Храбрость или вера в её наличие у себя – города берёт, вера в единого бога – позволяет сворачивать горы, а вера в свою исключительность, разрушает государства и целые империи.

Глава 1

Мастодонт политики

– Панамский, Суэцкий! Да какое мне до них дело, когда у меня во рту свои каналы изнывают от боли! – Схватившись за челюсть, перекосившись лицом, стучал головой об стол архитектор проекта построения глобального мира, дамоклов меч демократии, сэр или пан, он и сам уже не помнил кто, в общем имеющий на это самые широкие, с правом выбора, демократические взгляды, этот два в одном, парсэн Паника (что касается вопроса постановки ударения в его имени, то тут всё отдаётся на откуп вашей индивидуальности – ведь главное, это не удариться в смысл его имени).

А ведь между тем и этим, сэр или пан Паника, ещё пять минут назад мог похвастаться тем … Хотя, всё же нет, он не позволял себе такого рода излишества. А вот с серьёзным и вдумчивым выражением лица заявить, что он после долгих размышлений и консультаций с видными (что это значит в данном контексте, сложно сказать) в данной области специалистами, пришёл к выводу, что ему чёрт не брат и он ничего в этом мире не боится и не страшиться, то вот это он, пожалуй, мог бы себе позволить сделать.

Но кто же знал (а парсэн Паника и подавно), что жизнь, явно специально, для того чтобы испытать крепость твоих жизненных основ и твоей веры в то, в чём ты уже закоренел, берёт и преподносит такие сюрпризы, что хоть стой, хоть падай (опять выбор, демократия!). И, конечно, для парсэна Паника, решавшего судьбу очередного провинившегося диктатора, было крайне неожиданно и, что уж говорить, болезненно для себя вдруг осознать, что решаемая им судьба диктатора Заносы (по большому счёту занозы в чьей-то конгрессменской заднице) или как его там …Ну, в общем, того, с отоларингологической фамилией диктатора, так остро отозвалась у него в голове или если быть точнее в зубе.

Ну а зубная боль, эта такая неожиданность, что не даёт никакой возможности пойманному на ней человеку хотя бы сохранить невозмутимость лица и не отреагировать на этот внутренний удар током ему прямо в мозг. И ладно бы, если сэр или пан Паника, в этот момент находился один одинёшенек у себя в кабинете, где будь здоров или не здоров заорись, и тебя всё равно никто не услышит, но нет, и сюрприз на то и сюрприз, что он вас застаёт в самые неожиданные и неподходящие для этого моменты жизни. И эта острейшая, до умопомрачения зубная боль, нашла своего героя, ладно пусть будет пана Паника, в тот самый решительный момент, когда пан Паника выносил приговор или вернее сказать, читал итоговый доклад по беспрецедентной сукиной деятельности того самого диктатора с отоларингологической фамилией, нарушающей национальные интересы одной монополии, которую как раз и представлял пан Паника.

– После проведения всех сравнительных анализов, сверки балансовых ведомостей и расчёта трат на расходные операции, наша аналитическая группа пришла к следующему выводу. – Читал пояснительную записку к докладу пан Паника, чья бухгалтерская душа не могла промолчать и влезала туда, куда её не просят. Впрочем, пан Паника в этом деле был не одинок и понимаем здесь, в этом мире, где им правил дисбаланс отношений и такой же баланс денег.

– Наш подопечный, в последнее время беспрецедентно дорого нам обходится и …– вдруг пронзившая зуб пана Паника дикая боль заставляет его оборвать себя на полуслове и очень выразительно вытянуться в своём лице. Что не могло не остаться без внимания всех присутствующих на этом секретном докладе, уполномоченных своими ключевыми должностями, скорее не людей, а функций.

Ну а стоило только этим принимающим решения людям, присутствующим на этом закрытом докладе, проводимом в секретной комнате, самого известного, пока что только на Земле дома, услышать прозвучавшее у докладчика табу-слово – беспрецедентное, как они сразу поняли, что, пожалуй, дни диктатора с отоларингологической фамилией сочтены. Ну а раз так, то можно расслабиться и вести себя, как им вздумается. И они ослабив свою невозмутимость, начали, кто хвататься за ручки, кто за свои медали на груди, а кто и вовсе осмелился, принявшись чесать свой орлиный нос – и всё это на глазах самого директора по связям с общественностью, мистера Зеро – это был его официальный должностной статус, что касается неофициального, то об этом ещё никто не посмел у него спросить.

И, конечно, больше всех возмущённо взволновался находящийся здесь в статусе общественного деятеля, миллиардер Порос (никто из присутствующих здесь на заседании чиновников не удивлялся факту нахождения на этой закрытой встрече этого общественника, все прекрасно знали, кто он есть на самом деле) – он, как и все здесь присутствующие, считал, что прецедентное право, одно из краеугольных правил, на котором стоит и функционирует государство, и подвергать это правило осмыслению, пока что недопустимо (если ты конечно не миллиардер).

– Это немыслимо. – Не сдержался общественный деятель и по совместительству миллиардер Порос, и пробубнил себе в свои густейшие брови. С чем не мог не согласиться и сам докладчик, пан Паника, чьи руки так и тянулись к свой голове, чтобы сдержать нарастающую и сводящую скулы боль. «Это немыслимо!», – выкатив глаза из орбит, еле сдерживался пан Паника. Ну а такое выразительное поведение пана Паника, который как всем здесь, кажется, специально для эффектности оборвал свой доклад, наводит на свои далеко ведущие мысли. И теперь уже никто не сомневается в том, что этого диктатора с отоларингологической фамилией ожидает незавидная судьба.

И вот собравшийся с силами пан Паника, можно сказать, не подвёл и озвучил то, что все уже и так по его прискорбному лицу знали.

– Диктатор Заноса слишком дорого нам обходится. – Повторился пан Паника. – И как сальдо всему – он уже не тот сукин сын, который нам нужен. – Проговорил пан Паника и, не сдержавшись, одной рукой ухватил себя за челюсть, что знатоками и чтицами невербальных движений, которыми все присутствующие в кабинете были через одного, было прочитано, как смертный приговор через повешение, этому не оправдавшему возложенных на него надежд, что за сукиному сыну, диктатору Заносе. После чего собравшийся в этом своём узком кругу, выносящий судьбоносные решения кабинет решений, как записано в регламенте, приступает к прениям, а пан Паника, с трудом удерживаясь на ногах, только и может, что согласно кивать головой.

Ну а сами прения сегодня только для виду прения – а всё потому, что на этот раз кабинет принимающих решения людей единодушен (и даже не имеющая детей, посвятившая всю себя работе, а не как предполагали конгрессмены, из-за того, что была страшная, как смерть, само собой старая дева мисс Клэр, не пожелав усыновить диктатора, была согласна) в своём мнении насчёт этого, специально (многие даже сломали себе зубы, произнося её – и, наверное, сразу можно было догадаться, что от этого диктатора ничего путного не выйдет, раз он с первых своих шагов к власти, начал вставлять в разговор такие, и не выговоришь что за словосочетания) носящего труднопроизносимую отоларингологическую фамилию сукиного сына диктатора Заносы.

И только представители двух непримиримых и всегда между собой соперничающих, и концептуально придерживающихся разных подходов в решении поставленных перед ними задач, силовых блока, как всегда, разошлись в своём видении подобающего подхода в решении возникшего вопроса и в частности, самих деталях устранения диктатора Заносы от власти. Так один из силовых блоков придерживался концепции прямой силы, когда как его балансовый противник (в мире без внутреннего баланса никак), был несколько сдержан, предлагая действовать более скрытно и завуалировано – они называли это мягкой силой. И хотя цель у всех была одна, тем не менее, интересы этих двух главных (фигурально) силовых блоков, чья сила заключалась в той поддержке, которую им оказывали стоящие за каждым блоком политические партии, почему-то, не всегда совпадали, и именно это и вызывало их ожесточённые споры.

Так полное физическое отражение несомой его силовым ведомством концепции нанесения прямой силы с его превентивным ударом, при всех четыре звезды, а дома всё больше пять, генерал Браслав, играя под военным сюртуком огромными мышцами, выражал надежду на то, что в его оппоненте, наконец-то, взыграет здравомыслие и он, падла, рот закроет, и согласится с его предложением, с помощью его элитных морпехов закрыть навсегда рот диктатору Заносе.

– Не на того напал! – даже не думает и не собирается слушать этого, сила есть, ума не надо, придурка генерала, тоже генерал и тоже четыре звезды, орущий в ответ приверженец другой концепции с её мягкой силой, генерал Сканнет, который обладая немыслимой, на грани наглости энергетикой, компенсировал ею свой недостаток роста, веса, волос и ещё много чего, и при этом ни в чём не уступал Браславу.

И хотя поначалу весь кабинет решений с подозрением отнёсся к этому заявлению генерала Сканнета – неужели он сомневается в мощи наших доблестных морпехов, а в навыках наёмников Заносы, наоборот, ни капельки не сомневается (не иначе генерал ведёт свои закулисные дела с диктатором Заносой и обеспечивает его охрану своими мутными частниками) – всё же после того, как генерал Сканнет, не сдержав своих эмоций, плюнул на новые итальянские туфли Браслава, то тогда-то все поняли, что он имел в виду себя и он, пожалуй, тот ещё патриот (на генерале Сканнете были одеты отечественные ковбойские сапоги).

И не успел генерал Браслав возмутиться и кулаком в лоб Сканнету контраргументировать, как вдруг генерал Сканнет, пугающе для всех и для него, резво бросается к столу, хватает с него бутылки с водой, стаканчики и листки бумаги и начинает из них составлять на столе некую конструкцию.

– Вот здесь, на этом острове, диктует всем и каждому свою волю диктатор Заноса. – Заявил генерал Сканнет, указывая рукой на помещённый на середину стола лист бумаги, на котором, когда он только всё успевает (а может это была заготовка? Хотя особо наблюдательные персоны, всё же успели заметить, из чьих рук генералом был вырван этот лист бумаги – сэра Рейнджера, большого любителя рисовать шаржи на всех кого он не встретит; потом не удивляйся тому, что из зала суда выходят такие рисованные репортажи – там тоже сидят свои шаржисты), была нарисована весёлая рожица, скорей всего диктатора Заносы («И до чего же похож! – вздрогнула про себя леди госсекретарь Брань, глядя на это изображение Заносы. – Та же грубая мужская сила и этот зовущий к себе взгляд, который так диктует, что хочется только одного – подчиняться и подчиняться. – Леди госсекретарь Брань от своих фантазий почувствовала, что сегодня кондиционер работает в полсилы, а как иначе объяснить тот факт, что её сорочка прилипла к её спине»), и в подтверждении своих слов и своего отношения к этому сукиному сыну Заносе, кулаком впечатывает прямо по роже этому, ещё смеётся диктатору (генералу Браславу даже стало завидно, что не он припечатал этому обнаглевшему Заносе). После чего генерал Сканнет обводит кабинет своим взглядом и, убедившись в том, что все заинтригованы и ждут, не дождутся, когда он начнёт принуждать этого зарвавшегося диктатора к демократии, начинает театрализовано реализовывать свой план подавления диктатора Заносы.

Так для начала, – он продолжает кулаком давить на эту хоть и весёлую, но уже придавленную рожицу диктатора Заносы, – мы должны без конца на него давить и давить, чтобы он без нашего позволения не смог и рта открыть. – Принялся комментировать свои действия генерал Сканнет. – Пусть знает, что он у нас постоянно находится под наблюдением и ему никуда от нас не деться (вокруг наш доблестный флот). А для этого мы…– Генерал Сканнет поодиночке берёт расставленные с трёх сторон от этого острова с Заносой, стоящие во главе стаканчиков бутылки и, приблизив их на расстояние диаметра стаканчика к острову, оставляет их здесь стоять. – Ну а когда ты находишься на расстоянии пушечного выстрела от нашего флота или подлёта наших истребителей, то тебе ничего другого не остаётся делать, как петь под дудку наших корабельных стволов.

«Ага, бутылки, это авианосцы, а стаканчики истребители и ещё много чего», – сразу же догадался глотнувший из своего стаканчика воды финансовый аналитик Блюм, без чьего мнения и финансовых выкладок, и обоснования предстоящих затрат на такого рода мероприятия, сами эти мероприятия никогда не проводятся.

– А я всё же считаю, что нам надо по этой подлой роже диктатора Заносы ударить из всех орудий так. – Стукнув, что есть силы по столу, грозно заявил генерал Браслав. – Чтобы у него на его острове ни одного банана не осталось. – Генерал Браслав, заметив, что после его удара одна из бутылок упав, залила водой остров диктатора Заносы, чья рожица, намокнув, расплылась в некую страшную бесформенность, обрадовавшись полученному эффекту, торжествующе обводит присутствующих и, пожалуй, ждёт одобрения. Но к своему удивлению он видит только напрягшиеся и злые лица секретарей, глав агентств и департаментов. Где к его полной не неожиданности, но всё же вдруг, своё слово берёт, как он почему-то и ожидал, всем сердцем им ненавидимый, этот финансовый крючок Блюм. И этот Блюм, как всегда, начинает свой разговор из своего далека – покашливания.

– Кхе-кхе. Прошу прощения. – Уже из своего полунаклона головы, сквозь толстые очки, издевательски смотрит на уже побелевшего от злости Браслава, этот сквалыга и до чего же жадный до денег, всего лишь клерк Блюм, а не как он четыре звезды (а дома пять) генерал. А ведь этого Блюма и пушкой не прошибёшь, приводя в качестве аргументации финансовых трат, наличие желания их тратить, стратегически мыслить и перевооружаться, а ему, видите ли, что посущественней, в виде хотя бы той же нефти подавай.

– У меня всего лишь один вопрос к генералу. – Бросив уже косой взгляд на генерала, заговорил этот прижимала бюджетных ассигнований, клерк Блюм. «Начинается!», – начал от злости задыхаться генерал Браслав, ослабляя свой галстук.

– Спрашивается, а зачем нам тогда будет нужна эта банановая республика, если на ней, после того как вы его разбомбите, не останется ни одного банана? – тихим, но до чего же противным голосом, добравшись прямо-таки до пяток генерала (все знают, что душа у генералов находится в этом отдалённом от головы месте – чтобы не мешала принимать судьбоносные решения), задался вопросом клерк Блюм, всполошив не только генерала Браслава, но и главного поставщика бананов и заодно кокосов, отвечающего за проведение в конгрессе принимаемых здесь решений, главного политического лоббиста, бывшего министра, дельца и банкира, владельца заводов, газет и пароходов, конгрессмена Твистера.

А конгрессмен Твистер, это вам не какой-то худосочный клерк Блюм, он имеет свой существенный вес и не только на весах, но и в политике. И потрясённый такими перспективами для себя и своего находящегося на банановой диете здоровья, конгрессмен Твистер тут же роняет свою тяжёлую (даже, несмотря на выполненные из китайского фарфора облегчённые зубы) челюсть от услышанного, чем вызывает всеобщее к себе внимание кабинета. После чего конгрессмен Твистер наливается кровью и, сжав кулаки, уничтожительно смотрит на уже взволновавшегося генерала Браслава, который на этот раз жалеет о том, что он слишком большой и мимо него, если сейчас конгрессмен захочет в него что-нибудь кинуть, будет трудно промахнуться.

– Генерал! – отбивая зубами каждый слог, проговорил конгрессмен Твистер.

– Да сэр. – Вытянувшись по струнке, ответил бледный генерал.

– Мне кажется, что вы поспешили. – Заявил конгрессмен Твистер.

– Да сэр. – По-военному чётко, где нет времени рассуждать над ответом на вопрос: «А в чём они собственно поспешили – когда приводили к власти демократично избранного диктатора Заносу или когда решили заменить его на другого демократично настроенного, пока что не диктатора Самосу?», – даёт ответ генерал Браслав.

– Вот и хорошо. – Облегчённо выдыхает конгрессмен Твистер, а вместе с ним и все остальные в кабинете люди и функции. После чего вновь за своё берётся генерал Сканнет и уверенно доводит до понимания кабинета свою, со своей мягкой силой мысль. Ну а слова, а особенно театрализованность действий генерала Сканнета, пожалуй, убедительно подействовали на кабинет принятия решений и им было решено, дать ещё один шанс этому, до чего же трудно произнести фамилию, блудному сыну Заносе.

– Первое, что он должен непременно сделать – как знак того, что он внял голосу разума и идёт на уступки – так это придумать себе самую простую и легко произносимую фамилию. – Подытожила решение кабинета, вновь почувствовавшая надежду на возможность не одиночества мисс Клэр, чья решительность и на этот раз была непоколебима. Так на подсказку своего советника – все жители этого государства носят эту трудно произносимую фамилию, и что скорей всего, этот шаг отступничества от своих корней диктатора Заносы, мало кто поймёт из жителей и возможно вызовет бунт – мисс Клэр только прошипела и стальным голосом заявила:

– А если диктатор Заноса продолжит эту свою языковую агрессию, то наш ответ будет незамедлительным и беспощадным. – И на этом заседание кабинета в его узком составе было закончено. «Она что, мимов привлечёт!», – усмехнулся про себя, сидящий в самом углу секретной комнаты, генератор идей и инженер мысли, а по-простому ещё один, но особый советник, сэр Рейнджер.

Что же касается пана Паника, то для него эти прения прошли, как в тумане, и он из них, так ничего и не запомнил, да и ему в сравнении с ничего такого неожидающего диктатором Заносой (это уже ему будет сюрприз), это было не столь важно, когда зубная боль, вынося мозг, полностью затмила его разум. И пан Паника с трудом сумев добраться до своего кабинета, на пороге даже не удержался, а споткнувшись о свои ноги упал. После чего он, добравшись до рабочего стола, из его ящика с трудом достаёт обезболивающие таблетки и, заглотнув сразу пару штук, принимается ждать, когда его отпустит эта боль.

И она его отпустила, правда, совсем ненадолго и стоило только пану Панику слишком резко повести свою голову или изменить положение своего тела в пространстве, как зуб тут как тут, и в одно мгновение усаживает обратно на пол, куда-то было собравшегося пана Паника. При этом его зуб прямо-таки свербел у него изнутри, грозно заявляя:

– Нет уж, посиди и подумай, как нам с тобою жить дальше. – Хотя это, наверное, угрожающе мыслил в ответ пан Паника, а вот зуб, будучи натурой нервной и злобной, дёргано потрясывая пана Паника, время от времени резко заявлял: Рот закрой и не нуди, раззява!

И, конечно, пан Паника пытался проявить всю свою волю в противостоянии с этим самым сильным из всех противником – с самим собой. Но если честно, то у него даже с помощью обезболивающих таблеток и встряски себя головой об стол ничего не получалось, и пан Паника вынужден был признать, что противостоять вызовам своей природы, человек ещё не может или не научился. Но и это не единственное, в чём сегодня пришлось признаться пану Панику. И этот, как оказывается, не такой уж кремень пан, в один из зубодробительных приступов зашёл так далеко, что пошёл на отступничество и попытался обратиться к помощи, отвергаемому им в здоровом состоянии, всевышнему богу.