Карте Подземелий)

***

Мы спустились в маленькую пещеру. Народу было много, все шли тихо, с горящими свечами в руках. И остановились.

У могилы стояла невысокая женщина. Почему она пришла сюда раньше всех? Она оглянулась – светлое, спокойное лицо. Кто-то сказал мне, что это мать Шагала.

Ее глаза были сухими и немного грустными, она попыталась улыбнуться, и, тихо обогнув толпу, одна пошла к выходу.

Люди по очереди подходили и ставили свечи. Кто-то присел рядом и закурил. Все молчали. На могиле лежали спички и сигареты, в маленькой рюмке было налито вино.

По дороге мне рассказали, что, ставя свечу, надо проследить за ее пламенем. Говорят, как оно будет гореть, таким и будет твой выход под землю.

Постояв пару минут, все вышли и начали бурное обсуждение, куда лучше полезть и что взять с собой в пещеры.

Мой огонек трепыхался и шипел по-змеиному, но не гас.

ДОКУМЕНТ №8

Обнаружен на сайте Никитских каменоломен (http://speleolog.narod.ru)

Никиты категорически не рекомендуются для посещения новичками. Если вы не обкатались в Сьянах, то в Никитах вам делать нечего, по следующим причинам:

1. Карты Никитских пещер существуют, но пока нам с вами недоступны в силу секретности.

2. Система очень большая, больше Сьян (Оценки разных людей от 15 до 20 км).

3. Отдельные части системы сообщаются труднозаметными проходами.

4. Система труднопроходима. Если в Сьянах можно бегать, в Киселях быстро ходить, то здесь почти все время надо ползти на корточках, по-пластунски, на четвереньках. Если заблудитесь, то чрезвычайно малая скорость передвижения может сыграть роковую роль.

5. В Никитах почти полностью отсутствуют надписи на стенах.

Некоторые места обвалоопасны.

В Никитах категорически не разрешается сорить, писать на стенах, ходить не записавшись в журнал.

***

Под землей было темно и холодно. Особенно когда под одежду забивались ледяные комья грязи. Я ползла на животе, было страшно. Лоб стискивал фонарик. Я старалась не отставать. Страшно. Василиск полз где-то впереди. Я видела его спину и волосы, стянутые в хвост. В темноте он казался совсем черным.

Мне хотелось догнать его и схватить за руку, рассказать, как мне холодно, но я не чувствовала языка, я выплюнула его вместе с землей, набившейся в рот. Помоги мне, пожалуйста, помоги, ведь ты же такой взрослый, ты умный, ты читал Канта и переводил Коэна, ты сильный, а я такая маленькая, такая глупая… Кажется, я совсем перестала ощущать время, земля давила со всех сторон, я не понимала, где верх, а где низ, дышать было трудно.

Вдруг Кирилл остановился и обернулся на меня:

Зря ты сюда полезла. Зря ты вообще…

Он смотрел на меня так, что было страшно.

Зря ты пытаешься влезть в мою жизнь.

Я замерла и вжалась в землю.

Люди уползали вперед, молча и сосредоточенно.

***

Где я? Мне казалось, я провалилась сквозь песок, сквозь уголь и шпат, сквозь черную глину, прорыла себе нору в ядре Земли и сижу там, тихая и сумасшедшая, обнимая руками колени, превратившись в маленький земляной камешек. Я выползла на какое-то открытое пространство, где можно подняться на ноги. Все тело затекло, я растирала икры руками – и вдруг обнаружила, что прямо напротив меня, у стены, сидит большая собака. Я боялась стен, и пола, и потолка, а собаки не боялась. Подошла к ней и увидела, что она как-то совсем по-человечески плачет. Гримасничает, всхлипывает, крупные слезы текут по носу и капают на мохнатые лапы. Я не знала, чем ей помочь, мне самой захотелось плакать, я обняла собаку, уткнувшись в ее голову, как в подушку, пытаясь согреться. Мы сидели на голой земле, обнявшись, и вместе плакали, безостановочно, гулко, а стены сдавливали виски.

Вдруг я увидела свет.

– Ты чего тут застряла? Совсем сдурела, так окочуриться можно! – и, оглянувшись назад:

– Все, выползаем, хорош шарахаться.

***

Почему-то я совсем не помню, как добиралась до дому. Не помню, с кем ехала и на чем, как долго, и засыпала ли в дороге. Помню только, что сердце стало тяжелым и тянуло вниз. Кажется, вместо крови в меня влили свинец…

Все диггеры⁷ рассказывают, что самое прекрасное, когда выбираешься из-под земли, – это солнце, звуки окружающего мира, неважно какие, что здорово просто упасть в траву и лежать, лежать… Я не помню солнца. Не знаю, был ли день, или вечер, может быть, ночь. Помню только сбитые, намятые колени, трясущиеся руки, а головы у меня, кажется, не было совсем.

***

– Мама, мне приснился сон.

– Какой, малыш? – Мама присела рядом на матрац и провела ладонью по моим волосам. Кажется, я заболела, у меня жар, а мама не ходит на работу и кипятит молоко до плотной пенки.

– Мне снилось, будто я беременна. Живот у меня вырос такой огромный, что трудно ходить, вздохнуть даже трудно, словно я проглотила камень. И нет у меня никаких чувств к этому камню, кроме тяжести. И что прихожу я домой, вот сюда, беру на кухне хлебный нож, иду в ванную, сажусь на пол, ставлю перед собой тазик. Видела, красный такой, пластмассовый, ты пойди, посмотри. Беру я – и твердой рукой, не чувствуя ни жалости, ни страха, вырезаю из себя этот булыжник и бросаю его в мусорку. Да я даже не смотрела, что там. Может, совсем и не камень. Но так мне сразу легко стало, так хорошо, мама, нет ни тяжести, ни боли. И будто я пришла к тебе потом, рассказала все, а ты меня спрашиваешь, мол, зачем, да почему, ведь я клялась никогда не делать абортов, а я и отвечаю: «Просто это был не мой ребенок». Вот к чему это, мамочка? О чем это? Зачем?

Я лежала на матраце и смотрела в стену. Сколько я здесь лежу? Никак не выходит поднять голову от подушки. Что-то у меня с глазами, ничего не вижу, только какой-то бездарный танец светящихся мух. У меня как будто отрезали правую половину тела. Во всяком случае, я ее не чувствовала.

Через два дня приехала Хельга, сварила пельменей, я поела, не вставая.

– Ты чего это валяешься, заболела что ли?

– Нет. Я просто спала. Мне сон приснился. Сейчас я встану.

Самокрутка одиннадцатая
С дорожной пылью

Иногда хочется бросить все к чертям и уехать куда глаза глядят. И даже не надо покупать билет на поезд. Для этого вообще ничего не надо. Были бы сигареты да бутылка воды. Автостоп – отличное лекарство от хандры.

Стоишь совсем один, и мимо на полном ходу проносится громадная фура, и тебя обдает ветром так, что спирает дыхание. Позади ничего нет, впереди никто не ждет, есть только ты и дорога.

И каждая дорога живет своей жизнью. Дышит. Асфальт вздымается и опускается, а от тяжести стоящих на нем людей и городов, проезжающих машин, трескается его кожа и в трещинки ссыпается галька. В Москве трасса дышит часто и трудно, но чем дальше от центра, тем меньше мороки. Однажды я каталась стопом по одной сибирской деревне. Вышла рано утром из лагеря, часов в пять утра, а кругом такой туман, что ни черта не видно, только слышно, как на тебя неспешно движется стадо коров, и ты идешь сквозь него – и видишь быка, который злобно топчет землю. И можно идти долго-долго – коров здесь больше, чем машин.

Одиноких автостопщиц водители уважают. Всегда накормят, напоят, не будут утомлять разговорами, а наоборот – скажут, мол, поспи, деточка, устала небось с дороги-то. Ох, устала, говоришь. И не пристают, а на прощанье крепко сжимают руку. Да еще ужином угостят и сигарет дадут. Хотя – это мне везло просто, наверное.

А если ты едешь с кем-то вместе, можно стопить по очереди и валяться на траве, пока очередь не подошла. Горланить хором песни всю дорогу, и чтобы у друга была палатка для ночевок где-нибудь на трассе, под мостом. А под этим самым мостом – то ли прудик, то ли лужа, можно черпать оттуда воду, смешивать ее с марганцовкой и пить из одной большой железной кружки. А если очень холодно, достать припрятанную флягу, выпить ее всю – и смеяться, брызгаться водой из болотца, чтоб шарахались лягушки. Танцевать на этом же мосту, а потом упасть в палатку и проспать до утра, чтобы, проснувшись, обнаружить, что сигареты кончились, а вода в болотце мутная и плохо пахнет. Но другой нет, поэтому ты ее пьешь, набираешь с собой и идешь пешком по трассе выветривать похмелье. На третий день вдрызг разругаться, потому что устали, и занесло в какую-то глухомань, где даже нет машин, одни коровы. А потом вернуться домой, босиком, грязными, голодными, смеяться над перепуганными прохожими и целовать родную землю.

Слава Господу, добрались.

***

Но какими путями иной раз приходится добираться!

Вот никуда же не собираешься, просто встречаешь подружку, вы гуляете, гуляете. А на улице-то, помнишь, лето, жара, асфальт дышит паром и плавится под каблуками, даром что Сибирь. Конечно, одеты по погоде – короткая юбка да майка на одной, на другой – легкий сарафан. Ни документов, ни денег, только мобильники в карманах. К вечеру вы, конечно, устаете, решаете покататься по городу на встречных машинах. Такси – мимо, денег нет, зато полно добрых, веселых водителей, которые за песенку-другую катят, пока по пути. Ужином кормят, «Мартини» покупают целыми бутылками. Но вот уже и Лагерный сад, на часах половина пятого утра, слушай, а может, дальше поедем? Да, вот здорово, ты просто генератор идей! В Новосибирск? Поехали! Пять утра, большой палец вверх, вам куда, да в Новосиб, мне тоже в Новосиб, а в девять уже там, как хорошо, что по дороге выспались! Еще лучше, что «Мартини» пока есть.

А куда эта трасса ведет? Значит, поехали в Омск, побежали, вон фура остановилась, догоняй! Все машины с такой высоты – маленькие-маленькие.

– Слушай, тут такое дело… Мне с работы позвонили, завтра утром надо позарез быть дома.

– Так ведь до Омска всего семь километров осталось доехать.

– Надо поворачивать. Не успеем.

Разумеется, вы не слышали, как накануне по радио объявляли аномально низкую ночную температуру и штормовое предупреждение. А на нас все те же сарафан да юбка, но холодно, мамочки! Где мы вообще? Заправка какая-то. Почему машин нет? И ведь ни магазинчика, ни домика укрыться. Есть хочется. Денег нет.

– Я домой хочу…