Серия «Новая античная библиотека. Исследования»

Рецензенты: доктор исторических наук А. П. Скогорев кандидат исторических наук В. О. Никишин

@biblioclub: Издание зарегистрировано ИД «Директ-Медиа» в российских и международных сервисах книгоиздательской продукции: РИНЦ, DataCite (DOI), Книжной палате РФ

© И. О. Князький, 2022

© Издательство «Алетейя» (СПб.), 2022

* * *

Республика – ничто,

пустое место без тела и облика.

Цезарь

Республику из своей власти

я на усмотрение сената

и римского народа передал.

Август

Глава I
Юные годы Гая Октавия

Шёл 691-ый год от основания Рима, и вот «в консульство Марка Туллия Цицерона и Гая Антония, в девятый день до октябрьских календ, незадолго до рассвета, у Бычьих голов в палатинском квартале Рима»^[1], в семье Гая Октавия и его супруги Атии родился сын, поименованный подобно же его отцу Гаем Октавием. Такова была семейная традиция этого рода: все мужчины получали при рождении такое имя. По нашему летоисчислению появился на свет очередной Гай Октавий, коему суждено будет войти в римскую и мировую историю под именем Августа, 23 сентября 63 года до н. э.

Род Октавиев не входил в число особо известных родов Рима. К знати он не принадлежал. Предки Августа были плебеями, обретшими всадническое достоинство. О них мы знаем лишь то, что прадед нашего героя сражался в Сицилии с карфагенянами во время Второй Пунической войны, дед его жил в городке Велитры, где имел загородную усадьбу. Должно быть, в детстве маленький Гай бывал у дедушки в гостях на этой вилле, где ему отводилась маленькая комнатка, похожая скорее на кладовую^[2]. Позже, когда потомок скромных Октавиев станет могущественным Цезарем Августом, жители Велитр и сами с гордостью уверятся и станут всех уверять, что в этой комнатушке будущий император и родился.

Дед Гая особой карьеры не сделал, да и не стремился к таковой, довольствуясь скромными муниципальными должностями. Прожил он до старости в добром достатке, семью свою оставив в богатстве. Муниципальные должности особых богатств не сулили, потому так ли уж стоит подвергать сомнению утверждение Марка Антония, что дед Октавия был ростовщиком. Ведь именно римские всадники являлись сословием, весьма успешным в финансовых делах. Сенаторам-то денежные операции воспрещались! Да и кто был богатейшим человеком Римской республики в то время, о котором мы ведём речь? Представитель всаднического сословия, из плебейского рода вышедший Марк Лициний Красс. Октавиям, конечно же, до Красса было безнадёжно далеко, но к числу людей весьма зажиточных они, безусловно, относились.

Отец будущего властелина Рима, выросший в богатстве, решил заняться политической карьерой и в деле этом немало преуспел. В 26 лет он стал военным трибуном, а через год, в 73 г. до н. э., квестором – финансовым чиновником. Это была весьма подходящая должность для представителя всаднического сословия. В 64 г. до н. э. он был избран плебейским эдилом и, наконец, через два года – претором Римской республики, то есть, вершителем городского правосудия по гражданским делам. Эта должность открывала Гаю Октавию-отцу как дорогу к наместничеству в какой-либо провинции после истечения годичного срока преторских обязанностей, так в перспективе и к консульству – вершине политической карьеры римского гражданина. По уверению Гая Светония Транквилла, Октавий свои обязанности исполнял отлично, потому и достигал сих почётных должностей без особого труда. Тут же Светоний, правда, сокрушается, что находились люди, объявлявшие его «ростовщиком и даже раздатчиком взяток при сделках на выборах»^[3]. Что можно сказать по этому поводу? Похоже, сыну здесь приходилось расплачиваться за дела деда нашего героя, а что до взяток – так состояние Октавиев, финансовыми талантами деда укреплённое и выросшее, это, скажем прямо, оказывалось делом нетрудным.

Тем более что в те годы в Римской республике этим сложно было кого-либо удивить. Что впрочем не отменяет высокой оценки служебной деятельности на пользу общества Гая Октавия-отца, доказательством чего можно уверенно полагать его продвижение по политической лестнице. Претором Гай Октавий был достойным. Достойно же за свою претуру он и был вознаграждён, получив важное, почётное и ответственное назначение наместником в Македонию. Управлять территорией, некогда бывшей могучим царством, давшим миру славного Филиппа II и его сына Александра Великого, раздвинувшего пределы своих владений почти до сердца Индии – почёт первостатейный. Хотя и ответственность тоже немалая, ибо северные соседи провинции – воинственные фракийские племена, с каковыми римлянам приходилось уже не раз сражаться. А один из фракийцев племени медов по имени Спартак за десяток лет до описываемых событий возглавил грандиозное восстание римских гладиаторов и рабов, сотрясшее всю Италию. Любопытно, что погасить последние искры спартаковского восстания довелось как раз Гаю Октавию-отцу. Дело в том, что хотя армия Спартака и была разгромлена римскими легионами под командованием Марка Лициния Красса, а Гней Помпей Великий уверял, что «вырвал войну с корнем»^[4] ещё в 71 г. до н. э., но в следующем Марк Туллий Цицерон, направляясь в Сицилию, с трудом и с риском для жизни сумел пробраться через южные области Италии, поскольку там продолжали действовать отряды бывших воинов армии Спартака. А после подавления в 62 г. до н. э. мятежа Луция Сергия Катилины часть его недобитых сторонников ухитрилась из Этрурии добраться до юга Италии и присоединиться к бывшим спартаковцам. В результате мятежные рабы, усиленные катилинарами (римскими гражданами!), осмелели настолько, что в том же году захватили на стыке Брутия и Луккании город Фурии! Потому Гай Октавий, отправлявшийся в Македонию в должности наместника-пропретора, получил особое поручение сената уничтожить захвативших Фурийский округ отряды спартаковцев и катилинаров. С чем доблестный пропретор блестяще справился^[5]. В честь этой своей военной победы он решил добавить к имени своего сына прозвание Фурин, фуриец. Дело в том, что Октавии в своём роду традиционно носили, подобно большинству незнатных римлян, только два имени: личное (praenomen) и родовое (nomen). Теперь маленький Гай получил и родовое прозвание – (cognomen).

Есть, правда, и иное толкования прозвания Фурин, поскольку из Фурий происходили предки Октавиев. В любом случае наш герой от младенчества именовался Гай Октавий Фурин.

Гай Октавий-отец в Македонии оказался на своём месте. В качестве наместника он прославился своей справедливостью в отношении её населения, умело ладил с соседними союзными племенами и, более того, отличился и в делах военных: разбил враждебных Риму фракийцев в большом сражении^[6]. Свидетельством справедливости высокой оценки наместничестива Гая Октиавия в Македонии являются письма Марка Туллия Цицерона своему брату Квинту, в те же годы бесславно управлявшему провинцией Азия (бывшее царство Пергам на западе Малой Азии). В этих письмах он побуждал брата и увещевал его брать пример с наместника-соседа Октавия. Цицерон не был склонен к особым похвалам кого-либо, кроме себя, потому данные письма заслуживают полного доверия^[7].

Вполне возможно, что по возвращению в Рим Гая Октавия ждало успешное продолжение политической карьеры в сенате и, может быть, избрание консулом, но жизнь его внезапно оборвалась по дороге на родину. Так в четыре года маленький Гай Октавий Фурин остался без отца.

Мать Гая, Атия, происхождение имела достойной знатности. Её мать, Юлия, была родной сестрой Гая Юлия Цезаря, а отец, Марк Атий Бальб, приходился двоюродным братом славного полководца Гнея Помпея Великого. Замуж за Октавия она вышла в 70 г. до н. э. Сразу заметим: этот брак стал главной жизненной удачей Гая Октавия Фурина за семь лет до его рождения! Не будь его – никогда мир не знал бы великого Цезаря Августа, создателя Римской империи!

У Гая были две сестры: старшая сводная Октавия Старшая (дочь его отца и его первой жены Анхарии), а также ещё одна старшая родная сестра, которая родилась на шесть лет раньше брата, Октавия Младшая.

Теперь обратимся ко времени, когда появился на свет будущий Август, владыка Римской империи. А оно было насыщено знаменательными событиями в Римской истории.

Итак, 691 год от основания Рима (Ab urbe condita) или же 63 г. до н. э. Для римлян он также год консульства Марка Туллия Цицерона и Гая Антония. На первом месте, впрочем, было, конечно же, имя величайшего оратора, мыслителя, политика Цицерона. Для него этот год оказался вершиной его политических успехов, его славы как государственного деятеля. Не случайно историк Веллей Патеркул свою пространную характеристику столь значимого для Рима года начинает как раз с упоминания имени Цицерона: «Консульству Цицерона придало немалый блеск рождение в том году (девяносто два года назад) божественного Августа, которому предстояло затмить своим величием всех мужей всех народов. Может показаться излишним указывать время жизни выдающихся талантов. Кому, в самом деле, неизвестно, что в это время расцвели разделённые несколькими годами Цицерон и Гортензий, а до них Красс, Котта, Сульпиций, а вскоре после этого Брут, Калидий, Целий, Кальв и Цезарь, наиболее близкий к Цицерону, а также те, которые были как бы их учениками, Корвин и Азиний Поллион, подражатель Фукидида Саллюстий, авторы поэтических произведений Варрон и Луккреций, а также Катулл, не менее великий в своём поэтическом творчестве. Едва ли не глупо было бы перечислять гениев, которых мы еще помним, среди них выдающегося в нашем веке принцепса поэтов Вергилия, Рабирия, последователя Саллюстия Ливия, Тибулла и Назона, ведь насколько велико восхищение, настолько затруднительна оценка»^[8].

Патеркул перечисляет блистательную плеяду великих римлян во всех сферах культуры. Здесь и великие ораторы – Цицерон, Гортензий, Цезарь (в то время еще не великий полководец и политик). Много менее нам известные, но высоко ценимые современниками ораторы и политики: Калидий, Целий Руф, Кальв, Корвин. Далее идут знаменитые историки Саллюстий, Азиний Поллион, Тит Ливий, поэт и философ Гай Рабирий, учёный и поэт Марк Теренций Варрон, великие поэты Тит Луккреций Кар, Катулл, Вергилий, Тибул, Овидий Назон… Надо помнить, что именно в эти годы римляне осознают, что их культура более не ученическая по отношению к эллинской, но стоит с нею наравне. Считалось, что Цицерон был первым, кто обеспечил это равенство, а в чём-то и превосходство. Да, Вергилий по привычке в своей «Энеиде» всё ещё напишет, что римлянам досталось лишь превосходство в войне и политике, а греки превосходят их интеллектуально, но в действительности в эту эпоху всё уже было иначе^[9]. Правление Августа войдет в историю как «Золотой век римской литературы». Но, можно сказать, уже в год его рождения основы этого были блистательно заложены.

Более чем замечателен был этот год и для величия и славы Рима. Он стал последним годом жизни злейшего врага Рима царя Понта Митридата VI Евпатора. Второй после Ганнибала неукротимый противник римлян, ведший с ними три войны, обрёл свою кончину в далёком Пантикапее у Боспора Киммерийского. Разгромленный Луцием Лицинием Луккуллом, добитый на полях сражений Помпеем Великим понтийский владыка обрёл убежище в Боспорском царстве. Удивительно, но и здесь в совершенно безнадёжном положении он пытался строить грандиозные планы продолжения войны с ненавистным Римом.

«Неудачи не смирили Митридата, считаясь скорее со своими желаниями, нежели с возможностями, он задумал (дело в том, что Помпей находился в то время в Сирии) пройти через скифские владения до берегов Истра, а оттуда вторгнуться в Италию. Строить грандиозные планы было свойственно Митридату» – так писал о его последних воинственных замыслах Дион Кассий^[10].

Окружение царя, его боспорские подданные и, главное, его сын Фарнак, правивший на Боспоре, отважных планов старого царя не оценили, Фарнак сам возглавил заговор против отца, и судьба всеми покинутого недавно ещё грозного воителя была решена. «Митридат пытался покончить с собой. Он прежде всего отравил своих жён и детей – тех, кто ещё был при нём, а остаток яда выпил сам, но ни яд, ни меч не помогли, и ему не удалось самому уйти из жизни, ибо царь укрепил свой организм, принимая из предосторожности большие дозы противоядия. И удар меча оказался недостаточно сильным – рука Митридата была ослаблена и возрастом, и горестями, которые выпали ему на долю. Да и отравление всё же сказалось»^[11]. Добили старика мечами и копьями те же воины, которых он послал убить изменника-сына. Тело его не сразу нашло успокоение. «Набальзамированное тело Митридата Фарнак послал Помпею как свидетельство своего подвига. Он подчинил себя и свои владения римлянам. Помпей не выдал труп Митридата на посрамление, но приказал похоронить его в отеческих курганах: он считал, что вражда угасает вместе с жизнью и не гневался потому на мертвого. Боспорское царство он пожаловал Фарнаку за его кровавое злодеяние, причислил его самого к друзьям и союзникам римского народа»^[12].

Так Гней Помпей Великий раздвинул пределы Римской республики не только до берегов Понта Эвксинского, но и до Меотиды (Азовского моря) и нижнего течения Танаиса (Дона). Его же стараниями 64 г. до н. э., 690-й от основания Рима, стал последним годом существования некогда крупнейшего эллинистического государства – державы Селевкидов или же Сирийского Царства. Оно просуществовало почти два с половиной столетия (312–64 г. до н. э.) и при своём основателе Селевке Никаторе (Победителе) включало в себя большую часть державы Александра Македонского. Эта держава простиралась от гор Тавра в Малой Азии до вершин Памира и Гиндукуша в Центральной Азии, от берегов Средиземного моря до берегов реки Яксарт (Сыр-Дарья). Изначальной столицей её был Вавилон, последняя резиденция Александра Великого, где он и скончался. Но постепенно держава ослабела, на востоке в середине III века до н. э. от неё отделились Греко-Бактрийское царство в Центральной Азии и Парфия на землях современной Туркмении и иранского Хорасана. Затем царство Селевкидов потерпело в 190–188 гг. до н. э. жестокое поражение от Рима, после чего начались его очевидное ослабление и потери всё новых и новых земель. Парфянский царь Митридат I (170–136 гг. до н. э.) отнял у Селевкидов Иран и Месопотамию после восстания Маккавеев (167–160 гг. до н. э.). Иудея добилась независимости. В начале I века до н. э. от некогда могучей эллинистической державы остались только территории собственно Сирии и Финикии и те в 83 г. до н. э. были завоёваны армянским царем Тиграном II Великим. В 69 г. до н. э., правда, победоносный Лукулл восстановил Сирийское царство Селевкидов, но, спустя пять лет, Помпей Великий обратил его окончательно в очередную им приобретённую римскую провинцию. В 63 г. до н. э., о главных событиях которого мы и ведем речь, Помпей двинулся на юг, мечтая достигнуть берегов Красного моря. Как пишет Плутарх о Помпее: «Теперь им овладело бурное стремление захватить Сирию и проникнуть через Аравию к Красному морю, чтобы победоносно достигнуть Океана, окружающего со всех сторон обитаемый мир. Ведь и в Африке он первый дошёл с победой до внешнего моря и в Иберии сделал Атлантический океан границей Римской державы, а незадолго до этого, преследуюя альбанов, едва не дошёл до Гирканского (Каспийского – И.К.) моря. Итак, Помпей решил снова выступить с войском, чтобы замкнуть Красным морем круг своих походов»^[13].

К югу от Сирии лежала Иудея, где за власть вели упорную борьбу братья Гиркан и Аристобул. Помпей настолько успешно вмешался в их спор, взяв под покровительство Гиркана, что вскоре римские войска заняли земли Израиля и Иудеи, взяв штурмом Иерусалим. Здесь особо отличился, первым ступив на стену города при его взятии, Фавст Корнелий Сулла, сын знаменитого диктатора Луция Корнелия Суллы. Помпей, не вникавший в традиции и обычаи народа вновь покоренной страны, но движимый любопытством, совершил поступок, потрясший иудеев: он вошел в святая святых Иерусалимского храма, куда доступ раз в году имели только иудейские первосвященники.

«Сильное поругание постигло тогда и святилище, которое тогда было закрыто и невидимо. Дело в том, что туда проникли Помпей и немалое число его товарищей, и узрели то, что не было разрешено видеть никому, кроме первосвященников. Несмотря на то, что он нашёл здесь золотую трапезу со светильником, жертвенные чаши и множество курений, да, кроме того, в казне еще около двух тысяч талантов священных денег, он, в силу своего благочестия, ничего этого не тронул, но поступил так, как того и следовало ожидать от его добродетели»^[14].

С завоеванной страной он поступил следующим образом: «Иерусалим он заставил платить дань римлянам, те же города Келесирии (южная Сирия, примыкающая к Иудее), которые прежде находились в зависимости от жителей Иерусалима, он занял сам и подчинил их своему собственному полководцу, народ же весь (иудейский), дошедший прежде до высокой степени могущества и распространения, он втиснул обратно в пределы его страны»^[15].

Первосвященство в Иерусалиме теперь получил во всём покорный Риму Гиркан. Взятие Иерусалима произвело большое впечатление на царя Набатеи Арету III Филэллина. Если «сначала он ни во что не ставил римлян, а теперь в сильном испуге отправил Помпею послание, извещая о своей готовности ему подчиниться. Желая укрепить такое настроение царя, Помпей двинулся к Петре»^[16], столице Набатейского царства. Во время этого похода он получил уже упомянутое известие о гибели Митридата VI Евпатора. Теперь Помпей счёл свою Восточную войну завершённой и, передав вновь созданную провинцию Сирия легату Марку Эмилию Скавру – земли от Евфрата до границы Египетского царства Птолемеев, он отбыл в Киликию.

Скавр, под командованием которого осталось два легиона, «предпринял поход на аравийскую Петру и, так как её было трудно взять и он кругом неё опустошил всю страну, войску его пришлось страдать от голода»^[17]. Царь набатеев Арета счел за благо откупиться от римлян. Получив 300 талантов, Марк Эмилий Скавр отвел свои войска обратно в Сирию.

Таким образом, в год рождения будущего основателя Римской империи владычество и влияние Рима на Востоке достигали таких пределов: Киликия, Сирия, Финикия вошли в состав Римской державы, Иудея стала зависимой от римлян страной, Боспорское царство и царство Набатейское признали покровительство Рима. Восточной границей римских владений стала теперь река Евфрат. А в целом с севера на юг на Востоке сфера влияния Рима отныне простиралась от Боспорского царства в Приазовье до царства Набатейского, чьи земли прилегали к Красному морю. Подлинно великий и славный год для римской республики!