Часть 1.

За всю свою жизнь Эдвард Поуп ни разу не бывал в комнате допроса.

И вот он сидит на стуле с жесткой спинкой лицом к зарешеченному жалюзи окну, через которое проникают лучи света, и ждет. Ждет прихода комиссара, нервно разглаживает двумя пальцами лоб, словно это поможет ему избавиться от несущественных морщин. Он хочет нажать на кнопку вызова. Она здесь, прямо на столе цвета крепкого кофе, стоит только протянуть руку, напомнить им о себе. Сколько уже прошло? Десять? Пятнадцать минут? Может все тридцать. Поуп поймал себя на мысли, что томительное ожидание, должно быть, входит в список процедур, применяемых на допросах ОБПЧ. Иначе к чему этот фарс?

Помимо кнопки вызова на столе были кувшин с водой и пустой стакан. Их принес один из сотрудников отдела, сопровождавших мужчину. Крепко сложенные, неразговорчивые атлеты в серых костюмах с изображением эмблемы Отдела по борьбе с проявлением чувств и шевронами детективов-оперативников. Оба – гордость нации, идеальные носители генофонда Соединенных Штатов Северной Америки. Лет шесть назад Поуп мог бы сказать, что и за ним выстроится очередь из вероятных любовниц, расчетливо решивших присвоить себе его фамилию и совместный быт, но после смерти супруги он не искал серьезных отношений. Семнадцать с половиной лет брака достаточно для того, чтобы пожить для себя, ни с кем не согласуя и не корректируя график отпусков, планов на выходные и необходимости проявлять установленный минимум знаков внимания ко второй половине. Их совместные дети к тому времени выросли и, закончив обучение, покинули дом Поупа. Его все устраивало. Офис в престижном районе с видом на Золотой Глаз (символ неусыпно бдящей системы правопорядка), квартира на Бёрнсет-стрит в верхнем уровне, где не каждый может позволить себе жилье, и дорогая машина нового поколения. Поуп зарабатывал достаточно, чтобы не испытывать сомнений в завтрашнем дне.

Но вот он здесь, посреди мрачного алтаря правопорядка, освещенного заходящим солнцем, и вся его жизнь вот-вот полетит к чертям.

В горле пересохло. Кувшин с водой маячил перед глазами, напоминая о заботе ОБПЧ. Нет, он не так глуп, чтобы поддаться на эту провокацию. Жажда – естественна, нет ничего предосудительного в том, чтобы утолить физическое желание. А вот если рука дрогнет? Стук стекла о стекло, расплесканная мимо влага. Конечно, им достаточно нацепить на руки датчики и измерить пульс, уровень потоотделения, но никто не даст им такого права, пока не предъявлено официальное обвинение. Сейчас его нет. Дознаватель, где бы его ни носило, запаздывает, оттягивая тем самым этот момент и ограничивая полномочия собственного отдела. Или рука не дрогнет, но Поуп не был уверен в этом на все сто. Он не готов был так рисковать. В чем бы его ни обвиняли, он не станет забивать гвозди в крышку своего гроба.

Дверь за спиной Поупа хлопнула и в комнату, огибая стул, на котором он сидел, и стол, чеканя шаг каблуками, вошла женщина. То были не точеные шпильки и не устойчивые каблуки туфель, изящно подчеркивающих ноги и фигуру в целом. Шнурованные ботинки с небольшой платформой, чтобы быть чуть выше, но крепко стоять на земле. Мужчина невольно скользнул взглядом по крепким ягодицам в темно-синих штанах. Он представлял себе кого-то вроде тех парней, что сопровождали его, и был несколько удивлен. Удивление – эмоция, входящая в список разрешенных на территории СШСА, это не было нарушением, и все же Поуп быстро совладал с собой.

Женщина пренебрегала уставной серой формой. «У нее должны быть на это веские причины. Или она не коп? Может, секретарь, будет протоколировать предстоящую беседу?» – думал Поуп, наблюдая за ней. Предположение он тут же отмел. На стол вместе с его делом лег диктофон. Женщина бросила их небрежно, почти швырнула, подтянула брюки на бедрах и опустилась в кресло.

Белая рубашка, закатанные до локтей рукава, подтяжки в тон брюкам и густо подведенные черным глаза. Голубые – зачем-то отметил про себя мужчина, словно это могло повлиять на ход его дела, и перевел взгляд на папку. Вроде бы тонкая. Конечно, он ведь ничего такого не нарушал, чтобы она отрастила увесистое брюхо. А дознаватель, меж тем, поправила волосы цвета красной охры, прочесав пальцами ото лба к затылку, и включила диктофон

– Шестнадцатое ноября, 2122 год. Ведется допрос Эдварда Поупа по делу о проявлении чувств. Допрос ведет капитан полиции отдела ОБПЧ Мелоди Сприн, – проговорила она, не поднимая взгляда, прежде чем обратилась к мужчине напротив. – Итак, мистер Поуп. Вы понимаете, почему здесь оказались?

Вот так, просто. Капитан смотрит на него сквозь завесу густо накрашенных ресниц, слегка приподняв бровь, и ее голубые глаза пусты и беспристрастны. Так предписано протоколом или это профессионализм, выработанный годами работы?

– Я не понимаю, – сказал Поуп, не найдя ничего лучше. – Будьте любезны, объясните, в чем моя вина.

Могло показаться, что он излишне напорист, но голос так же бесцветен, а тело, если и напряжено, то лишь самую малость, обозначенную гражданским кодексом допустимой. Поуп знал свои права, он ведь не совершал ничего такого, чтобы привлечь внимание полиции, и тем не менее.

Капитан приподнимает подбородок, чтобы кивнуть, и раскрывает папку. Диктофон все пишет, запоздало понимает мужчина. Все, что он скажет, будет использовано против него в суде, думает он, так к месту вспомнив фразу из фантастического фильма.

– Где вы были двенадцатого октября? Чем занимались? Попробуйте восстановить день в мельчайших подробностях.

– Что? Двенадцатое? – зачем-то переспрашивает Поуп. – Кажется, это была пятница?

– Пятница, – кивает Сприн, придвигается ближе, сцепив пальцы в замок, и глядит на него из-под завесы густо накрашенных ресниц. – Итак, вы проснулись. Что было дальше?

Это был рабочий день. Эдвард Поуп большую часть времени проводил в офисе или вне его, решая вопросы компании. Он мог допоздна засиживаться в кабинете, позабыв который час. Эванжелина, секретарша, дважды за день варила ему кофе и непременно интересовалась, нужно ли что-нибудь еще, перед тем как отправиться домой к семье и детям. Она была красива, умна и изобретательна в сексе, к тому же статус замужней женщины предполагал, что ее устраивает положение дел.

Двенадцатого октября Поуп проснулся раньше будильника. Сперва мужчина решил, что в настройках что-то сбилось, и он проспал. Небо за окном ослепляло синевой с хаотичными мазками розового – окрашенных рассветными лучами облаков. Залюбовавшись видом, открывавшимся сквозь стекло, мужчина подумал о том, как давно не поднимал головы вверх. Вроде бы вот оно, небо напротив, открывается с высоты первого уровня, окутывает собой сияющий купол Золотого глаза. Почему не взглянуть на него украдкой в часы рассвета или заката, когда удается попасть домой прежде, чем солнце скроется за чередой небоскребов самого сердца мегаполиса?

Отбросив непрошеные мысли, Поуп поднялся с постели и скосил взгляд на инфо-панель. 6:40. Будильник прозвенит через десять минут.

– Отменить, – выдохнул, натягивая на себя тяжелый махровый халат. – Квинк, кофе и тосты с джемом.

Инфо-панель издала тоненький писк, выполняя отмену. С ву-думком лопающегося пузыря загрузилась ООС – обслуживающая операционная система с персональным именем Квинк.

– Доброе утро, мистер Поуп, – раздался радостный девичий голос, приветствуя владельца квартиры на пороге туалета. – Кофе с молоком, черный, с сахаром, латтэ, капучино, фрапучино, ирландский… – начал он перечислять, пока тот сливал конденсат.

– Черный с сах… – на автомате произнес мужчина и тут же осекся.

Вкус крепкого, ничем не разбавленного кофе, который он пил по утрам, вдруг показался таким отвратным, почти тошнотворным, будто его варили из окурков сигарет.

– Стоп. Квинк, сделай с молоком, сахаром и добавь какого-нибудь сиропа.

– Какой сироп предпочитаете? Лимонный, кофейный, мохито, вишневый…

– Выбери сама, на свой вкус, – отмахнулся он, нажав на смыв, и склонился над раковиной, чтобы ополоснуть лицо, а заодно почистить зубы.

– Вы большой шутник, мистер Поуп, – озорно воскликнула Квинк. – Я ООС, наличие вкуса невозможно без наличия рта.

– Вкусы, предпочтения, желания, – пробормотал, усмехнувшись, Поуп. – У тебя есть чувство юмора. Все не так плохо, верно?

Возникла пауза. Пока мужчина приводил себя в порядок после сна, электронный разум из импульсов и микросхем будто задумался. Сквозь плеск воды Поуп слышал, как зашипела на кухне кофеварка, совсем скоро к этим звукам добавился запах горячего хлеба.

– Квинк? – позвал он, вытерев лицо полотенцем.

– Да, мистер Поуп?

Программа была стандартной, подобный голос устанавливался на все заводские ООС, его можно было изменить, выбирая в настройках из имеющегося списка либо записав образец, который легко загружался и адаптировался для дальнейшего использования.

– Почему ты молчишь?

Обида. Вот как это называлось прежде, до того, как попало в перечень запрещенных эмоций на территории Соединенных Штатов. Теперь в эпоху процветания общества, отказавшегося от собственных недостатков, это звалось эмоциональной реакцией класса Б. Употребление слова «обида» в обществе считалось столь же непристойным как «нигер» или «каннибализм». Квинк – всего лишь программа, в нее заложены основные параметры взаимодействия с человеком, не более.

– Моя версия устарела. Некоторые функции, являющиеся базовыми, были заложены в нее до Конечной Реформации, – пояснила ООС.

Последовала длительная пауза, кофеварка истово плевалась паром, наполняя чашку бодрящим напитком.

– Вероятно, вы посчитаете нужным демонтировать меня и установить более новую, удовлетворяющую Кодекс версию. Так же вы можете отформатировать и закачать новую версию через сеть, предварительно оплатив картой или наличными. Вывести список модификаций, доступных к установке?

Как странно. Человеческий разум освободился от гнета эмоций, болезненных привязанностей, неоправданной и излишней агрессии, он смог победить даже страх, первобытный, заложенный древними инстинктами, и двинулся дальше, оставив все лишнее позади. Поуп не должен задумываться над подобными вещами. Он не должен анализировать поведение собственной ООС, ведь она, пусть даже наделена искусственным разумом, все равно что пылесос или стиральная машина. И все же Квинк невольно напомнила ему Лорелин, так нелепо погибшую под колесами.

Его жена в день своей смерти находилась на нижнем уровне с благотворительной миссией. Она не успела сориентироваться, местный лихач возник из ниоткуда и сбил ее. Семье Поупа выдали прах после кремации. Присутствие на церемонии родственников не запрещено законом, но нежелательно во избежание проявления противоправных эмоций, потому мужчина расписался за получение в установленном бланке, поручил прежней секретарше, что работала с ним до Эванжелины, передать его похоронному агенту и с тем закрыл эту часть совместной жизни с Лорелин. А сейчас, отметив эту заминку в ответах Квинк, он вспомнил об их спорах. Его покойная жена не всегда была с ним согласна, это неминуемо и логично при столкновении мнений и взглядов состоявшихся личностей. Когда Поуп говорил что-то, что не было приемлемо в ее видении проблемы, она умолкала, обдумывая дальнейшие слова, словно не решалась их озвучить в том виде, в каком они возникали в ее голове.

– Мистер Поуп? Вывести список на экран? – позвала его ООС, напоминая о себе.

– Нет, ты меня полностью устраиваешь, – произнес Поуп.

На обеденном столе его уже ждал горячий кофе с молоком, а тонкие, похожие на белые паучьи лапы, манипуляторы намазывали джем на подрумяненные до хрустящей корочки тосты.

– Спасибо. Я использовала сироп «имбирный пряник». Информационная база сообщает, что этот вкус прекрасно дополняет кофе, однако, согласно данным социальных опросов, его предпочитает меньшее количество людей, чем…

– То, что надо, Квинк, – прервал ее Поуп, едва сделал глоток. – Биржевые новости, Ай-1, вывести на дисплей.

Какое-то время, двадцать-тридцать минут, мужчина просматривал новости, меняя каналы, и завтракал. Затем, сменив халат на костюм-тройку из натуральной шерсти и повязав галстук, он сунул портмоне во внутренний карман пиджака, накинул длинное коричневое пальто. Отражение в зеркале задержало его еще на пару минут. Оно висело у самого выхода – удобно, когда нужно в последний момент оценить, как ты выглядишь – и заодно сообщало температуру за пределами квартиры, радиационный фон и прочую ерунду, на которую Поуп едва обращал внимания. Зато он понял, что мало спит и почти не отдыхает. Темные круги под глазами и тяжелые веки говорили сами за себя. «Стоит поменьше пить воды или употреблять меньше соли. Или и то, и другое», – подумал он, проводя тыльной стороной ладони по двухдневной щетине.

– Встроенная в меня функция контроля настоятельно рекомендует принять тиморакс, – Квинк напомнила о приеме таблеток.

– Позже, я опаздываю, – отмахнулся мужчина, покидая квартиру.

– Мистер Поуп! Прием тиморакса… – последнее, что он услышал, прежде чем захлопнулась дверь.

Прием тиморакса предписан государством и предоставляется бесплатно каждому гражданину, достигшему совершеннолетия. Этот препарат мягко подавляет функцию страха, воздействуя на миндалевидные тела мозга. Поуп смутно представлял, как именно он работает, но был уверен, что если пропустит пару-тройку приемов, ничего страшного не случится. Сложно испугать обеспеченного человека, живущего в согласии с законом. По крайней мере, в этой его области.

Маленькие белые пуговки с проштампованной на них буквой Т. Действующее вещество, если верить аннотации, при постоянном приеме накапливалось в клетках мозга, но имело не длительный эффект. Другим, более радикальным решением проблемы было хирургическое вмешательство, за последние годы набиравшее популярность среди молодежи. В стране, где уровень медицины, а в частности хирургии и трансплантологии, достиг небывалых высот, подобная операция была сродни вазэктомии. Рационально ли? Безусловно. И все же Поуп не видел необходимости ни в том, ни в другом, предпочитая доверять себе, словно оставлял лазейку. Для чего? Свой вклад в демографический фонд нации он уже внес, двоих детей вполне достаточно, чтобы сказать «я исполнил свой отцовский долг, засим откланяюсь». И разве же он хотел испытать когда-либо страх? За подобные мысли его никто не осудит, но даже думать об этом странно и непривычно.

Поуп сделал паузу, чтобы промочить горло. Вода оказалась солоноватой на вкус. Позабыв о предосторожностях, он сделал несколько жадных глотков, прежде чем вернул стакан на место. Капитан, эта молодая женщина, державшая сейчас его судьбу за горло, откинулась на спинку стула и, чиркнув зажигалкой, прикурила сжатую в зубах сигарету.

Мужчина невольно смотрел, как она затягивается, выпускает облако сизого дыма, подсвеченная со спины лучами заходящего солнца. Ее пустые глаза, да и все лицо завешено плотной клубящейся пеленой, отгорожено от прочего мира. Может, это тоже своего рода часть допроса – психологическое давление на допрашиваемого или что-то подобное.

– Итак, вы проснулись, привели себя в порядок, пролистали сводки новостей, позавтракали, – заговорила Сприн, покачиваясь в кресле. – Что вы ели?

Сигарета тлела в ее тонких пальцах, а дым вальяжно расплетался вокруг.

– Это важно?

– Просто отвечайте на вопрос. Что вы ели утром двенадцатого октября?

– Квинк приготовила кофе с молоком и тосты с апельсиновым джемом.

– Квинк это?

– Персональная ООС.

– Вы всегда пьете по утрам кофе с молоком или предпочитаете разнообразие в меню? – капитан дернула один из ящичков стола за ручку и не глядя вытащила пепельницу, чтобы стряхнуть в нее пепел.

Покрытое сетью мелких трещин стекло выглядело так, словно пережило не один бой, на дне ершились вдавленные в него окурки и пепел, на округлой кайме крохотный скол. Почему не выбросить ее и не купить новую? Зачем держать в столе этот мусор, где все пропитается отвратным запахом?

– К чему эти вопросы? – спросил он. – Какая разница, что я пью по утрам? Мы ведь здесь не по этой причине. Объясните, в чем меня обвиняют?

– Официальное обвинение еще не выдвинуто. Мне необходимо услышать вашу версию произошедшего, прежде чем я отправлю собранный материал руководству. От того, что именно вы скажете, будет зависеть объявленная тяжесть преступления. Вы меня понимаете, мистер Поуп?

Ее голос бесцветен. Придвинувшись вместе с креслом к столу, она глядит на мужчину в упор, и от этого взгляда он ощущает зуд между лопаток.

– Да, понимаю, – кивнул Поуп, соглашаясь.

– Хорошо. Просто отвечайте на вопросы. Какой кофе вы пьете обычно?

– Черный.

– Но в этот день выбрали с молоком и…?

– И «имбирным пряником», это сироп. Я предоставил Квинк выбрать вкус.

– Был какой-то особый повод? Эта дата вызывает у вас какие-то ассоциации?

Нет, она не шутила. Выражение лица ясно говорило, что эта информация важна для дела. «Что ж, придется играть по ее правилам, раз нет другого выбора», – пронеслось в мыслях, вслух же он сказал:

– Я проснулся раньше обычного и позволил себе немного отойти от привычного распорядка дня. Насколько мне известно, капучино и грейпфрутовый сок не являются правонарушением, как и кофе с молоком.

– Вы не ответили.

Двенадцатое октября. Прошло чуть больше месяца. Он попытался вспомнить, но это ни к чему не привело. Это был обычный будний день. Почти.