Он живет так, как живет вся природа, отмеряя часы и минуты по солнышку. Внешне он подчиняется жесткому лагерному распорядку, а внутренне (не осознавая того сам) – ритму природному, ритму космоса. Если три тысячи шестьсот пятьдесят три дня жить только по подъему и поверке, лагерная каторга будет тяжелее вдвое от бесконечности таких дней и безнадежности, и впрямь, откуда брать силы, чтобы выжить? Но если эти же дни жить по солнцу, по небу, по звездам, то бесконечность становится бессмертием