© Iain Banks, 1985

© Перевод, примечания, Е. Петрова, 2018

© Издание на русском языке AST Publishers, 2018

* * *

Посвящается моей матери и отцу

Часть первая

Теобалдс-роуд

Он шел белыми коридорами, мимо щитов с прикнопленными объявлениями о сдаче внаем недорогого жилья и продаже старых автомобилей, мимо любителей кофе, сидевших за столиками, мимо отверстия в белом полу, над которым застыл колченогий стул, охраняя открытый люк, где возился некто с фонариком. У выхода он взглянул на часы:

вт 28

3:33

Спускаясь по ступеням, он помедлил и с улыбкой задержал взгляд на этих цифрах. Три-три-три. Хорошая примета. Сегодня все сойдется, сегодня все сложится.

Дневной свет казался ослепительно ярким даже в сравнении с побеленными стенами и прессованной мраморной крошкой коридоров. Воздух был теплым, слегка влажным, но без духоты. В такую погоду приятно прогуляться пешком. Это тоже радовало, потому что ему вовсе не улыбалось прийти к ней вспотевшим и растрепанным, особенно в такой день, особенно в преддверии этой встречи, сулившей вполне определенную удачу, которая забрезжила в конце пути.

Грэм Парк ступил на широкий серый тротуар перед зданием колледжа и, пропустив поток машин, перебежал на северную сторону Теобалдс-роуд. Поравнявшись с пабом «Белый олень», он пошел дальше прогулочным шагом, помахивая большой черной папкой, которую приходилось нести за единственную уцелевшую ручку. В папке лежали ее портреты.

Он посмотрел на небо, простиравшееся над жилыми домами, над громоздкими башнями офисных зданий, и с улыбкой отметил, как причудливо разграфили синеву закопченные городские крыши.

Сегодня все виделось ярче, свежее, отчетливее, будто его обычные, ничем не примечательные жизненные обстоятельства уподобились спектаклю, где актеры сперва запутались в тонком занавесе и не смогли предстать перед публикой, но вот теперь с торжествующим видом выбежали на авансцену и, разведя руки в стороны, запели: «Та-ра-рааа!» Он почти смутился от такого юношеского прилива чувств; это ощущение восторга нужно было лелеять, прятать от посторонних глаз, а если анализировать, то с осторожностью. Достаточно было просто знать о том, что оно есть; сама тривиальность такого блаженства как-то ободряла. Пусть даже многим другим довелось испытать нечто подобное; пусть многие другие испытывают нечто подобное прямо в эту минуту – все равно их переживания будут совсем не такими, никогда не повторят твоих полностью. Отдайся чувствам, сказал он себе. Что в этом плохого?

У ближайшей многоэтажки застыл, прислонясь спиной к серо-красной кирпичной стене, оборванный, грязный бродяга. Невзирая на жару, он вырядился в зимнее пальто болотного цвета; из одного башмака торчал босой палец. В руках старик держал две большие коробки свежих шампиньонов. От вида бедности в сочетании со странностями Грэму всякий раз делалось не по себе.

Да, много в Лондоне странных личностей. На каждом шагу попадаются нищие и убогие, этакие разлетающиеся осколки гранаты, ходячие язвы общества. При встрече с такими субъектами он содрогался от неприязни и страха, хотя от них не исходило никакой угрозы – им самим впору было бояться каждого встречного. Однако сегодня все смотрелось по-иному; сегодня старик в зимнем пальто, часто моргающий, с землистым лицом, обхвативший потными руками две килограммовые упаковки грибов, выглядел занятно, и не более того – готовый сюжет для будущего рисунка. Дальше по улице, возле почты, топтался высокий, прилично одетый чернокожий парень, который вполголоса разговаривал сам с собой. Он тоже оказался совсем не страшным. Грэм подумал, что, наверное, так и остался провинциалом, хотя упорно с этим боролся. Он всегда напускал на себя столичный скепсис, да, видно, перестарался; потому и шарахался в ужасе от всего, что приоткрывал ему большой город. Только теперь, предчувствуя новые силы, которые могла бы ему дать она, он позволил себе роскошь внимательно вглядеться в себя (а ведь в городе требовалось все время носить защитную броню, просчитывать каждый шаг).

Раз и навсегда выбрав для себя маску осторожного циника, он теперь понял, что при всей непробиваемости такой защиты – а результаты ее были налицо: как-никак, студент второго курса и, вопреки опасениям матушки, учится неплохо; деньги не промотаны; на нож не нарывался; сердце свободно, – при всей неоспоримой надежности такой обороны, за все приходит расплата, и расплатой стало отчуждение, непонимание. С чего он взял, что тот чернокожий парень – псих? Мало ли у кого бывает привычка разговаривать с самим собой. С чего он взял, что старик в рваных башмаках – нищий, без пенса за душой, и грибы у него ворованные? Может, просто не повезло бедняге: вышел в обеденный перерыв купить грибов, а башмаки возьми да и лопни. Грэм смотрел на ревущий поток машин и поверх него – на ограду густо увитой плющом Грейз-Инн, видневшейся справа. Этот день, этот путь запомнятся ему навсегда. Даже если она не… даже если его мечты, его надежды не… Нет, все сбудется. У него было твердое предчувствие.

– Ты эти мысли брось, Парк: зуб даю, какая-нибудь грязишка.

Резко обернувшись, он увидел Слейтера, который сбегал по ступеням библиотеки Холборна: на нем были джинсы в полторы штанины, блестящая черная туфля на одной ноге и высокий ботинок на другой; джинсы он подогнал соответствующим образом, чтобы одна штанина, как положено, опускалась простроченным краем на черную туфлю, а вторая заканчивалась бахромой на уровне колена. Вдобавок Слейтер облачился в потертый жокейский камзол с черной сорочкой и нацепил галстук-бабочку, тоже черный, но при этом густо усеянный мелкими пурпурными стекляшками. Маскарад довершала кепка из красной шотландки. Грэм в голос расхохотался. Слейтер смерил его взглядом, полным напускного презрения:

– Не вижу причин для такого бурного веселья.

– Что за вид? Выглядишь как… – Грэм жестом обвел джинсы и обувь Слейтера, а взглядом указал на кепку.

– Выгляжу как баловень судьбы, – перебил Слейтер, взяв Грэма под локоть и увлекая его вперед, – который на барахолке в Кэмдене откопал настоящие летчицкие ботинки.

– И чикнул ножиком, – подхватил Грэм, разглядывая ноги Слейтера и одновременно высвобождая локоть.

Слейтер ухмыльнулся и сунул руки в карманы обезображенных джинсов.

– Вы выказали постыдное невежество, молодой человек. Если бы вы пригляделись повнимательнее или пораскинули мозгами, то могли бы сообразить, что на мне авиаторские ботинки особого фасона, которые с помощью пары молний превращаются в шикарные туфли, коим в сороковые годы не было цены. Смысл-то вот в чем: если отважного аса сбивали в тылу врага, ему достаточно было расстегнуть молнии на щиколотках, чтобы остаться в цивильных туфлях, сойти за местного и обмануть злобных эсэсовцев в узких черных мундирах. А я всего лишь приспособил…

– Совершенно идиотский вид, – не дал ему договорить Грэм.

– Слышу брюзжание сексуального большинства, – парировал Слейтер.

Теперь они шли еле-еле; Слейтер не выносил суеты. Грэм почти свыкся с этой привычкой и знал, что поторапливать Слейтера бессмысленно. Поскольку времени у него было с запасом, оставалось только получать удовольствие от неспешной прогулки.

– Даже не понимаю, чем ты так меня возбуждаешь, – сказал Слейтер, но, вглядевшись в лицо приятеля, с обидой спросил: – Парк, ты меня слушаешь или нет?

Грэм сокрушенно покачал головой, едва заметно улыбнулся, но вслух ответил:

– Конечно слушаю. И хватит паясничать.

– Ах, боже мой, прошу прощения, – театрально расшаркался Слейтер, прижимая руку к груди. – Наш чувствительный гетеросексуал обиделся. Он, наверное, еще и малолетка. О, я этого не перенесу!

– Может, перестанешь придуриваться, Ричард? – сказал Грэм и остановился, чтобы посмотреть приятелю в глаза. – Мне иногда кажется, что ты никакой не гей. Ну ладно. – Он снова двинулся вперед, делая попытку хоть немного ускорить шаг. – Рассказывай, чем занимался. Что-то тебя в последние дни не видно.

– Ага, решил сменить тему, – усмехнулся Слейтер, глядя прямо перед собой. Он скривился и почесал голову там, где из-под клетчатой кепки выбились короткие завитки черных волос. На тонком бледном лице дрогнули мускулы. – Как тебе сказать… Не хотелось бы заострять внимание на сомнительных подробностях… на изнанке жизни, но если перейти к делам более целомудренным, хотя и более печальным, – я целую неделю занимался тем, что пытался соблазнить милашку Диксона. Да ты его знаешь: у него божественные плечи.

– Что? – брезгливо поморщился Грэм. – Этот, с первого курса? Дылда с крашеными волосами? У него же мозгов нет.

– Ты так считаешь? – протянул Слейтер, описывая головой дугу, что могло быть истолковано и как согласие, и как отрицание. – Ну, не в мозгах счастье. Но эти плечи, боже мой! А талия, бедра! Его мозги меня не волнуют – зато от шеи и ниже ему нет равных.

– Совсем спятил, – отрезал Грэм.

– Беда вот в чем, – как ни в чем не бывало продолжал Слейтер, – то ли он не понимает, к чему я клоню, то ли не хочет понимать. К тому же возле него постоянно крутится этот противный Клод, его дружок… Сколько раз я этому типу говорил открытым текстом: ты урод, но до него не доходит. Вот у кого на самом деле мозгов нет. Я тут поинтересовался, как ему нравится Магритт, так он решил, что это телка с первого курса. Никак не удается оттеснить его от Роджера. Я не переживу, если он гей. В том смысле, что он у Роджера был первым. Роджер сам по себе не так уж и глуп – это от его дружка распространяется зараза.

– Ха-ха, – сказал Грэм. Ему всегда было неловко выслушивать гомосексуалистские излияния Слейтера, хотя тот редко называл вещи своими именами, да и Грэма эти пристрастия никак не касались. Насколько он мог судить, за все время ему на глаза попался лишь один (как предполагалось – из многих) возлюбленный его приятеля.

– Сейчас я тебе кое-что расскажу, – внезапно оживился Слейтер, когда они переходили Джон-стрит. – У меня блестящая идея.

Грэм едва не заскрипел зубами:

– Какая же на этот раз? Создать очередную религию? Или огрести кучу денег? Или и то и другое?

– Идея литературная.

– «Пески любви». Знаю, слышал.

– А что, классный был сюжет. Нет, теперь никакой романтики. – Они остановились на углу Грейз-Инн-роуд в ожидании зеленого света. На другой стороне точно так же остановились у светофора двое панков; они показывали пальцами на Слейтера и покатывались со смеху. Грэм закатил глаза и тяжело вздохнул.

– Так вот, представь, насколько позволит твое воображение, – заговорил Слейтер, театрально разводя руками, – что перед нами некая…

– Короче, – перебил Грэм.

Слейтер сделал обиженное лицо.

– Так вот: загнивающая технократическая империя, этакая Византия будущего, и там, в столице…

– Может, хватит научной фантастики?

– Ты ничего не понял, дурила, – не сдавался Слейтер. – Это… такая притча. А захочу – сделаю из нее детскую сказку. Ну, слушай дальше. В столице этой империи некий важный сановник крутит шашни с дочерью императора. И принцесса, и ее папаша-император тянут из него жилы, и в конце концов он отдает тайный приказ изготовить андроида, который мог бы подменять его на бесконечных церемониях и скучных приемах. Окружающие ни о чем не догадываются. Через какое-то время сей государственный муж добавляет андроиду чуток мозгов, чтобы можно было отправлять его на охоту, на конфиденциальные встречи, а также на заседания кабинета министров с участием самого императора, – и все это ради того, чтобы еще дольше нежиться в объятиях принцессы. В один прекрасный день, не выдержав накала любовной страсти, сановник умирает. Все его обязанности переходят к андроиду; император приближает его к себе, а принцесса обнаруживает, что в альковном искусстве он намного превосходит покойного хозяина. Андроид всюду поспевает, потому что не тратит времени на сон. Но у него начинает зарождаться совесть, и он во всем признается императору. Император с улыбкой выслушивает его исповедь, а потом открывает у себя на груди небольшой дисплей и произносит: «По странному стечению обстоятельств…» Конец цитаты. Неплохо, да? Как ты считаешь?

Грэм глубоко вздохнул и после некоторого раздумья изрек с самым серьезным видом:

– Значит, этим летчикам ничего не стоило обкорнать свои ботинки. А как же военная форма?

Слейтер остановился в гневной растерянности и с досадой переспросил:

– Ты о чем?

Тут Грэм заметил – и у него сразу засосало под ложечкой, – что они стоят прямо напротив того места, которое всегда внушало ему тревогу.

Это была просто-напросто багетная мастерская, где вдобавок продавались офорты, постеры и абажуры качеством несколько выше среднего, но ее название – «Стокс» – вызывало у Грэма неприятные ассоциации. От этого названия его пробирал озноб.

Сток – такую фамилию носил его соперник, чья фигура грозной тучей нависала, словно Немезида, над ним и Сэрой. Сток был байкером; этого мачо, затянутого в черную кожу, никогда не удавалось рассмотреть с близкого расстояния. (Грэм как-то заглянул в лондонский телефонный справочник, но там Стоков оказалось целых полтора столбца; в городе с населением в шесть с половиной миллионов возможны любые совпадения.)

Между тем Слейтер продолжал:

– …с какого боку?

– Да просто к слову пришлось, – ответил Грэм.

Он уже пожалел, что подколол Слейтера.

– Я перед ним распинаюсь, а он ушами хлопает, – задохнулся от возмущения Слейтер.

Грэм кивком показал, что надо двигаться дальше:

– Никто ушами не хлопает.

Теперь у них на пути был фруктовый киоск Терри, откуда веяло ароматом свежей клубники, а дальше – аптека. Они дошли до развилки Кларкенуэлл-роуд и Роузбери-авеню. У корпусов Грейз-Инн-Билдингс, тянувшихся вдоль авеню, местами выдавались на тротуар зеленые фанерные щиты, за которыми велись ремонтные работы. Грэм и Слейтер едва протискивались между зеленой фанерой и щербатой кирпичной кладкой. Грэм смотрел на закопченные, битые оконные стекла; легкий ветерок шелестел выцветшими политическими плакатами.

– По-твоему, это бред? – спросил Слейтер, пытаясь на шаг опередить Грэма, чтобы посмотреть ему в глаза.

Грэм избегал его взгляда. Он размышлял, увяжется ли Слейтер за ним или дойдет только до Эйр-Гэллери, куда частенько наведывался после обеда. Грэм не собирался скрывать от Слейтера свои чувства к Сэре – в конце концов, именно Слейтер в свое время их познакомил, но сегодня ему не хотелось видеть рядом никого из посторонних. Кроме того, он сгорал со стыда: на Слейтера глазели все прохожие, а тот и в ус не дул. Хоть бы снял эту идиотскую кепку, подумал Грэм.

– Да нет… все нормально, – примирительно ответил он, выбираясь из узкого прохода между обшарпанной стеной и зеленой фанерой. – Но вообще говоря, – его губы тронула улыбка, – тебе не всегда удается попасть в очко.

– А тебе только и удается, что моими фразами шпарить, салага!

– Ладно. – Грэм в упор посмотрел на Слейтера. – Вернемся к нашим бананам.

– Я тебе что, обезьяна?

– Да ведь это твоя фраза!

– Ну и ну, – протянул Слейтер. – Поразительно. От слова «паразит».

Он остановился у пешеходного перехода через Роузбери-авеню, прямо напротив квадратного кирпичного здания Эйр-Гэллери, и повернулся к Грэму:

– Короче, что скажешь насчет моего сюжета?

– Что я могу сказать? – медленно начал Грэм, твердо решив сказать хоть что-нибудь ободряющее. – Замысел неплохой, только надо его слегка доработать.

– Вот как? – Слейтер отступил на шаг назад и вытаращил глаза, а потом сделал шаг вперед, сощурился и приблизился почти вплотную к своему младшему приятелю, да так, что тот слегка отступил. – «Доработать»? Когда я стану знаменитым, Национальная портретная галерея закажет мой портрет, но тебе этого заказа не видать как своих ушей.

– Тебе туда? – Грэм указал на противоположную сторону улицы.

После мгновенного замешательства Слейтер все же кивнул, глядя на Эйр-Гэллери:

– Допустим. А ты, я вижу, спешишь от меня избавиться?

– Вовсе нет.

– Так я и поверил! Ты всю дорогу меня подгонял.

– Ничего подобного! – запротестовал Грэм. – Просто ты ходишь нога за ногу.

– Мы же с тобой беседовали.

– Ну и что? Я могу беседовать и на ходу.

– Скажи на милость! Один такой ловкий уже был – Джерри Форд! Да ты не тушуйся; поспорим, я знаю, куда ты направляешься?

– Неужели? – Грэм постарался напустить на себя беспечный вид.

– Точно, – подтвердил Слейтер. – Не притворяйся, будто тебя это не колышет. – По его лицу расплывалась улыбка, словно нефтяное пятно на поверхности воды. – Ты запал на нашу Сэру, правильно я говорю?

– Не то слово, – ответил Грэм, стараясь обратить все в шутку, однако понял, что Слейтер так просто не отстанет.

Но ведь его чувства не сводились к примитивной похоти – а если даже и сводились, то об этом не следовало говорить вслух; во всяком случае, Слейтер выбрал совершенно неподходящее время и место.

– Бабы того не стоят, мой мальчик, – с грустью в голосе произнес Слейтер и умудренно покачал головой. – Она тебя кинет. Не сейчас, так потом. Все они одинаковы.

Когда осуждение было выражено в открытую, Грэму стало легче; оно прозвучало как обыкновенный женоненавистнический выпад гея, возможно даже не вполне искренний, просто очередная маска Слейтера.

Грэм не удержался от смеха.

Слейтер пожал плечами и сказал:

– Ну, если у вас не сладится, знай: ты всегда можешь прийти ко мне. – Он потрепал Грэма по плечу. – Пригрею тебя на груди – у меня это неплохо получается.

– Только с одним условием, старик. – Грэм снова рассмеялся. – Если ты снимешь головной убор.

Слейтер прищурился и поглубже натянул клетчатую кепку.

– Ладно, мне пора, – заторопился Грэм.

– Катись, – вздохнул Слейтер и задумчиво добавил ему вдогонку: – Поступай как хочешь, я тебе не указ, но дядюшка Ричард знает, что говорит.

Он ухмыльнулся, послал Грэму воздушный поцелуй, помахал рукой и, пропустив транспорт, ступил на мостовую. Грэм помахал ему в ответ и пошел своей дорогой.

– Грэм! – услышал он вопль Слейтера с другой стороны улицы и с тяжелым вздохом обернулся.

Слейтер стоял у входа в галерею, перед большой витриной. Он засунул одну руку в карман куртки, и его галстук-бабочка вспыхнул яркими огнями: красные стекляшки оказались лампочками. Слейтер разразился хохотом, а Грэм покачал головой и двинулся дальше по Роузбери-авеню.

– Вспышка страсти! – заорал издалека Слейтер.

Грэм про себя посмеялся, но тут ему пришлось замедлить шаг, потому что прямо перед ним патлатый байкер в засаленных джинсах закатывал свой здоровенный «мото-газзи» с мостовой на тротуар, ко въезду в квартал Роузбери-Сквер. При виде парня, толкающего мотоцикл, Грэм сделался мрачнее тучи, однако тут же устыдился собственной глупости и покачал головой. Байкер ничем не напоминал Стока, к тому же мотоцикл был совершенно другой марки: Сток ездил на большом черном «БМВ», да и вообще, дурные предчувствия – это полная ерунда. Сток был уже в прошлом; утренний телефонный разговор с Сэрой окончательно укрепил Грэма в этом мнении.

Вздохнув полной грудью, он расправил плечи и перехватил черную папку другой рукой. Какое синее небо! Какой изумительный день! Все вокруг переполняло его радостным волнением, абсолютно все: солнечная июньская погода, запахи дешевой закусочной и выхлопных газов, щебет птиц, голоса прохожих. Да, сегодня его явно ждала удача, в такой день ничто не могло сорваться; прямо хоть иди к букмекеру и делай ставку на любую лошадь, раз так все складывается, так все здорово, все одно к одному.