Издание выпущено при финансовой поддержке Комитета по печати и взаимодействию со средствами массовой информации Правительства Санкт-Петербурга

Издание Санкт-Петербургской общественной организации «Союз писателей Санкт-Петербурга»

© Куберский И., текст, 2018.

© «Геликон Плюс», макет, 2018.

* * *

Я полынь, полынь я.

Забавно, сколько приходится тратить времени, чтобы не принимать это близко к сердцу.

23 марта 2012 года, 13 часов 10 минут

Дочь довезла Алексея до залива.

– Все, спасибо! Дальше я сам, – сказал Алексей, доставая из внедорожника рюкзак с нахлобученным сверху горнолыжным шлемом.

– Когда за тобой заехать? – спросила дочь.

– Не знаю, хочу накататься вдосталь, пока ветер, – сказал Алексей, жадно вглядываясь в небо над заливом, где уже плавали дуги кайтов. – Позвоню…

– Только прошу – поосторожней, – сказала дочь.

– Ну, в семьдесят поневоле осторожничаешь, – сказал Алексей.

– Только не говори мне про свои семьдесят. Человеку столько, на сколько он себя чувствует.

– Сейчас чувствую себя на сорок.

– Короче, мой ровесник… – улыбнулась дочь.

Ветер был серьезный, но не убийственный, как в прошлый раз. Тогда дуло так, что по заливу шла жесткая поземка, снежные холмики превратились в когтистые лапы неведомых зверей… и ни одного кайтиста, кроме него, психа. Алексей продержался всего минуту: страшная скорость и единственное желание – прекратить этот мазохизм. В результате он не удержал кайт, наехал на стропы и разрезал одну кантом правой лыжи – на том все, к счастью, и кончилось. Ну а теперь солнце… и ветер, хоть и резв, но вполне комфортен.

Распаковался быстро, и ноги довольно легко влезли в горнолыжные ботинки, еще не задубевшие на холоде. Трапеция – типа спасательного пояса с лямками, перехватывающими бедра, и ремнями – надета и плотно пригнана. Молнии на куртке и карманах брюк застегнуты. Развернутое полотнище кайта лежит на снегу – от него до Алексея двадцать пять метров строп. Осталось только, взявшись за ручки, потянуть на себя. Всегда волнующий момент…

Он жил один, но теперь не реже двух раз в неделю к нему заезжала дочь с обязательной кастрюлькой чего-нибудь ею приготовленного, а летом отвозила его на свою дачу, где он проводил неделю-другую с двумя внучками. Это называлось «дать девочкам отдохнуть от родительского надзора» – дать им расслабиться рядом с дедом, ничего не запрещавшим и ведущим себя с ними на равных. Дочь считала, что он в душе тоже ребенок – наивный, доверчивый, простодушно-трогательный и порой беспомощный даже в простых житейских коллизиях; за ним самим нужно было присматривать. И тем не менее она абсолютно доверяла ему своих детей. Ее приветливо-молчаливый, вечно занятый прагматичный супруг благоразумно держался той же линии.

Жена Алексея, мать его единственной дочери, умерла девять лет назад от рака желудка, и когда поставили диагноз, было уже слишком поздно – метастазы пошли по всему организму. Дочь, поначалу ничего не знавшая об этом несчастье, вместе с мужем обживала новую страну, новую территорию под названием Англия, где в одну из тамошних фирм более чем удачно вписался ее муж, айтишник, человек мозговитый и целеустремленный. Алексей ничего и не сообщал ей, решив, что благополучие дочери и ее успешного мужа важнее и что он попытается обойтись своими силами. Когда же врачи сказали, что надежды нет и жить его жене осталось максимум полгода, он кинулся искать спасения у нетрадиционной медицины.

В одном из издательств, с которым он сотрудничал, как раз в это время ему дали на корректуру книгу местного экстрасенса, описывавшего случаи излечения пациентов от рака в последней, четвертой стадии. Он решил, что это знак свыше. У экстрасенса был телефон, что само по себе было чудом, ибо Алексей знал, что зачастую целительные книги пишут для издательств так называемые копипастеры, надергивающие информацию из разных, подчас весьма сомнительных источников. А тут подлинный автор-целитель. С трепетом в душе и надеждой, что чудеса случаются именно тогда, когда оказываешься бессильным перед приговором тупой реальности, он позвонил. Будь он верующим, возможно, вместо этого отправился бы в церковь и истово молился бы… Но прибегать в данном случае к вере, прожив всю предыдущую жизнь атеистом, он считал профанацией. Ведь вера – она или есть, или ее нет. Откуда в нем взяться вере? Да и не верил он в бога-целителя, глядя вокруг себя и назад – в историю человечества, вопрошая: можно ли возложить ответственность за все страдания человека и человечества на Бога или последний превыше этого?

Фамилия у экстрасенса была соответствующая – Темных, Геннадий Трофимович. Пояснив, что как корректор он в настоящий момент читает книгу уважаемого целителя, Алексей рассказал про жену, про отказ врачей заниматься ею, держать в больнице, ибо для них отчетность по низкой смертности важнее человеческих страданий, почему его жена и лежит дома и он сам делает ей обезболивающие уколы, а затем попросил Геннадия Трофимовича приехать и осмотреть жену – есть ли хоть какая-то надежда? Темных ответил, что приезжать ему не обязательно, что он лечит на расстоянии и что ему достаточно знать дату рождения, а также фамилию, имя и отчество пациентки, в данном случае – ее девичью фамилию… как будто он уже знал, что она ее меняла. На прощание Алексей услышал, что плата за труд будет взиматься только по исцелении пациентки, и это окончательно убедило его в том, что экстрасенс никакой не шулер, а серьезный и ответственный человек, действительно кого-то уже вылечивший.

Спустя два дня Темных, опять же по телефону, в терминах, довольно близких к записи в медицинской карте жены Алексея, описал состояние ее внутренних органов и сказал, что он берется за этот случай, что это его специализация – излечение безнадежных больных. Еще он в ответ на благодарную реплику Алексея, не смогшего удержать нахлынувших чувств, сказал, что, пока даже смертельно больной человек жив, надо бороться.

Тут Алексей, уже прочитавший книгу экстрасенса и мало что в ней понявший, в чем, естественно, не мог признаться, спросил:

– И все-таки как вы это делаете? Простите, я следил в вашей будущей книге за орфографией и пунктуацией, а в таких случаях не вполне проникаешься смыслом. Ведь даже чудо – а то, что вы делаете, является, несомненно, чудом – должно иметь под собой какой-то физический или, если хотите, физико-химический процесс, может быть, воздействие каких-то там нейтрино, которые, как известно, во всех направлениях пронзают пространство Вселенной и свободно проходят как сквозь твердое тело, так и сквозь космические пустоты.

– Пустот нет, – ответил на это Темных. – То, что мы считаем пустотой, заполнено темной материей, которую наши приборы не в состоянии зафиксировать. По сути это то самое антивещество, без которого не возникло бы само вещество. Они находятся в скрытом от нас взаимодействии, порождая жизнь, рост, изменения, движение всего вокруг. Грубо говоря, это как плюс и минус в электрической цепи, порождающие энергию. Мы ведь уже больше ста лет активно пользуемся электричеством, но так и не понимаем его природы.

– И это как-то соотносится с вашей целительной практикой? – спросил Алексей.

– Самым непосредственным образом, – был ответ. – Теория энтропии материи неверна. Жизнь не умирает, материя вечна, каждый ее гибнущий кластер заменяется точно таким же кластером антиматерии. Они находятся в состоянии колебания. Верхние точки синусоиды – это материя, нижние – антиматерия… Когда у пациента остается только минус, я подключаю плюс…

– Красиво… – искренне восхитился Алексей, будто ему открылась какая-то новая истина. – Но как вы сами пришли к тому, что участвуете, как вы пишете в книге, в замещении умирающего живым?

– Для этого нужен выход в ноосферу, – ответил Темных. – Первым ее описал Вернадский. По сути, каждый человек заряжен всеми энерговозможностями Вселенной. И при известных обстоятельствах, чаще всего экстремальных, он их в себе может открыть и развить. Имеются для этого и древние практики, но только единицам хватает терпения пройти этот путь. А вообще-то сверхспособности человека – это и есть его подлинное начало. Вы ведь, наверное, знаете, что человек в жизни задействует только четыре процента нейронных связей своего мозга. Скажем так: человек еще до себя не дорос.

13 часов 46 минут

Над заливом в чистом небе плавали – Алексей подсчитал – семь кайтов. Он – восьмой. В проушины шлема нетерпеливо посвистывал ветерок, и чтобы кайт не взмыл сам по себе, пришлось нижний его край присыпать снегом. Но вот – пора! Алексей потянул за стропы, кайт приподнялся, наполнился, как парус, Алексей еще потянул – кайт отряхнулся от снега, взлетел и повлек за собой мощью в лошадиную силу, а то и в две…

Северный или южный ветер – здесь это лучший вариант. Это значит – ты несешься перпендикулярно берегу Финского залива от Морской набережной вдаль, а потом, развернувшись, летишь обратно. Очень удобно. Тогда как, например, восточный ветер (со стороны города) может отжать тебя далеко от берега, и попробуй потом, хоть галсами, вернуться. А нынче условия идеальные. Наст сантиметра на три присыпан свежевыпавшим снежком, Алексей мчится на два маяка вдали, обозначающие фарватер для судов, идущих в пору навигации из города на Кронштадт и Петергоф и обратно.

До маяков было километра четыре, но ветер дул ровно, лыжи хорошо скользили. Фиолетовый, с красным правым ушком купол кайта плыл, заслоняя солнце, тень мчалась чуть позади, справа, а когда Алексей приспускал купол, солнце резко ударяло по глазам и все вокруг было ярким, белым, ослепительным и, пожалуй, прекрасным. Органный стон ветра в стропах, под лыжами то шуршание наста, то гул наледи, то шипение тормозящих снежных наносов…

Вскоре Алексей был уже у финиша.

Во время следующего телефонного разговора Темных рассказал и вовсе удивительную вещь. Оказалось, что он, танкист, полковник запаса, пришел к целительству в результате личной семейной трагедии – у его старшей дочери обнаружили рак поджелудочной железы и он, вместе с ней пройдя кругами отчаяния по врачам и клиникам, обратился к оккультизму и спас ее.

Еще он сказал, что только начинает осознавать механизм целительства – выходит в астрал, или ноосферу, и оттуда получает ответ, как действовать.

– Да, что-то про ноосферу или антропосферу я еще в молодости читал, – сказал Алексей. – Что всё, что было на земле с человечеством, все идеи, все дела каким-то образом записываются на какой-то носитель. Кто-то принимает это за бога, кто-то за информационное или энергетическое поле. Но оно нейтрально. И если это бог, то он тоже нейтрален, то есть вне наших корыстных обращений к нему.

– Не думаю, – возразил Темных. – Ноосфера обладает позитивной энергией, она постоянно структурируется, иначе не сформировалась бы. И она интерактивна. Кстати, там содержится, копится и выдается не только то, что было, но и то, что будет. В частности – что будет со мной и вами. Такое поле – это оболочка или кольцо. И любые два его сопричастных сегмента представляют собой прошлое и будущее, на стыке которых прослойка настоящего. Понимаете?

Насчет механизма своего воздействия Темных объяснил, что сосредоточивается мыслью на повышении иммунитета пациента, то есть на позвоночнике, где происходит основное кроветворение, на кровотоке и составе крови, на оптимальном количестве лимфоцитов, которые противостоят раковым клеткам. Эти клетки есть у каждого из нас. Мы, сами того не ведая, пока живем, несколько раз заболеваем раком и излечиваемся, благодаря здоровому иммунитету. Рак начинает развиваться, когда иммунитет слабеет. А сосредоточенной мыслью, имеющей в своей природе электромагнитные колебания, можно действовать на любом расстоянии. Мыслью человек может и сам себя излечить от рака, только этому нужно учиться.

Под конец Алексей, воодушевленный разговором, спросил о самом главном:

– Так значит, моя жена будет жить?

– Думаю, что да, – ответил Темных.

– Ты будешь жить! – наклонился он над женой, к тому времени страшно исхудавшей и едва передвигавшейся самостоятельно, так что он на руках носил ее в туалет и ванную. Жена закрыла глаза в знак того, что он услышан – говорила она с трудом, – но когда снова открыла их, по выражению ее лица нельзя было определить, осознала ли она смысл его слов, – она теперь жила от укола до укола, на несколько часов уносивших ее боль, остальное ей было неважно. Он же действительно поверил в сказанное. Ему были предъявлены доказательства, и теперь это держало его в приподнятом состоянии. Как будто в их совместном бытии открылся новый, неожиданный план, в котором все исправимо к лучшему, даже их прошлое.

Вместе они прожили двадцать семь лет, из которых только первые десять можно было бы назвать супружеством. При разводе супругов суд прежде всего интересуется наличием у них интимных отношений, то есть общей постелью, в которой супруги исполняют по отношению друг к другу свой супружеский долг, вступая в половую связь. Ее отсутствие – самый весомый аргумент для развода. С этой точки зрения последние семнадцать лет Алексей и его жена могли и не считаться супругами. Да, они жили вместе, воспитывали дочь, но никаких интимных отношений между ними не было.

Вообще-то предвидеть это можно было с первой же ночи, когда его будущая жена, молодая красивая женщина, приехавшая в Питер из глубинки и успевшая побывать замужем, что дало ей питерскую прописку, но не жилплощадь, оказалась в постели у Алексея. Секс с ней не впечатлил, что поначалу Алексей отнес к отсутствию должного опыта у его новой подруги, которую предстояло обучить в нужном ему ключе. Но то, что получалось у него с другими женщинами, в данном случае почему-то не имело успеха, и как любовники они так никуда и не продвинулись. Однако поскольку его холостяцкая квартира вскоре засверкала чистотой, а с кухни стали доноситься весьма аппетитные запахи, Алексей принял сложившийся порядок вещей, решив, что недостающие ему сексуальные эмоции он сможет получать и на стороне. В этом смысле он никогда не был верен ни одной женщине, считая, что секс – это такая статья интимной мужской жизни, где разговоры о морали и нравственности наивны и смешны.

Тем временем его новая хозяйственная подруга – а ему было уже за тридцать, и он исподволь искал претенденток на роль жены – второй раз забеременела от него, и вопрос перед Алексеем встал ребром: или – или. Поначалу он так ей и заявил: что, мол, жениться не собирается, но потом, вникнув в ее положение, заколебался. И правда – было от чего. Несколько раз она принималась плакать: «А что мне теперь делать?» И во время одного из таких объяснений он впервые за всю историю своих отношений с женщинами почувствовал, что ведь и вправду несет ответственность за происходящее – будто наконец стал превращаться из самца в мужчину. «Ладно, успокойся. Рожай и все такое. Я на тебе женюсь», – сказал он ей и сам удивился, насколько легко ему дались эти слова.

Он вспоминал свою первую поездку в Крым, в студенческие годы, как раз после первого курса. Он отправился один, поставил прямо на берегу среди камней палатку: еще двадцать шагов вниз – и ныряй в воду с огромного валуна. Он уходил на целый день, просто закрывая палатку на молнию, со всем содержимым внутри, уверенный, что никто ничего не тронет. Не трогали…

Удивительное время! Тогда ему еще казалось, что жизнь – это неуклонное поступательное движение к лучшему, что человек умнеет и все точнее встраивается в законы вселенной. И надо просто думать о хорошем и делать хорошие дела…

Однажды, идя по набережной в Ялте, он встретил ее, свою сокурсницу, с которой учился в одной группе и слегка, скорее словесно, флиртовал. Именно словесно, потому что ничего серьезного к ней не испытывал и обычно вспоминал о ней, лишь когда ее видел. Но его тянуло к ней – она была прекрасной слушательницей, умна, остроумна и умело опускала его с небес на землю, когда его заносило. А его заносило постоянно, ибо он видел, что нравится ей. Но с ней он мог позволить себе высшую степень откровенности, довериться ей как очень близкому человеку и, кажется, ни разу не пожалел о сказанном в минуты такого доверия. Рассказывал он ей, естественно, и про свои интимные дела и не смущался, когда она ему говорила:

– Ну, Алеша, по-моему, ты чудовище! Неужели все мужчина таковы?

– Каковы?

– Ну, озабоченные циники…

– Озабоченные? Да, все! Циники? Нет, не все. Разве я циник?

Разговоры эти были нужны Алексею, потому что в них Елена – так ее звали – задавала точку отсчета добра и зла. Есть такие люди – с изначально поставленным чистым вокалом, с нравственным законом в душе, хотя никаких усилий они для этого не прилагали. Просто им это дано, когда большинству других – нет. Елене было дано, это и тянуло его к ней. Она слушала его без всякой эгоистичной мысли, слушала исключительно ради него самого, как, может быть, слушают в церкви, скорее католической, за перегородкой, не видя лица… Такой у нее был дар участливого внимания к чужим проблемам, и, забывая о ней на годы, Алексей тем не менее нес в себе ее присутствие где-то рядом.

…И вот на набережной Ялты он вдруг лицом к лицу столкнулся с ней. Они пошли на пляж, искупались и поехали к нему – она согласилась посмотреть, как он там устроился. Она остановилась в самой Ялте, в обычной квартире с хозяевами за стенкой… Тогда он впервые и разглядел ее – не как университетскую подружку и собеседницу, а как юную прекрасную женщину. Он и сейчас помнил тот миг – она стояла по колено в бирюзовой воде, чуть наклонившись, подавшись вперед, кончиками пальцев задевая накатывающие волнишки, словно отталкивая их от себя, и взгляд ее, мимо Алексея, рассеянно-счастливый и бирюзовый, как море, был обращен ко всей этой благодати вокруг, когда в какой-то миг осознаешь себя частью мира, его полнокровной подробностью.

Она осталась ночевать в его палатке, посокрушавшись, что не предупредила своих хозяев, и взяв с него слово, что он ее не тронет, но она была слишком хороша, чтобы он не попытался ее искусить, и полночи они целовались, однако стоило ему обозначить дальнейшие намерения, как она, словно Венера Джорджоне, прикрывала ладонью лоно, и без того защищенное трусиками, и шептала нежно, но твердо: «Алеша, нет… ты обещал…»