Огромное спасибо моему другу «Сове», без которого эта книга была бы гораздо более безграмотной. Ты сделал все, что мог, друг, остальное – моя упёртость. Каюсь, но ничего не могу с собой поделать.

Фантазм (от греч. – призрак, воображение, представление) – нарушение памяти, когда события, которые придумал или вообразил человек, кажутся ему произошедшими на самом деле. Разновидность парамнезии.

Парамнезия – нарушения и расстройства памяти, выражающиеся в ложных воспоминаниях; в которых может происходить смешение прошлого и настоящего, а также реальных и вымышленных событий.

Все совпадения с историческими лицами нашей реальности являются совершенно случайными.

Глава I

1941 год, СССР.

Шел второй месяц Великой Отечественной войны. Самой страшной войны за всю историю Российского государства, как бы оно ни называлось в разные исторические периоды своего существования. Пока ещё было не очевидно, что война будет настолько разрушительной. Пока ещё все надеялись на лучшее. Но немцы пёрли и пёрли вперед, как тараном сметая Красную Армию, прославленную во множестве предвоенных фильмов, стихов, книг, воспетую в десятках песен, с удовольствием распеваемых советским народом, верящим, что первая в мире истинно народная армия является и самой сильной армией в мире. Позади уже были победы, которые подпитывали это чувство превосходства и гордости. Это, конечно, убедительное поражение японцев в необъявленной войне у реки Халхин-Гол на территории Монголии. А также победа в «Зимней войне» с Финляндией, не настолько убедительная, гораздо более кровавая для СССР, но, как известно, победителей не судят. Победители сами судят всех и сами устанавливают, кто виноват, а кто прав. При этом, понятно, что главным злодеем всегда объявляется именно побежденная сторона. Что, впрочем, вполне укладывается в народные представления о том, что, в конце концов, добро побеждает всегда. А если победители представляют силы добра, то, конечно же, побеждённые олицетворяют собой зло. Простая до наивности схема, совершенно не очевидная, но главное – вполне рабочая.

Однако, несмотря на народные чаяния и навеянные важнейшим из искусств¹ представления, «непобедимая и легендарная» Рабоче-Крестьянская Красная Армия оказалось совершенно не способна противопоставить стальному тевтонскому катку хоть что-то сравнимое по классу и опыту. Сотни тысяч красноармейцев уже оказались в плену и, таким образом, были выведены из игры, что было чрезвычайно обидным для генералов, которые так на них рассчитывали! Тысячи убитых давно перекрыли все запланированные теми же генералами «допустимые потери», что опять же не могло их радовать, ведь, погибая не вовремя, не в соответствие с планами командования, бойцы тем самым эти планы нарушали. К сожалению, нарушителей уже никак нельзя было привлечь к ответственности. Вместо них потеть приходилось самим генералам собственными толстыми телесами, затянутыми в плотные мундиры цвета хаки, в кабинетах других генералов с более убедительным количеством звезд в петлицах. Что поделать, реальность вообще редко, если не сказать – никогда, не интересуется теми планами, которые составляют люди. У нее свои планы, никак не связанные с желанием копошащихся на планете ее обитателей. Недаром же говорят в народе: хочешь насмешить Бога, расскажи Ему о своих планах. Впрочем, государству, от Бога официально отказавшемуся, даже рассказать было некому. Олицетворением советского бога тогда был сам товарищ Сталин, хоть и любивший иногда пошутить, но над срывами государственных планов смеяться отказывающийся наотрез.

А в это же самое время природа, словно желая хоть как-то компенсировать затеянную людьми свою любимую игру в войнушку, цвела всем разнообразием своей флоры и пела соловьями, жаворонками и другими, не столь известными широким массам, пичугами. Прочая фауна активно размножалась и была занята делами насущными, не обращая внимания на чужие проблемы. Да и какая, собственно, разница, коли и немцам и русским одинаково нравится соловьиная трель?

Впрочем, если уж говорить о природе, она явно планировала свое собственное контрнаступление на территории СССР. О чем пока неведомо было уже привычно радующимся победам германского оружия Фрицам и Гансам, легендарным героям и победителям Польши, Дании, Норвегии, Бельгии, Нидерландов, Люксембурга и Франции, не считая остальной европейской мелочи, которые с веселым гоготом купались нагишом в многочисленных прудах и речках новых территорий Тысячелетнего Рейха, смущая своим видом непривычных к такому ню местных деревенских баб.

Лето 1941-го года выдалось необычайно жарким, что по народным поверьям предвещало очень холодную зиму. Синоптики сегодня утверждают, что это неверная примета, впрочем, те же самые синоптики вынужденно признают, что зима 1941—42 года на Европейской территории России была самой холодной за весь XX век. Но это то, о чём пока известно только нам, далеким потомкам, и о чём вовсе не думали в то время победители Европы, планировавшие закончить очередную войну к осени. Они еще не были знакомы с русским генералом по фамилии (или имени?) Мороз, который под Москвой в одиночку, как твердят записные русофобы, сломает все их планы. Пусть мы с вами знаем, что далеко и даже совсем не в одиночку, однако поможет СССР он очень крепко.

Но зачем, скажите, думать о плохом и совершенно неизвестном, когда солнце светит, птицы поют, враг бежит, а куры и яйки в деревенских курятниках столь же вкусны, сколь и бесплатны? И бравые солдаты Вермахта фотографировались на фоне подбитых советских танков и колонн пленных дикарей, широко улыбаясь прямо в самые лучшие в мире цейсовские объективы, чтобы послать эти фотографии своим белокурым Мартам и Гретхен. Белокурые, в свою очередь, верили, что женихи скоро вернутся, загруженные экзотическими подарками, и шили красивые платья, чтобы встретить их в своем женском всеоружии.

***

Советские военнопленные, голодные, грязные и смертельно уставшие, в большинстве своём сломленные морально, уныло плелись длинными колоннами, глотая пыль и слезы бессилия. Плелись под охраной тоже очень уставших и грязных от всепроникающей пыли солдат из далекой Германии, которые, тем не менее, смотрелись куда более бодро, по-хозяйски оглядывая всё вокруг. Пленные по большей части шли молча, угрюмо глядя себе под ноги, лишь иногда перекидываясь друг с другом скудными фразами:

– Как думаешь, Василий, куда нас ведут?

– Да кто ж их знает, Петро? Думаю, что куда-нибудь да приведут.

– Эх, пожрать бы! Два дня ничего не жрамши… Как думаешь, покормят?

– Ну, ежели не расстреляют, то, должно, покормят.

– Не, таперича уже не расстреляют, – встрял в разговор обросший светлой щетиной дядька средних лет со старшинской «пилой» в петлицах – не иначе, сверхсрочник.

– Правда, ты точно знаешь? – с надеждой обернулся к нему Петро.

– Ну, посуди сам, – обстоятельно заговорил дядька, – пошто им нас цельный день куда-то вести, ежели бы хотели расстрелять? Давно бы построили в шеренги, да прошлись из пулеметов, всех и делов-то. А так выходит, что жить пока будем. А раз мы им живые нужны, значит, и покормят. Это, брат, называется – логика, слышал?

– А на что мы им нужны, как считаешь? – не унимался дотошный Петро, не до конца удовлетворённый ссылкой на логику.

– Ну, как на что? – пожал плечами собеседник. – Мало ли какой работы есть, где дармовые работники пригодятся, что за кусок хлеба пахать будут? Вот и рассуди, что невыгодно им нас убивать. – Комиссаров с жидами, может, и шлёпнут, конечно, – помолчав, задумчиво добавил он.

– А жидов-то за что? – встрял в разговор, доселе помалкивавщий и прислушивавщийся Василий.

– Дык их всегда бьют, при любой заварухе, на всякий случай, наверное. К тому же, почитай, все наши комиссары жиды и есть, – дядька вновь помолчал, пожевал треснувшими от жажды губами и неуверенно добавил, – ну, может, и не все, но большинство точно. А германцы жидов отчего-то особенно сильно не любят. Видать, досадили они им чем-то очень, как увидят жида – хошь мужика, хошь бабу, хошь дитё малое – тут же стреляют на месте.

Слушая этот разговор, непроизвольно вжимал голову в плечи идущий на шеренгу впереди рядовой Лёва Моисеев. Воспитанный на идеалах интернационализма молодой человек восемнадцати лет от роду, призванный на действительную военную службу весной этого года, мало когда до этого задумывался о своей национальности. Он был комсомольцем, и ни в какого Бога, которым его постоянно доставала бабушка, не верил. Как не видел никакой разницы в том, какой национальности тот или иной человек. Да, он еврей, но разве это главное? Главное в том, что он такой же советский человек, как и все остальные люди в СССР. Так он думал всю свою недолгую жизнь. Но сейчас, слушая эти страшные слова, древний родовой страх избранного Богом народа разом охладил текущий по спине горячий пот, так, что Лёва поежился и с подозрением покосился на шагающих рядом товарищей. Друзья они ему или враги? Выдадут его немцам, спасая свою шкуру, или нет? А потом, сам того не замечая, зашептал опухшими губами слова древней молитвы, которую еще с детства бабушка заставляла его учить и которую он, как думал до этого, давно и благополучно забыл: «Барух Ата, Адонай Элоэну вЭлоэй авотэну Элоэй Авраам Элоэй Йицхак вЭлоэй Яаков, аЭль агадоль агибор веанора, Эль эльйон гомэль хасадим товим веконэ аколь везохэр хасдэй авот умэви гоэль ливнэй венээм лемаан шемо беаава»².

Раз за разом Лёва повторял древние как мир слова, с надеждой глядя в бездонное и безоблачное небо. Он забыл сейчас о том, что он комсомолец, интернационалист и атеист. Но вдруг ощутил свое неразрывное внутреннее родство со всеми поколениями предков своего некогда великого народа, уже двадцать веков как рассеянного по миру, но не потерявшего свою идентичность. И слизывая неожиданные соленые слезы запекшимся языком, он все повторял и повторял, тихо, чтобы никто не услышал: «Зохрэну Адонай Элоэну бо летова уфокдэну во ливраха веошиэну во лехайим товим, увидвар йешуа верахамим хус вехонэну верахэм алэну веошиэну, ки элэха энэну ки Эль Мэлэх ханун верахум Ата»³.

Лёва не видел, как на него с кривой ухмылкой искоса посматривает шагающий в том же ряду его ровесник Бодя Кондратюк. Богдан был родом с самого Львова – древней столицы Галицко-Волынского княжества, называемого иначе – Русским королевством⁴, потом побывавшего в составе Польско-Литовского государства, потом ставшим столицей Королевства Галиции и Лодомерии в составе Австро-Венгерской империи, потом был частью Польского королевства в составе Российской империи, с 1919 года – окраиной независимой Польши, а с 1939-го вошел в состав СССР.

Богдан всей душой любил свой действительно очень красивый и удивительный город. И вот теперь его родной Львов освобожден от красной оккупации и Бодя искренне верил, что это только начало новой и, безусловно, великой истории лучшего в мире города. Бодя ждал только часа, когда можно будет рассказать немцам, что он всегда мечтал вступить в их армию и вместе с ними бить ненавистных москалей, жидов и пшеков⁵, веками угнетавших их народ. А первое, что он сделает, это сдаст немцам того вон жидёныша, молящегося сейчас своему чертову богу и надеющегося, что он его спасет. Как бы ни так, вновь, несмотря на смертельную усталость, ухмыльнулся Бодя, хватит, настрадался уже его народ и от русских, и от жидов. Жидов Бодя отчего-то искренне ненавидел даже больше, чем москалей и пшеков, всем своим сердцем веря, что от них самые большие беды его народа. И Богдан, будучи человеком верующим, с детства посещающим воскресную школу, тоже зашептал про себя так, чтобы не слышали идущие рядом: «Боже, будь милостивий до мене, грішного. Боже, очисти гріхи мої і помилуй мене. Без числа згрішив я, Господи, прости мене. Во ім’я Отця, і Сина, і Святого Духа. Амінь».

А охранявшие всех их солдаты Вермахта, были подпоясаны ремнями, на пряжках которых было написано «Gott mit uns»⁶. Они рассчитывали на того же самого Бога, что и Лёва с Богданом, уверенные, что в этот раз Он точно на их стороне. Бог, как они считали, не мог быть против них, особенно после стольких лет позорного и мучительно для немецкого народа Версальского мира⁷. Каждый из них помнил годы страданий простых людей после подписания этого договора. Каждый твёрдо верил, что высокие цены, низкая заработная плата, безработица, непомерные налоги, инфляция – всё это имело своим корнем «Версальский диктат», как в Германии называли Версальский мирный договор. Отчасти это именно так и было. И именно на этих чувствах и народных страданиях сыграли нацисты. Но теперь, верили парни с арийской кровью, всё изменится, теперь они будут диктовать миру, как тому следует жить. Наконец настал час расплаты за все их унижения!

Так же страдавшие от жары, они тоже мечтали поскорее добраться до места, чтобы сдать эту пародию на солдат охране наспех организованного концентрационного лагеря, по сути – просто голой земли, обнесенной колючей проволокой. А самим, отдохнув и перекусив, двигаться дальше, на восток, приближая очередную великую победу германского духа. Они ведь ещё не знали, что Красной армии надо было лишь продержаться до прихода генерала Мороза, тормозя стальной тевтонский каток телами своих винтиков, иначе именуемых красноармейцами. Они ведь и сами были точно такими же винтиками в планах своих генералов. Просто военная удача была пока на их стороне. Но удача, как известно, девушка с переменчивым характером.