Пролог

Политики лгут, это неотъемлемая часть их жизни. Иногда призвание, иногда природный талант, но чаще всего – привычное и необходимое зло в жизни и работе. Но не всегда. Определенное количество правителей в человеческой истории (в каждой из их бесконечных вариаций вселенной) могли себе позволить роскошь быть искренними и прямыми. Для этого не так уж многое и нужно. Чаще всего лишь хорошее воспитание, здоровая семейная обстановка, а также огромная мощь державы, находящаяся под их рукой. Колоссальной, богатой, сильной и независимой.

– Да едрит твою мать!! – неизысканно выругался именно такой правитель, уныло глядя на хмурого седого мужчину, стоящего перед ним по стойке смирно. В руках у монарха была толстая стопка небрежно сшитых листов, которую он только что прекратил бегло пролистывать. Не удовлетворившись высказанным, Петр Третий, государь всея Руси, выругался куда длиннее, вкладывая в каждое хулительное слово частичку обуревающей его досады.

Но её всё равно оставалось слишком много.

– Полтора десятка боярских родов обезглавлены!

Государь смачно шваркает доклад об пол.

– Четыре графа! Четыре князя! Сильвестр! Тайницкий! Дерибанов! Министр культуры… как там его?! Нахер им был нужен министр, Освальд?! На кой бычий хер?!

– Евгений Вагранович был известен своими сношениями с волшебниками, ваше императорское величество, – испещренное шрамами лицо стоящего перед августейшей особой человека было бесстрастным.

– И о чем они сношались?!

– Мои люди это сейчас выясняют, ваше имп…

– За*бал!

– Гм. Мои люди сейчас это выясняют.

– А твои люди уже выяснили, сколько этих скотов еще промежду нами прячется?! – вопрос Петр Третий задавал, стоя нос к носу со своим собеседником. Очень близко. Ну прямо совсем.

Государь был высок, широк, костист и хмур, чем вовсю пользовался с момента, когда ему родитель препоручил первую ответственную должность. То есть умел и любил давить на собеседника. Не на каждого, а на определенно того, по мнению императора, заслуживающего и достойного. В этом случае перед ним стоял один из самых достойных, поэтому насчет «заслуживания» Петр не особо задумывался. У империи была большая беда, и он собирался выжать соки из всех своих подчиненных, чтобы эту беду купировать.

– Выясняем, – коротко и сухо ответил седой человек, – У академии мы на след вышли, заказчиков многих взяли. Допрашиваем. Часть из двоедушцев готовы сдохнуть, но промолчать, а вот вторые нет. Готовы петь, и много, ваше величество. Но за жизнь и свободу.

– Обещай им от моего имени! – махнул рукой император, – А потом дави как крыс. Хотя нет, не как крыс. Выдавливай из них всё, Михалыч, вообще всё. Сначала по-хорошему, потом по-плохому. Пусть до последнего жалеют о том, что с нами связались, сукины дети!

– Так точно, ваше величество!

– За*бал! Ты мне жопу, засранную в младенчестве, мыл, а теперь величкаешь! Ну ладно, не ты, а Светлана, но было же!

– Так точно!

– В глаз дам…, – зарычал уже всерьез Петр Третий на скрывающего ухмылку старика, бывшего ему когда-то дядькой, – Тебе поржать, а у меня тут разруха в обществе! Четыре князя двоедушцами оказались! Четыре графа! Бояре! А у них рода! Семьи! Знаешь, где сейчас эти рода и семьи?! Через три стены отсюда, Михалыч! Там толпа стоит потеет такая, что в зале задохнуться можно! И что я им скажу?! Правду?! Да расп*здят на весь мир, тут же! И переврут, сволочи!

– Вот тут я ничем помочь не могу, – осунулся крепкий старик, – Это, Петь, всё на тебе.

Владыку можно было понять. Все эти Семеновы, Кортневы, Оболенские, они все у него, у Петра. В здравии и твердой памяти, живые и почти невредимые, сидят за решеткой. Жить хотят. Половина служила и служить готовы верой и правдой. А ведь это не просто люди, это двоедушцы, даймоны в них сидят, черт побери! Такого на службу примешь, так он столетиями будет подле престола, знания и силу копить, служить будет! А куда им деваться, родного мира-то больше нет! Большой искус, огромный… злой…

Но он не поддастся. Все твари сдохнут. Их не звали. Но…

– А там еще и Ренеевы! – продолжал накручивать себя император, – Куча баб! И уж этим-то что говорить…

Тоже правда.

– А что с ними? – внезапно встревожился седой, посматривая на лежащую у ног императора бумагу, – У меня их в списках…

– Ренеева с его сынами наша наживка прибила, – тут же выдал Петр Третий, разворачиваясь на месте, – Студент тот, Дайхард… или как там его, собачью душу!

– Как это…? – ошарашенно пробормотал собеседник императора, – Он же без году неделя, обычный парень…

– А вот такой обычный, – язвительно ответил ему государь, тут же себя поправляя, – У обычных разумных чернокниг не бывает, но как ревнец будущий, да, обычная шантрапа из-за бугра. Хамло и нищета, но удачлив, Азову в чем-то пригодился, так и прижился. А потом, кажись, Ренееву-младшему ноги оттоптал сильно. Вроде тот его на дуэль вызвал, а Кейн этот под солями арканитовыми был, но вызов принял. И втоптал младшего в пыль, Михалыч. Половину зубов ему его же книгой повыбивал! Батя у сопляка же такого афронта спокойно пережить не смог, да подругу этого Дайхарда люди его уволокли прямо из академии. Хотели выманить, да не подумали, что сосунок за ними рванет сразу же. А тот, рванувши, представляешь – всех и положил. Что с самим Виктором сделал, у нас никто ума не приложит, Михалыч. Не могут. Говорят, там наполовину мясо по стенам, а наполовину блевота от полицейских! Сыновьям мозги повышибал, а князя… ну ты понял. Ленточки от того остались.

– Ничего себе…, – во взгляде старика мелькнуло тень какого-то чувства, – Один и всех положил? Даёт, парень.

– Еще ты мне тут это самое! – внезапно взвился император, – Парадин, собака шелудивая, мне все уши им засрал! Терновы к нему вопросы имеют! Вот как так-то?! Влипнуть и в Парадина, и в Терновых, и в Ренеевых, и в двоедушцев! И это я про твоего Витиеватого из Питера молчу! Это в какую раскоряку надо встать, чтобы в каждое говно влепиться?!

– Витиеватый не говно! – тут же набычился бывший дядька, – И…

– Да знаю я, – от него небрежно отмахнулись, – Все они из самых верных, ну, кроме двоедуш… сука!!!

С последним воплем император пнул ножку тяжелого кресла. От души так пнул, чтобы заболело. Ну а что делать, коли искус прямо так и лезет в жопу без мыла?!

Больно-то как… в ноге!

Слишком уж вложился.

Конечно, монарх не начал прыгать на одной ноге, а просто, упав в кресло, начал ругаться и пить коньяк, морщась от неистового желания потереть самолично ушибленную ногу. Однако, комичность ситуации не вышла совсем уж за пределы приличий, а оттерпевший своё Петр Третий поднял мрачные глаза на собеседника.

– Не можно байстрюкам заморским, – раздельно произнес он, – князей русских по хатам разматывать, Михалыч. На ленточки. Никак не можно. Тем паче за бабу иноземную. Понимаешь?

– Да, – серьезно кивнул седовласый ветеран многих конфликтов, – Так что, его… того?

– И «того» его нельзя, Михалыч, – оскалился владыка Руси, – Ты ж мне только вон, бумажки дал. А там черным по белому писано, что байстрюк этот в последней замятне, где ты Лисовскую взял, Забрышева, Меттельштамма… что он там сделал? Троих двоедушцев подстрелил и Лазорева собой закрыл? Машкиного Ваську-то, племянника?

– Было такое, – тут же кивнули императору, – Щитом, правда, закрывал, не собой.

– А Машке моей насрать, если что так, – кисло поведал старику государь, – Она сестру и Ваську без задних ног любит. Нет, баба она у меня умная, но… не поймет. Узнает и не поймет. Тот же Витиеватый ей стукнет, а у него нюх. А потом она догонит нас обоих и не поймет еще раз. Так что малец жить будет. Да и может еще какая сволочь на него вылезет…

– Так мы ж все сняли, ваше…

– За*бал! Сняли, да. Но Тернова-младшая осталась рядом. Еще одна баба вредная. Может, выловят еще чего. Говорю ж, Терновы тоже чего-то от этого Дайхарда хотят. А они упертые. И нужные. Да и должен им престол, как и не крути. Так не крути, эдак не крути…

– А…

– Михалыч, – устало посмотрел на собеседника монарх, – Ты что, не знаешь, что бабка Тернова в соседней комнате? Она нас бережет, пока внучка шлындает по интересам Витиеватого. Говорю ж, наши они, хоть и с придурью.

– Дела…, – устало выдохнув, седой собеседник императора внезапно ссутулился, а затем, без спроса, уселся в другое кресло, блаженно вытягивая ноги. Помолчав пару минут, он внезапно предложил, – Может, ну его? Всё-таки, тебя, Петь, ждут… да не абы кто.

– Пусть ждут, – отмахнулся слегка поддавший Петр Третий, – Проморгали вселенцев… да, Михалыч, я им правду-матку врублю. В лицо. Иначе нельзя. Слишком много у нас тут всех влипло в эту историю, да и копать дальше будем. Никак нельзя. Шум поднимется, может, оставшиеся двоедушцы в бега подадутся, выловим. Так что сейчас плач и вой вселенские будут…

Еще пара минут тишины, после чего, старик, в глубине души отчаянно желающий снять часть груза с души своего бывшего подопечного, встрепенется и спросит:

– А если парня этого, ну, который Ренеева, несчастным случаем… уронить? Вот прямо совсем несчастным?

– Не, – расслабленно отмахнется Петр, – Машка уже придумала, что сделать. Говорю ж, умная она у меня. И нашим, и вашим, и по простоквашам… Парень жить будет. Ну, если его Тернова не зарежет, а она, как мне говорят, хочет. Или эти… акаи-бата, да? Или они, да. Или с Парадиным влипнет… Тьфу! Да труп он уже, ходячий! Говорю ж, во все, во что можно навлипал!

– А что Маша-то? – Евгений Михайлович Ордынцев решил воспользоваться меняющимся на глазах настроением государя, дабы отвлечь его от тяжелого разговора, предстоящего ну совсем скоро.

– Маша? Ууу… она такое придумала! – в глазах Петра Третьего мелькнула хулиганская искорка, – Помнишь, что такое харчо, Михалыч? И остро, и жирно, и вкусно! Вот и она также! Нельзя байстрюкам иноземным князей русских убивать! Никак нельзя!

Глава 1

Хорошо иметь дом, в котором тебя ждут. Не просто ждут, а даже бегут встречать с искренней радостью. По полу быстро и уверенно топочут маленькие лапки, глаза горят…

– Твою мать…, – выдохнул только что закрывший дверь я, лихорадочно думая, что предпринять. Ничего особого на ум не пришло, так что я просто подпрыгнул, поджимая ноги. Не ожидавшего такого коварства, зато набравшего большую инерцию бульдога впечатало мордой в мягкую обивку двери. Пока он возился, пытаясь сообразить, на каком свете находится и где такие вкусные ноги, как я уже пробежал в зал, закрыв за собой дверь. Гулкие негодующие хрипы, издаваемые обломавшимся чудищем, легли патокой на мою уже достаточно понервничавшую за сегодня душу.

– Амвросий… Лебедянович, – начал я, отворачиваясь от двери, – Вы опять со своим Курвом… а?

Никого в зале не было. Ни самого старика, приходившего ранее ко мне пару раз обязательно с неистово хрюкающим сейчас за дверью чудищем, ни его адьютанта Никиты, носящего гордую фамилию «Достоевский» и совершенно непримечательную внешность. Ни-ко-го. А Курв был.

И бумаги на столе, которые я совершенно точно не оставлял.

– «Ты куда?», – спросил меня внутренний голос, – «Прочитай!»

– «Сначала я кое-что проверю», – грустно вздохнул я, аккуратно подходя к окну сбоку. Так, нам надо чуть-чуть, осторожненько, ни в коем случае не шевеля портьеру, выглянуть незаметно наружу. Как ниндзе, как мастеру скрытности…

Она стояла прямо под окнами и, казалось, точно знала момент, чтобы встретиться со мной взглядом. Худенькая, бледная, вся в черном, с черным же зонтиком, на который падают крупные хлопья снега. Зловещая женщина со зловещим немигающим взглядом.

– Тернову даже питерцы обходят, – завистливо (и слегка испуганно) вздохнул я, прячась назад.

– «Она явно задумала нечто недоброе», – сыграл в капитана Очевидность даймон, живущий в гримуаре у меня на поясе.

– Это я уже понял, – дома я предпочитал говорить с книгой вслух, – С месяц назад. Ладно, давай посмотрим, что у нас тут.

«Дражайший господин Дайхард Кейн! Искренне поздравляю вас с окончанием нашей нелегкой эпопеи по известному вам поводу! Думаю, не стоит вам напоминать, что несмотря на то, что наше сотрудничество (и несмотря на все сотворенные вами помехи) принесло свои плоды, чему я и мои люди несказанно рады, вскоре обрадует куда большее количество подданных Русской Империи! Тем не менее, предупреждаю вас – опасность не миновала, о чем, вы, конечно же, в курсе, как и боярыня Тернова. Прошу вас сохранять постоянную бдительность, а если что-то заметите – вы знаете, какой номер нужно набрать.

Постскриптум: учитывая обстоятельства, вынуждающие меня на постоянные разъезды, а также вашу, дорогой господин Дайхард, потребность в определенной защите дома, я оставляю на ваше попечение Корвина. Надеюсь, что вы с ним поладите!

Приписка: в ближайшие месяц-полтора, господин Дайхард, ожидайте гостя из дворца

Искренне ваш почитатель, Витиеватый Амвросий Лебедянович»

Это что, шутка какая-то?! Эти сорок, а то и больше килограмм бульдожьего мяса меня терпеть ненавидят! Хрипящее чудище лелеет мечту вцепиться своей пастью мне в ногу с момента нашей первой встречи, а его целеустремленности можно только позавидовать! И теперь это – у меня дома?!

Со стоном я пал на диван, закрывая глаза рукой. Прекрасно у меня первый свободный день жизни начался! Снято прикрытие – раз! Недобитки акаи-бата и их наемники вполне могут навестить меня с неудобными вопросами и предложениями. За мной охотится Кристина Тернова – мрачная эксцентричная девушка с очень большими тараканами в голове. Я уверен, что она сейчас продолжает стоять под окнами и смотреть на них! Причем, ладно была бы она мягкотелой и наивной горожанкой, так нет же, эта юная боярыня – прекрасно подготовленный агент из епархии Витиеватого, а то и повыше!

И Курв! У меня дома! На постоянной основе! За что?!

– «Ты знаешь за что», – самодовольный девичий голос был воспринят страдающим мной на диване как хриплое карканье ворона, топчущегося по могильному кресту.

Все покатилось к чертовой бабушке в тот день, когда я ухлопал нескольких придурков, задумавших похитить у меня ценную инвестицию… да? Или нет?

Когда я свернул не туда на дороге жизни?

Далеко не первой, кстати.

В общем, долго ли коротко, жил-был в деревне дурачок. И была у дурачка книжка волшебная, тоже, кстати, невеликой мудрости…

– «Эй!»

Так вот, продолжил я самоистязание, не обращая внимания на пыхтение внутренней брюнетки, жил дурачок поживал, ежедневно бегал, прыгал, творил шалости. Учиться не учился, потому как память просто волшебная, от чего любой учебник в нее заскакивает налету. Так что страдал фигней подросток, пока ему не стукнуло восемнадцать лет. В тот момент его волшебная книжка, подчиняясь условиям заключенного контракта, и разблокировала воспоминания несчастного, оказавшегося попаданцем из другого мира.

Причем неправильным. Насквозь неправильным. Моя память о прежней жизни в мире высоких домов, смартфонов, наглой рекламы, короновируса и, мать его, шринкфляции, пестрит огромными дырами, даже не помню, как меня тогда звали. Что не особо важно, потому что это, по словам компетентной личности, было настолько давно, что не имеет смысла. Уже несладко, да? Ну так вот, наложите на это прекрасную память о последних восемнадцати годах. Я помню родинки на попе каждой сельской девушки, которую зажимал в окрестных четырех деревнях той глуши, в которой обретался до того, как вспомнить себя. Всё остальное – тоже. То есть, на данном этапе внутреннего монолога, могу себя представить как хмурого сорока с чем-то лет дядьку, страдающего склерозом, но получившего второе детство, от чего я сейчас себя именно на восемнадцать с половиной лет и чувствую.

Что, безусловно, довольно хорошо. Только у этой медали есть и обратная сторона. Темная, мрачная, жестокая и неумолимая. Алистер мать его Эмберхарт, моё предыдущее воплощение, мой альтер-эго и мой, в буквальном смысле, творец. Живущий, кстати, вместе с даймоном, где-то рядом, курящий сигареты и имеющий свое мнение. Так вот, вселиться в тело дурачка этот достойный, но в щи мрачный, дон, не мог бы никак. Это как запихать банан в хомячка. Кроме этого, еще было множество причин, но не суть важно, английский сэр, произведя над собой какую-то жуткую операцию, стал мной, сохранив свою личность где-то… рядом. Но поделился рядом своих навыков и умений в надежде, что они помогут мне выжить. А вместе с ними и отпечатком своих собственных эмоций и характера, что временами превращает меня в абсолютно безжалостного и жестокого гада, убивающего всё, что такой гад сочтет нужным.

Нехилая смесь, да? С этим приходится жить и нельзя сказать, что плохо. Во всяком случае, мое состояние хоть и не слишком стабильно, но никакого недовольства не вызывает, скорее наоборот. А смысл цепляться за ушедшее, если я достаточно хорошо помню обрывки той однообразной жизни? Дом-работа-дом, заплати налоги и спи спокойно. Рутина. Обыденность. В конце еще прибавились и масочки. Все носили медицинские маски.

Есть, конечно, сложности, иногда и очень большие, но тем не менее – вот он я, здоровый, бодрый, восемнадцати с половиной лет как молодой человек, учусь на ревнителя и проживаю в очень неплохой четырехкомнатной квартире, из окон которой видно главный вход в Академию Ратных искусств Санкт-Петербурга! Из плюсов на этом все, потому что под окнами стоит жаждущая моей крови боярыня, спасенная и оскорбленная баронесса от меня скрывается, единственного друга не выпускают за пределы учебного заведения, внутренняя брюнетка брюзжит, а за дверью скребется собака-убийца, жаждущая вцепиться мне в ногу.

В эти апартаменты меня, кстати, переселили после того, как я грохнул князя Ренеева с его потомками. Пока мы там возились в нашей детской песочнице, недалеко от академии случился настоящий уличный бой между двоедушниками акаи-бата (и их наймитами) с секретными службами короны. Масштабы схватки были настолько громкими, что Курицын Аркадий Таврович, ректор и директор академии, тут же указал мне на дверь, лишив комнаты. Мол, учиться учись, а вот живи в другом месте, там тебя точно пришибут. Но не пришибли.

Пока что. Но все возможно. Мне ни раз и не два на последних операциях, где я работал приманкой, намекали, что за Ренеевых будут последствия. На мои контраргументы, что дурной семейкой была похищена швейцарская баронесса, собеседники смотрели на меня с легким сожалением, а затем в открытую намекали, что таки да, таки была. Только что в итоге? Девушка проснулась, испытала легкую слабость и сильную истерику… и что в итоге, ваша милость? Она просто изволила на вас слегка обидеться. Других последствий с этого нет. А вот иные ваши действия…