– Куда ездил? – спросила я, то открывая, то закрывая подаренные щипцы.
– Ездил туда-сюда по западной части Америки, – ответил бывший одноклассник.
– «Туда-сюда»? – смеясь, переспросила я, на что Такаси тоже рассмеялся.
– Я катался по таким маленьким городкам, про которые ты, солнышко, наверняка даже не слышала.
Я сделала вид, что не заметила, как он назвал меня «солнышком».
– И что же ты делал в таких городках, про которые я даже не слышала?
– Да так, всякое-разное.
Руки у него были загорелые.
– Что, загорел на американском солнце? – улыбнулась я, на что Кодзима кивнул.
– Но вообще-то, если подумать, нет никакого «американского» или «японского» солнца – оно на всех одно.
То открывая, то закрывая щипцы, я рассеянно рассматривала руки Такаси. «Солнце на всех одно…» Эти слова застряли в голове, вызывая сентиментальные мысли, но я быстро прервала их поток.
– А я…
– А ты?
– А я так, гуляла.
– Гуляла?
– Ну да, прогуливалась туда-сюда.
– Какое изящество, даже завидно, – легко проговорил Кодзима, и я с той же легкостью произнесла:
– Еще какое!
Щипцы для орехов тускло сверкали в отраженном свете ламп бара Маэды. Мы с Такаси выпили по два стакана бурбона с содовой. Расплатившись, мы поднялись по ступенькам наверх. На последней ступеньке мы слегка, чисто формально, пожали друг другу руки. Потом так же чисто формально поцеловались.
– Какая-то ты рассеянная, – заметил Кодзима.
– Просто расслабилась, – объяснила я. Такаси склонил голову набок.
– Странная ты, солнышко.
– Да какое я тебе «солнышко»…
– Да ладно тебе! – возразил Кодзима.
– Не «ладно», – огрызнулась я, а Такаси только рассмеялся:
– Лето уже кончается…
– Ага, немного осталось…
А потом мы снова обменялись формальным рукопожатием и разошлись.