Начало войны

Гаяна проснулась оттого, что кто-то тихонько стучал в окно. Она приподняла с подушки голову чтобы разглядеть, что за непрошеный гость решил их побеспокоить глубокой ночью. Чтобы разглядеть лицо ночного посетителя, она поднялась с постели и осторожно, на цыпочках, чтобы не разбудить домочадцев, направилась к окну. Отодвинув шторку, сквозь стекло увидела пожилого старика с аккуратно стриженной бородой.

– Мужа позови, – произнес старик полушепотом.

– Он спит, – захотела Гаяна отмахнуться от ночного гостя, но, узнав его суровый проникающий взгляд, повернулась и пошла обратно к кровати.

– Касым, к тебе пришли, – толкнула она мужа слегка. Но он не отреагировал, продолжая дальше тихонько храпеть.

Пришлось Гаяне толкнуть его сильнее, отчего он вздрогнул и, бормоча, в полусонном состоянии повернулся к ней.

– К тебе пришли, говорю, – повторила она.

– Кто? – спросил Касым, протирая глаза, чтобы полностью проснуться.

– Батан, – коротко ответила Гаяна.

– Кто-кто? – протянул он, соображая, о ком идет речь.

– Батан, – повторила жена, – помещик с того берега.

– Ну дела… – буркнул Касым, поднимаясь с постели, – он же вроде в лагерях должен сидеть. Неужто сбежал?

– Не знаю, – ответила жена, – выйди к нему – и узнаешь. В дом не пускай. Мало ли что. Да и детей разбудишь.

Касым понимающе кивнул головой и направился к выходу.

У крыльца его встретил небольшого роста старик с гнилыми и почти выпавшими зубами. Трудно было угадать в нем бывшего помещика этих мест Батанова. От бравого подтянутого властелина этой округи остались только глаза, по которым можно было его узнать. Глаза со строгим взглядом, наводящим ужас на все его окружение. Он никогда кнутом не орудовал и не занимался мордобоем. Ему хватало взглянуть на провинившегося, и тот падал на колени, прося пощады.

– Узнаешь меня? – спросил старик, посмотрев на удивленного Касыма.

– Как же не узнать нашего последнего помещика Батанова? – спокойно произнес Касым. – Вы же с моим отцом раньше часто встречались. Да и мне случалось бывать в вашем имении. Только не пойму я, почему вы ко мне постучались?

– Отец твой в середине деревни живет, а ты вот с краю построил себе дом. Пойти туда побоялся: лишние глаза ни к чему. А за тобой я наблюдал сегодня с окраины. Перепутать тебя невозможно. Очень похож на отца.

– Наверно, – поддержал старика Касым. – Все же я его сын. Так зачем же я вам понадобился? Я бы не хотел, чтобы нас вместе видели.

– Понимаю, – вздохнул старик. – Нынче время неспокойное. Отец твой в свое время был зажиточным крестьянином и имел со мной небольшие дела. Вот я и хотел с ним напоследок пообщаться. А тебе нужно всего-то сходить к нему и позвать к себе.

– Это невозможно. Отец мой умер. В его доме живут мои братья.

После этих слов старик Батан, так его звали за спиной, как-то резко погрустнел и присел на рядом стоящую скамейку.

– Вот оно как, – вымолвил он после небольшой паузы. – А я надеялся с ним поговорить. Он умер дома или тоже сослали куда-то?

– Нет, его не сослали. Он все свое хозяйство добровольно передал колхозу с первых дней. В общем, сберег и нас, и сам дома умер.

– Ты не бойся, – подняв голову на собеседника, продолжил Батан, – я тебя подставлять не собираюсь. Меня выпустили на поселение из-за преклонного возраста, вот я и сбежал оттуда, чтобы побывать напоследок в родных краях. Я сейчас чуть отдышусь и уйду. Что с моим имением стало? – перевел разговор старик.

– Что с имением может стать, когда хозяина нет? – почесав за ухом, ответил ему Касым. – Сперва там коллективное хозяйство организовали, потом передали школе колхозной молодежи. В общем, в вашем огромном саду сажают и убирают урожай. Все, как при вас, только все общее.

– Да, видел я сегодня издалека. Жизнь там кипит. А ты сам-то кем трудишься?

– Вспомнили, о чем спросить! – съехидничал Касым. – А если я был бы местным активистом и сообщил бы куда надо? Что тогда?

– Да ничего, – засмеялся старик. – Мне уже все равно скоро на вечный покой. Я этого особо не боюсь.

– Да я завскладом коротаю свое время, – ответил Касым, как бы оправдываясь за ранее сказанное.

– Мне последние годы в лагере, до выхода на поселение, пришлось сидеть с одним военным, – начал старик, пропустив слова Касыма. – Так вот он утверждал мне, что скоро начнется война с германцами. Ты ничего не слышал об этом?

– Ну откуда в деревне могут появиться такие слухи? Тут у нас все о мире говорят. Вам, наверное, ваш военный приврал немного, чтобы как-то разнообразить жизнь. Небось, несладко там?

– Я вначале тоже так подумал, – задумчиво ответил старик, – но когда вник в его рассказ полностью, то поверил. Он до лагеря работал в Германии в посольстве. Официально. Ну а неофициально был разведчиком и собирал сведения. Вот за то, что передал точную информацию, его и осудили. Чтоб не баламутил народ. Вот такая петрушка.

– И зачем вы мне это рассказали?

– Да я хотел все это донести до твоего отца. Все же у него было свое хозяйство. Вдруг германцы дойдут и до наших земель? Что тогда? Наверно, вернется прежняя жизнь без большевиков, и хозяевами опять мы станем. Они уже всю Европу, говорил разведчик, под себя подмяли. Так что есть надежда. Вот с помощью твоего отца я хотел отсидеться где-то рядом до лучших времен.

– Вы меня, конечно, извините, – дослушав старика, начал Касым, – все это интересно, но я таким слухам не товарищ. Если хотите, я могу вам собрать еду в дорогу, но помогать в другом не смогу, хоть и во имя отца покойного.

– Да нет-нет, – заторопился успокоить чуть взволнованного Касыма бывший помещик, – не собирался я тебя обременять. Да и за еду благодарствую. Есть у меня пока запасы. В дальних деревнях меня же не знают. Принимают за нищего бродячего старика – и еду подают, и одежду. Так что с голоду точно не помру, – закончил старик и, тяжело поднявшись со скамейки, прихрамывая, направился к выходу с заднего двора, откуда он и проник.

Это было начало июня 1941 года. Через несколько недель, 22 июня 1941 года по радио сообщили о вторжении германской армии на территорию Советского Союза.

Это был печальный день не только для семьи Касыма, но и для всей великой страны. Началась всеобщая мобилизация как мужчин всех возрастов, способных держать в руках винтовку, так и женщин, имеющих военные специальности.

У Касыма было пятеро братьев, и все – способные защищать страну с оружием в руках. И никто из них не собирался отсиживаться с надеждой «авось обойдется и без меня». После объявления войны они собрались в отцовском доме и обсуждали события предстоящих нелегких дней. Кто-то из братьев сам уже рвался в военкомат, кто-то предлагал дождаться повесток оттуда. Мнений было много, но все понимали, что воевать придется. Не все из братьев имели семьи, поэтому, считал Касым, им будет проще. У него-то вот как раз детей было четверо, и все мал мала меньше, и не думать, как они проживут без него, он не мог. Если всех братьев разом заберут на войну, кто же их прокормит? Такие обстоятельства жизни, обрушившиеся на его голову, наверное, беспокоили не только Касыма.

«Жена Гаяна, хоть и сильная женщина, но выдержит ли такую нагрузку? Не сломается ли? Поднимать четверых детей – легко сказать! Ладно у нее еще мать жива и здорова, сестер предостаточно. Да и его родные сестры в помощи не откажут. Наверно проживут, даже если случится непоправимое. Прав был старик Батан про войну. Не придумал ничего лишнего. Интересно было, конечно, узнать, что бы он посоветовал, если предложил бы ему помощь и где-то спрятал его. Хотя ничего хорошего, скорее всего. Он человек старого строя, а мы – нового, до этого еще никому не знакомого. Будем нести свое знамя, пока не уроним. От войны отнекиваться не получится, да и ни к чему. Наверняка первыми призовут деревенских. На Руси так уж заведено. Как работать – мужик-крестьянин и рабочий, как воевать – мужик-крестьянин и рабочий. Всегда они первые».

Разошлись по домам поздно. Касым нес на руках уже давно уснувшую десятимесячную дочь, а Гаяна молча шагала рядом с ним.

– Может, немного посидим на улице? – предложил он, взглянув на ее мрачное лицо. – Глянь, сегодня как небо сверкает от звезд! Да еще все усеяно.

– Оно у нас всегда так усеяно и сверкает. Просто ты не обращал внимания, – ответила Гаяна негромко.

– Наверно, – вздохнул Касым. – Я на многое не обращал внимания до этого. А жизнь подсказывает, что нужно было считаться с каждым прожитым днем. Ценить окружающих тебя людей, любить близких тебе родных. Защищать их от всех бед. В этом, наверное, и есть смысл жизни.

– Ты, вижу, точно решил уже идти на войну с немцами? – перебила его Гаяна. – А как же мы? Ты что, забыл, что у нас четверо детей? Ладно были бы взрослые. Может, не будешь сам рваться? В военкомате тоже люди. Поймут, наверно, что детей растить надо.

– Дети у многих есть, жена. Если всех оставлять дома детей растить, кто же будет воевать?

– Найдутся. Тем более ты страдаешь частыми головными болями. Не дай аллах, где-нибудь еще поясницу сорвешь. Немцу скажешь: «Подождите, сейчас я выпрямлюсь, отлежусь дней десять, и будем дальше воевать»? У тебя куча болезней, а ты о войне думаешь. Расскажи все это в военкомате, не скрывай ничего. Может, и не возьмут и отпустят домой. Я что-то не заметила в деревне, чтобы кто-то сильно рвался на войну. А вы тут собрались все вместе, и каждый готов хоть сегодня уйти.

– Хватит, жена, – чуть повысив голос, прервал ее Касым. – Эта тема закрыта. Отсиживаться дома я не собираюсь. Советская власть не оставит, надеюсь, вас одних. В колхозе живем, не единоличники. Помогут.

На другой день в сельсовет приехал человек в военной форме и оставил пачку повесток, где указывалось, когда и куда прибыть. Также была небольшая информация о том, что брать с собой. В деревне всех оповестили о сборе у сельсовета для получения данных повесток.

Собралась чуть ли не вся деревня. Сначала поименно раздали повестки тем, кто должен был явиться в буденновский военкомат. Потом прочли список, кому полагается бронь. Это были учителя, механизаторы и партийные работники.

Касыму нужно было явиться 24 июня 1941 года, так же, как и его четверым братьям и многим односельчанам. А самому младшему из братьев дали бронь, так как он работал на тракторе в колхозе.

На сборы времени оставалось немного. Гаяна сшила из подручных материалов небольшой рюкзак и стала складывать все необходимые вещи туда. Также она сложила еду на несколько дней из непортящихся продуктов. Братья позвали их на посиделки в честь проводов, но Касым отказался. Ему хотелось напоследок подольше побыть с семьей. Посмотреть, как озорничают и засыпают дети. Рассказать им любимую сказку про непослушного мальчика перед сном.

Успокоить без конца тихо плачущую жену. И это время хотелось ему растянуть как можно дольше.

Но как бы он ни хотел, рассвет настал быстро, и нужно было прощаться с домочадцами. Детей он не стал будить, а просто поцеловал всех поочередно и долго рассматривал, стараясь надолго запомнить их лица. Как бы он ни осторожничал, делая это, старший сын все же проснулся.

Ему было достаточно лет, чтобы понимать, что отца забирают на войну. Также он понимал, что остается за старшего мужчину в доме, как ему наказал отец. Касым крепко обнял старшего сына и, поцеловав в лоб, велел ему остаться с младшими, а сам вышел к ожидающей во дворе Гаяне.

Он не знал, что пройдут года и его старший сын, правая рука матери во всех делах, работая в колхозном поле помощником тракториста, трагически погибнет в возрасте шестнадцати лет, попав под гусеницу.

Гаяна долго не отпускала мужа из своих объятий. Она хотела продлить этот миг. Но Касыму нужно было идти. Он запретил ей провожать его до сельсовета. Понимал – там ей еще труднее будет расставаться, да и сам мог расплакаться. А этого он не хотел никому показывать.