Отзывы на книгу «Книга странствий»

Я читал стишки самиздатского ещё времени, из цикла под уютным, чисто московским названием "Вожди дороже нам вдвойне, когда они уже в стене". И на каком-то из стишков (об Ильиче, по-моему) из зала вдруг послышался хорошо поставленный, по прокурорски звучный женский голос:
- А почему вас не расстреляли?

Встречала его дивные двустишия: умные, забавные, парадоксальные, емкие, иногда невероятно смешные, часто с очевидным философским подтекстом, еще чаще - с неочевидным. Но целенаправленно Губермана не читала. Наверно боялась, что собранные вместе, стишки утратят обаяние. Кто застал перестроечный книжный вал, вспомнит сборники анекдотов. Сколько раз в советском детстве, травя их в компании, помирая со смеху, думала: вот бы книгу, где одни только анекдоты. Но когда такие книжицы впрямь, появились, оказалось, что читать смешные истории подряд вовсе невесело, больше того - читать в-одиночку отдает идиотизмом. Всякому жанру свое время и место.

Может потому, когда игровым заданием выпала книга Игоря Мироновича, никакого из сборников гариков - такое специальное название для его стишков, не взяла. А выбрала прозаическую автобиографическую "Книгу странствий". Не прогадав. Хорошая проза от умного талантливого человека, с даром рассказчика и феерическим чувством юмора дорогого стоит. Хотя признаюсь, ударное, мое-мое начало, с которым то и дело покатывалась со смеху, в продолжении сменили серьез и вселенская грусть, какими славны сыны (дщери почти никогда) Израилевы. Но тут уж, извини, читатель, никто не обещал непрерывно щекотать твое чувство смешного.

Книга в шести главах, первая из которых "Житейский пунктир", в основном посвящена забавным курьезам с участием многочисленных друзей автора, случаям из его биографии, диалогам со зрителями во время выступлений. Смешное в чистом виде. Вне политики, хотя пребывание в контексте и знание реалий времени, думаю, не будет лишним.

"Дорога в рай", вторая глава, это такая бальзаковская "Обедня безбожника" и вознесенское: "я не стремлюсь лидировать, где тараканьи бега, пытаюсь реабилитировать понятие греха". Развернутое эссе о трансформации понимания смертных грехов во времени, о том, как они воспринимаются с сегодняшних позиций и точек зрения, дополненное байками из жизни родственников и знакомых. Гнев, любострастие, чревоугодие.

Третья, "В огороде сельдерей", подставив наиболее естественно просящуюся рифму, легко догадаться, чему посвящена. Да, это еврейство Губермана, которое он несет как знамя. Не могу не уважать, хотя бы потому, что помнить и чтить свои корни в моем понимании более правильно и почетно, чем быть иваном не помнящим родства. Разделить, однако, не могу, хотя бы потому, что родилась и выросла в Казахстане, чья национальная политика равно являла пример скрытой сегрегации в отношении некоренного населения, без различия между русскими, евреями, немцами или татарами.

"Из России" с любовью" отчасти ретроспективный, но главным образом современный периоду написания книги, взгляд на сегодняшнюю Россию. Которого не могу разделить, не в силу оголтелого патриотизма, но потому, что мне трудно понимать эту мгновенную перестройку восприятия большинства уехавших, напрочь вымывающую из их памяти все хорошее, связанное с местом, где родились, выросли, получили образование, Непримиримое охаивание бывшей родины представляется таким же нелепым, как квасной ура-патриотизм. Не разумнее ли предоставить ненавистной своей родине жить собственной жизнью и самостоятельно разбираться в своих проблемах? Если нужны будут советы, она обратится.

"Трое в одном веке", пятая глава - замечательно интересные истории о трех великих евреях: ученом, воине, предпринимателе, чьи непростые героические судьбы могут послужить вящей славе мирового еврейства, однако с неменьшим основанием их героев можно назвать лучшими представителями рода человеческого. Нейрофизиолог Николай Александрович Бернштейн, бывший у истоков теории потребного будущего. Молодой портной из Львова Соломон Штраус, ставший одним из руководителей сопротивления. Великий праведник-авантюрист Эфраим Ильин, стоявший у истоков создания молодого государства Израиль, жизнь, как приключенческий роман с мощной экономической составляющей..

Заключительная глава "О всяком и разном" на самом деле все больше об одном, о старости и неизбежности смерти, и внутренней подготовке к ней. Горькая и отчаянная, не без того, но большей частью элегичная и наполненная сознанием того, что пожито, в общем, неплохо, да и след оставлен, какого дай бог каждому.

Классная книга и я рада, что выбрала ее, а не какой-то из многочисленных сборников гариков. Они конечно, объемом, как правило, скромнее здешних шести сотен страниц, да к тому же в столбик, в отличие от сплошного многабуквия прозы, но всего, что знаю теперь о Губермане, из них не узнала бы.

Одолев первые главы, я испытала острый приступ стыда от того, что никогда раньше и не знала, что Игорь Губерман — это не только автор занятных стишков и основоположник такого прекрасного поэтического направления как «гарики». Да, и по чесноку гарики я особо тоже не читала — так, перебрасывались в студенчестве с однокурсниками примерно как расхожими латинскими фразами. Что-то было просто на слуху — наряду с цитатами из старых советских фильмов. Я понятия не имела — что за человек такой: Игорь Губерман, и чем он особо примечателен.
Но поэт в России, безусловно, больше чем поэт, и это тот случай, когда фраза, как нельзя к месту. Игорь Губерман — тот выразитель русского еврейства, который в своем творчестве (во всяком случае том, с которым я теперь знакома!) дает концентрированное представление сразу о нескольких вещах: русском национальной характере, русско-еврейском национальном характере, а также обо всех мифах с ними связанных. А главное — он дает представление о сути и об особенностях такого явления как русский юмор.
Пару лет назад мне случилось побывать на лекции Анны Пармас , посвященной особенностям русской комедии. Общий вывод после лекции и обсуждения был таков: русская комедия — это всегда трагикомедия. Это всегда балансировка на грани между слезами и безудержным хохотом. Именно таковы лучшие образы русской комедии в кино и в литературе. И таков стиль мышления тех, кого можно назвать русскими юмористами.
Сам Губерман пишет почти в начале книги -

«Что наша жизнь — трагедия, известно каждому, поскольку каждый знает о неминуемом финале этой пьесы. Но что наша жизнь - еще и комедия, понимает и чувствует далеко не любой из ее участников. Мне повезло: я ощущаю об эти жанра. Но стенать, скулить и жаловаться — глупо, так как бесполезно и снижает, мягко говоря, высокую пожизненную трагедию человека до сопливой и слезливой мелодрамы. Да, к тому же — пошлой, ибо тысячами уст прослюнненной на все лады. А тот неоспоримый факт, что каждая такая личная трагедия включает в себя множество смешных эпиходов — свидетельство таланта нашего Творца — проходит почему мимо большинства высоколобых описателей. Лично меня (дефект душевного устройства) интересуют в жизни только эти эпизоды: я их замечаю, я про них расспрашиваю, мне от них тепло, светло и хорошо».

И уже после этих строк невозможно не покориться его слогу, его взгляду, его беззастенчивому юмору. Книга автобиографическая, и, если отвлечься и посмотреть со стороны, то от некоторых эпизодов по коже бегут мурашки. Точнее, могли бы побежать… Одна сцена допроса на Лубянке стоит многих седых волос. Однако Губерман делает все, что облечь даже самые мрачные страницы своей жизни в комедийный флер — и, ей-богу, ему это удается. Каким образом можно смешно рассказывать о несправедливом суде, впаявшем ему максимальный срок по пустяковому (мало того, что подложному обвинению!), о каторжных годах, лишениях, угрозах… с трудом укладывается в голове. Может, кто-то скажет, что и не надо об этом вот так — с легкостью, со стебом. Нужно идти проторенными солженицынскими и шаламовскими тропами, показывая изнанку рубища со следами крови и должным трагизмом. Может быть…. Тут, личный выбор каждого — какую степень серьезности выбирать в отношениях с жизнью. Мне лично гораздо ближе та, что сквозит, например, в фильмах Эльдара Рязанова, где его «Обетованные небеса» соединяют в себе все самое больное и страшное, что можно представить. Но при этом, пока смотришь, ты смеешься до колик, и плачешь не от грусти, а от нежности.
Очень похожее испытываешь и здесь, читая главу за главой… Губерман создает причудливую солянку, рассказывая обо всем, что приходит ему в голову — о своей жизни, о еврейском национальном характере, о десяти заповедях (имеет ли смысл хоть одна?) и прочее-прочее. Такое ощущение, что он просто открывал записную книжку в любую свободную минуту и строчил то, что приходило в голову.
И это, пожалуй, единственный минус, который я могу записать в характеристике этой книги. В силу ее сумбурности, ее сложно читать залпом. В ней нет единого сюжета, лишь — сюжет отдельных глав, и тот иногда весьма хаотичен. При этом, текст настолько насыщенный юмор, байками, историями, анекдотами, что даже по прочтению пары глав наступает пресыщение. Это одна из наиболее долгочитаемых мной книг. Ее приходиться принимать порционно — как некую микстуру для поднятия настроения. Посему я решила приобрести ее (а, может, и другие книги Губермана!) в бумаге и положить где-нибудь поближе к рабочему месту. Чтобы всегда можно было вовремя принять дозу освежающего трагикомизма.

Для ДП 2021 - команда "Тысячелетний баклан".