Глава VI

1978 год, СССР.

Оля Лаврентьева, которой, вопреки уверенности Егора Соколова, семнадцать лет ещё не исполнилось, хотя до дня рождения оставалось лишь несколько месяцев, несмотря на этот факт, полагала себя человеком достаточно взрослым и вполне самостоятельным. Однако, случилось так, что она никогда ранее не слышала даже о том странном и необъяснимом серьёзной наукой феномене, когда женщины иногда влюбляются в тех, кого жалеют. Особенности сложной и противоречивой женской природы она пока ещё только постигала по большей части исключительно опытным путем. Поскольку ни в школе, ни дома об этом ничего не говорили, не считая, конечно, безобидных пестиков и тычинок на уроках ботаники. Видимо, разумно полагая, что, поскольку самих их (учительниц и маму) никто ничему такому в юности не учил, то нечего и ребёнку голову всякой ерундой забивать. Придёт время, сама всё поймет и во всём разберется. Так оно, в общем, испокон веков и получалось, независимо от того, хорошо это или плохо, через набивание шишек физических и сердечных.

Но, кроме государственной средней школы имени Владимира Ильича Ленина, которую Оля уже заканчивала, была ещё другая школа – школа жизни, уроками в которой служили собственные ошибки учащихся этой всеобщей школы человечества, из которых по умолчанию и предполагалось извлекать для себя такой необходимый в будущем жизненный опыт. Схема, в общем, классическая, давным-давно озвученная гением русской поэзии Александром Сергеевичем: «опыт – сын ошибок трудных». Или, как образно выразился другой гений из Америки: «Кошка, однажды усевшаяся на горячую плиту, больше никогда не сядет на горячую плиту. И на холодную тоже»²⁷.

А произошло вот что. Случай, надо сказать, неординарный в её жизни, в том смысле, что произошел сей казус, повлекший за собой цепочку неожиданных последствий, с нею впервые. Однажды Ольга с мамой, которую она сопровождала по ее просьбе-указанию за какой-то надобностью (причина из Олиной головы вылетела напрочь) зашли к маминой знакомой в районную больницу, где та работала медсестрой, и в приемном покое встретили ещё одну мамину знакомую, которая была с сыном, на вид – Олиным ровесником. Это только потом она узнала, что внешность оказалась обманчивой и мальчишка на самом деле был младше её на целых два класса. Но было уже, как пел тогда Высоцкий, поздно.

Из разговора родителей выяснилось, что этот парнишка сейчас пришёл с мамой для того, чтобы лечь в больницу, где ему будут делать операцию (аппендицит, кажется, или ещё что-то – такие мелкие подробности в её голове не задержались). Парнишка был симпатичный, слов нет. Здесь девичье сердце чуть дрогнуло в первый раз, как бы – пробный и потому не очень уверенный. И хотя, как мы с вами знаем, паренёк этот был младше Ольги, её необычайно поразило выражение мужественного безразличия на его лице (второй, более уверенный, сердечный толчок). Будучи женщиной, хотя и в подростковом ещё возрасте, Ольга тут же окончательно для себя решила, что он, наверняка, в душе очень боится. Да и кто вообще, скажите, не боится операций, если резать будут тебя самого, а не кого-то другого? Никакой лапароскопии в те времена не предполагалось, всё было по-честному – скальпелем, и чем разрез больше, тем удобнее хирургу.

Но мальчик, хоть и боялся, держался очень достойно, пусть даже лицо его весьма благородно побледнело. Ну, так тогда Оле показалось или, что вероятнее, она себе это просто придумала – для красоты (третий сердечный толчок на этот раз был заметно чувствительнее предыдущих). Она с детства была особой мечтательной и увлекающейся, с большой, можно даже смело сказать – необъятной фантазией. За что порой получала поучения от мамы в том смысле, что надо смотреть на жизнь трезво, вместо того, чтобы витать в придуманных мирах. Мама была, конечно, права по-своему – по-матерински. Но кто, скажите, в этом возрасте слушает мудрые советы родителей? В этом возрасте, именуемом переходным, поучения родителей кажутся такими далекими от современной жизни, в которой родители, будучи уже людьми явно престарелыми и отсталыми, конечно, ничего не понимают. Ведь в их молодости всё было иначе! Как именно было иначе – никто этим вопросом не задавался, но иначе было точно.

Это заблуждение с неизбежностью поражает каждое поколение молодых, без единого исключения, и проходит, к сожалению, часто лишь только тогда, когда что-то изменить уже сложно. Отсюда и народная пословица: если бы молодость знала, если бы старость могла. Народ в своих пословицах всегда очень мудрый, в реальной жизни умеет эти пословицы лишь изрекать с умным видом, но никто практически ими не руководствуется. Сначала потому, что смысл их ещё не доходит, потом – потому, что слишком поздно дошёл.

Парень, между тем, казалось, её даже не замечал (как потом выяснилось, он вообще не помнил этой встречи, что она ему в конце концов на первый раз простила), весь обращенный внутрь себя, видимо, готовясь к предстоящим нелегким испытаниям. И вот тут-то всё и случилось! Четвертый сердечный толчок был просто оглушительным, так что Оля словно бы оторвалась от земли и поплыла куда-то во внезапной тишине, не видя ничего, кроме его лица. Между нами говоря, были там ещё какие-то звёзды и даже как бы Млечный путь, отраженный почему-то в водах океана вечности. Но это уже мы окончательно отнесём к девичьей разыгравшейся фантазии. Ей вдруг стало его так жалко, так жалко, что даже слеза навернулась на глаза: ведь он был так красив и несчастен в этой своей мужественной борьбе с собственным страхом, в которой он явно побеждал!

Откровенно говоря, если бы в тот момент кто-нибудь описал Егору его собственные переживания и ощущения в таких выражениях, он бы, мягко выражаясь, очень сильно удивился. С его точки зрения, он просто стоял и ждал, думая о том, что под общим наркозом, как обещал врач, он даже ничего не почувствует. Но мысли мужчин, даже подростков, порой настолько просты и примитивны с женской точки зрения, что не стоит их вообще принимать во внимание. Главное здесь не то, что там на самом деле чувствовал он, а что за него придумала она. Это и было верным и правильным.

Ольге вдруг захотелось сказать ему что-то ободряющее или даже (о, Боже!) обнять его и погладить по волосам, успокаивая и утешая, но, конечно, ничего подобного она делать не стала. Хотя привычное к подобным заскокам воображение девушки уже несло ее галопом (нет, лучше – аллюром, так красивее) в страну мечты, подгоняемое пубертатной²⁸ плетью молодого организма. Говоря проще: в своих мыслях она его обняла, погладила и утешила, получив за это его робкий поцелуй и полный восхищения взгляд. В реальности же, их мамы, наговорившись и обменявшись всеми новостями, наконец разошлись, и Ольга, взглянув последним туманным и уже наполовину влюбленным взором на героического подростка, которого, как она выяснила из разговора, звали Егором, ушла, увлекаемая родительницей, словно что-то учуявшей и с подозрением на дочь посмотревшей. И ночью был Ольге сон.

***

Это был очень красивый, пожалуй даже, самый красивый из всех снов, которые она до этого видела. Что странно, этот сон был вовсе не похож на сон. Будто она просто перенеслась в какое-то место в другой реальности, в которой всё это было правдой и происходило на самом деле. В этом сне (или не сне?) они вдвоем с Егором шли по тополиной аллее, пронизанной насквозь солнечными лучами, взявшись за руки, а вокруг не было ни души. Егор что-то весело рассказывал, а она хохотала, не сводя с него влюблённых глаз. В этом сне он был её долгожданным принцем, о котором она когда-то в детстве мечтала, как и все девчонки. И пусть белого коня поблизости не наблюдалось, во сне она точно знала, что он у него есть. Да и разве в коне дело? Ведь она давно не ребенок и в сказки не верит. Ну, или почти не верит.

А потом он её очень красиво целовал, почему-то уже увлекая в головокружительном вальсе под музыку невидимого духового оркестра посреди громадного, украшенного яркими цветами и разноцветными лентами зала. А вокруг них, словно летний теплый снег, летал и кружился в вихре музыки тополиный пух, и голова её так же кружилась от счастья вместе с этим летним снегом!

***

Проснулась Оля наутро полностью и окончательно влюблённой – так, как это бывает только в ранней юности, в пору первой любви, которая одна только и есть любовь настоящая, истинная, единственная, безрассудная, сумасшедшая – такая, о которой слагают стихи, пишут книги, поют песни, снимают кино. И пусть мы, взрослые, знаем, что потом тоже случаются другие разные любови, но знаем мы также и то, что они уже никогда не могут сравниться с любовью первой, хотя бы просто потому, что они уже не первые и не имеют ни новизны, ни остроты чувств.

Страдала она от этой неразделённой и тайной любви, никому ничего не рассказывая (кроме своего дневника) целых три недели, прежде чем решилась открыться лучшей подруге. Может быть, вы уже и не помните, но эти сладостные страдания первого настоящего чувства так же дороги и прекрасны, как и первые поцелуи, и с ними так трудно расстаться! Их хочется длить и длить, разрывая себе сердце желанием ответной любви и не решаясь сделать шаг, в страхе услышать отказ. Пусть лучше так, пусть лучше неизвестность! Ведь, пока этот шаг ещё не сделан, есть надежда, есть вера, есть мечта, есть прекрасные сны. Но если после сделанного шага ты получаешь отказ, то жизнь на этом прекращается, ибо без него не может быть никакой жизни, неужели вы не понимаете этого? Неужели вы этого уже не помните?

Но момент, когда она уже больше не могла скрывать свои чувства, когда она решилась узнать свою судьбу, проверить, что там, впереди – счастье или горе, жизнь или смерть, пан или пропал – наконец, наступил. Неизвестность и мечты увлекательны и полны чувственности, но сердцу всё же хочется знать правду. И однажды на перемене она, наконец, решилась, и рассказала всё Ленке Герасимовой, с которой они с детства вместе – и в яслях на соседних горшках сидели, и потом десять лет учились в одном классе. Да и жили рядом, всего через три дома друг от друга. Ближе неё у Оли не было никого, и если она кому и могла открыться, то, конечно, только ей одной.

О, Ленка Герасимова – девушка боевая и не привыкшая тянуть кота за…, скажем, хвост, поначалу удивилась такому необычному выбору подруги. Но потом, рассудив, что любовь зла, полюбишь и… восьмиклассника, тут же пообещав подруге всё уладить, отправилась на разведку. Пройдя пару раз мимо Ольгиного избранника, и проведя полный визуальный осмотр, она, наконец, решила, что на самом деле всё не так уж и плохо, как ей представилось вначале. Мальчонка был высокий, смазливый и выглядел старше своих лет. А потому и подруга рядом с ним не будет смотреться как старшая сестра, и пара из них, пожалуй, получится вполне себе симпатичная. Успокоившись сама и уже увлечённая предстоящей интригой, она пошла успокаивать подругу.

Вернувшись к Оле, она тут же изложила ей свой план, от которого та пришла в ужас, но зная Ленку и ее опыт в подобных вопросах, покорно кивнула: была – не была, пусть вопрос, наконец, проясниться. И чем быстрее, тем лучше. А там – будь что будет!

– Никуда он от тебя не денется, – между тем авторитетно вещала подруга. – Поверь мне, как только он тебя увидит, влюбится разом, за уши потом будет не оттащить. Уж я-то в таких делах разбираюсь, ты меня знаешь!

Лена в их компании действительно считалась признанным экспертом в любовных вопросах. И хотя мальчиков, с которыми она гуляла, у нее было всего на одного больше, чем у Оли (три против двух), как-то так получилось, что её авторитет в этих делах признавали все. В смысле – и Оля, и третья их неразлучная подруга Лариса.

Впрочем, Лена, сделав таинственное лицо, не стала посвящать Ларису в тонкости вопроса, лишь скомандовала всем следовать за ней. Они и последовали, Лариса с нарастающим интересом, Ольга – с дрожащими коленями.

А вот и Егор идет, вероятно, в кабинет на урок. Их пути пересеклись ровно посредине коридора, где и произошел тот самый роковой разговор, который вы, дорогие читатели, уже слышали.

Вы слышали, а Ольга не слышала. Она стояла, не в силах оторвать взгляд от Егора, если точнее – от его лба, за который зацепилась глазами, крепко сжав зубы и сосредоточив все свои усилия, во-первых, на том, чтобы они не клацали от страха, а, во-вторых, на том, чтобы ноги не дрожали и колени не подкашивались. В ушах была вата, непонятно кем и когда туда засунутая, поэтому до неё доносился лишь тихий звук разговора, смысл которого она совершенно не улавливала.

Поэтому, когда Ленка взяла ее под руку и, развернув, куда-то повела, она автоматически последовала за ней, словно какая-то ходячая кукла. Немного отойдя, Ленка обернулась и прошептала:

– Девочки, вы только посмотрите на него. Застыл как столб, вот умора!

И сама засмеялась первой. Вслед за ней, обернувшись, засмеялась и Лариса. Ольга тоже обернулась, ничего в тумане не увидела, однако подруг своим нервным хихиканьем поддержала. Выглядело это немного истерически, но то уже мелочи, не стоящие абсолютно никакого внимания.

Только уже у самого входа в класс, немного придя в себя, она спросила:

– Что он сказал?

– Всё оʹкей, подруга, – весело ответила Ленка, – он твой с головы до ног. Когда я тебя обманывала?

И Олино сердце вновь куда-то провалилось, а перед глазами поплыли очень красивые разноцветные шары. Возможно, и вы такие когда-нибудь видели.