Маленькая жизнь

Эта книга, скорее всего, разобьет вам сердце.
Она отвратительна и прекрасна.
Она как ослепительный свет и вонючая грязь.
Это проверка болевого порога. Это настоящая пыточная.
Я её почти ненавижу, но задыхаюсь от нежности к ней.
Такими прочитанными книгами можно в тайне гордиться, как шрамами.

Последняя страница дочитана, и меня не оставляет чувство, что я еще не вернулась с тягостных, долгих, мучительных похорон. Все слова об этой книге, каждая рецензия, каждый отзыв - это лишь еще одна похоронная речь, лишь часть одной бесконечной панихиды. Читатели вереницей идут друг за другом в траурной процессии, чтобы отдать дань памяти и возложить цветы к монументу Маленькой жизни. Каждый букет, как безымянная подпись “Здесь был имярек. Я - мазохист”.
Я вижу тех, кто храбрится и притворяется, что ему не больно.
Вижу тех, кто притворяется, что больно, что он страдает, но это просто дань моде - плач, как и смех заразителен.
Вижу тех, кто не стесняется своей слабости и слез.

Я наблюдаю за ними со скамейки под большим тенистым деревом около ограды. Здесь можно не стыдиться своего молчания. Я пыталась, пыталась много раз найти нужные слова, но каждый раз оставалась безмолвной рыбой вместо того, чтобы цветисто рассказать, что любовь не знает ни возраста, ни пола, ни родства, и продолжить долгим слезливым монологом о чужих близких и близких чужих, о вечном вопросе "Что лучше: иметь и потерять или не иметь". Но я могу только молчать и слушать, комкая в руках бесполезный мокрый платок. Слушаю речи других: длинные, пылкие, короткие, сердитые, колкие, любящие, надменные, сердечные, притворно равнодушные. Кто-то стоит оглушенный, задумавшись о чем-то своем. Кто-то злится. Это нормально. Просто всем им больно. И страшно.

Для меня это книга года mosdef. Но вот советовать ее всем подряд я бы не рискнула. Читать "Маленькую жизнь" было сплошным извращением, издевательством над самим собой: оторваться не можешь, а продолжать нет сил. Он так просто не отпускает, да и ты, уже проклиная себя за то, что во все то ввязался, не то чтобы готов отпустить его. Вангую, что права на экранизацию выкупят, и кто-то получит сильнейшую головную боль и "геморрой размером с кулак", потому что экранизировать этот роман нужно, но абсолютно совершенно нельзя.

Начинается все очень безобидно: четверо друзей разного цвета кожи переезжают в Нью-Йорк строить карьеру. Гаитянин Джей Би (один из ярчайших характеров книги) - художник, гей, эгоист и drama-queen; Мулат Малькольм - не уверенный ни в чем (вплоть до собственной ориентации) архитектор из очень обеспеченной семьи; простой американский парень Виллем Рагнарссон, чьи родители эмигрировали из Исландии в Швецию, а оттуда удрали в Уайоминг - актер-официант с характером сестры милосердия, защитник сирых и убогих, любимец женщин. И наконец, несчастный Джуд Сейнт Фрэнсис - человек без рода и племени, сирота, калека, юрист, математик-любитель, полиглот, пианист, швец, жнец и на дуде игрец. У него есть то, что называется beautiful mind. Но все, что касается его детства и приватной жизни, Джуд оберегает непреклонно, упорно выстраивая новую идентичность, а друзья (из уважения и по трусости) на протяжении нескольких десятилетий пытаются не смотреть в сторону огромного ярко-красного слона в комнате. Хотя всем очевидно, что с Джудом в детстве случилось что-то настолько нехорошее, что необратимо травмировало его физически и морально. Прошлое Джуда постепенно раскрывается в скупых ретроспективах, и, честное слово, этот кошмар можно было бы пережить, если бы не параллельная, гораздо более, на мой взгляд, гнетущая линия повествования о его взрослении и старении.
Тело - темница души, карта наших прегрешений и одна сплошная улика. Тело предает и ограничивает. Вот примерно в таких отношениях Джуд находится со своим телом - стыдится его и ненавидит. Он - доказательство парадокса “человек тварь живучая, но очень хрупкая”. Его душе по-катаровски желаешь не родиться вовсе, чтобы не стать заложницей телесной боли и унижений. В некоторых эпизодах, когда уже дыхание животом не помогает, приходится щипать себя, вслух напоминая, что это фикшн (причем, наглый и беспощадный), и этих людей, этого Джуда - не существует.

Янагихара визуализирует каждую деталь так, что ты оказываешься посреди этих комнат, в компании этих людей,смотришь на эти картины, интерьеры, раны. Слышишь запах рубашек и слезоточивую вонь простыней. Ты не внутри героя, но ты всегда идешь по пятам, бежишь, стоишь, лежишь рядом с ним, синхронно вздрагиваешь от прикосновений, предназначенных ему. Кажется, что можно протянуть руку и ты до него дотронешься. Но ты ничем, совсем ничем не можешь ему помочь. И это совершенно опустошающий приём. Автор так умело отрезает пути к отступлению в сторону исцеления, что к концу все эмоции героя, если так можно выразиться, логически совершенно обоснованны. Как бы поначалу не раздражал Джуд своими кровавыми ритуалами, упрямством, эгоизмом и зацикленностью на собственных бедах, чем дальше читаешь историю его жизни, тем больше начинаешь понимать и принимать его позицию. И он становится твоим потерявшимся когда-то, но вновь обретенным другом, которого хочется обнять и никогда-никогда не отпускать. Как будто это лично ты что-то упустил, и ответственность за то, что с ним произошло, отчасти лежит на тебе, и ты теперь лихорадочно ищешь выход из сложившейся ситуации, забывая что все это ирреально. Что-то я не припомню, чтобы у меня хотя бы один литературный персонаж вызывал похожие эмоции.

При такой степени погружения и детализации непонятным остается намерение автора скрыть черты лиц героев. Это люди с отрезанными головами. Вы никогда не узнаете (по крайней мере из книги), как точно выглядят все до единого персонажи.

Книга полна экстравагантных преувеличений, она мелодраматична, спекулятивна, амбивалентна в своей сказочной жестокости и сказочной же щедрости по отношению к герою, никакого динамического сюжета в ней нет, и на протяжении первых 500 страниц Янагихара упорно отмалчивается по всем базовым матримониальным статьям (отношение героя к детям, семье, женщинам, мужчинам), но ничего реальнее и повседневнее я в своей жизни не читала. Не говоря уже о замечательном языке повествования, близком родстве с изобразительным искусством (ты не читаешь, а буквально смотришь эту историю, как фильм) и километрах житейской мудрости. Но это не денежка - найдется много людей, которым она резко не понравится. Во-первых, из-за медицинской скрупулезности и изматывающей цикличности, с которыми Янагихара описывает раны героя. Во-вторых, там есть сцены насилия различных видов, включая самоистязание и насилие над детьми (последнее тезисно, без подробностей, как сквозь матовое стекло, и на том спасибо). В-третьих, потому что это пощечина институту родства и общепринятому взгляду на семью и брак. Ни у кого из главных героев нет детей, гетеросексуальных браков на всю книгу раз, два и обчелся, секс табуирован и обезображен, а дружба возведена до уровня самой высокой разновидности взаимоотношений. Парадокс (а это вообще книга парадоксов) в другом. Уж насколько Янагихара убежденный чайлдфри и волк-одиночка (как и Донна Тартт, с чьим "Щеглом" сравнивают "Маленькую жизнь" на каких-то очень зыбких и чисто внешних основаниях вроде "толстая книга про потерянных мальчиков"), все эти ее попытки сказать, что couplehood может работать совершенно иначе, и ни разу он не ценнее дружбы, ее же собственный роман и опровергает. Вдребезги. А осколки летят прямиком в разбитое трижды сердце опухшего от слез читателя. И застревают там, полагаю, надолго. Так, что не знаешь, какие бы омолаживающе-восстановительные процедуры применить, чтобы прийти в себя.

Читая эту книгу, я оказалась в полном одиночестве (удостоверьтесь, что ее читает или прочел кто-то еще из ваших друзей - вам понадобится поддержка). В темном лесу ужаса бытового, переходящего в дремучий лес ужаса экзистенциального. Когда думаешь, что герой (и вместе с ним, приставленный к нему волшебной силой злого гения, истощенный от переживаний ты) отмучился, выясняется, что все самое страшное поджидает на последних ста страницах романа, невыносимо, просто до одури печальных. Посреди какой-нибудь строчки накатывает чувство…словами не описать….Ты видишь жизнь саму по себе как череду упущений, ошибок и трат (даже несмотря на головокружительный карьерный успех всех персонажей). Это нечто хрупкое, скоротечное (красота), драгоценное (молодость), грустное (старение), неминуемое (одиночество) несправедливое (жизнь). То, что с тобой случилось. И ты теперь непонятно кому должен это жить. Что твое участие в создании этой жизни - иллюзорно. Как возникновение вселенной, твоя жизнь - последовательность случайностей, решений, сделанных зачастую даже не тобой, но влияющих на тебя необратимо. В теории, ничего нового. Но тут ты это все чувствуешь до состояния угнетенного дыхания и нервной слепоты. Как жизнь ускользает, вот прямо сейчас, когда ты читаешь, со всем, что ее не успело наполнить или исцелить. Вот об этом, как мне кажется, а не столько о дружбе, эта книга.

Просто невообразимо, как говорил Диккенс в книге «Друд, или Человек в черном».

Невообразимо, что «Маленькая жизнь» получила столько наград и хвалебных отзывов. Невообразимо, что о ней столько говорили еще за полгода до того, как вышел ее перевод, что сейчас, когда он наконец поступил в продажу, все прочитавшие в восторге и благоговении.

Настолько невообразимо, что я робею и не знаю, как подступиться к рецензии.

Это не роман воспитания, не роман-обвинение, не история дружбы, не триллер, не срез эпохи, не эпопея, ничего такого.

Это заурядный, хорошо закамуфлированный и усиленный дамский роман, главная героиня которого пережила Нечто Ужасное в детстве, но встречает прекрасного человека и понимает, что в ее жизни еще может быть доброта и забота. Героиня невероятно привлекательна, и об этом ей все постоянно твердят, но она уверена, что она уродина, ведь у нее было Ужасное Детство. Шрамы не портят ее (тем более, что их никто не видит под одеждой), хотя она убеждена в обратном. Ужасное детство не сказывается на карьере героини – благодаря трудолюбию и уму она достигает вершин в своей профессии, оставаясь милым и приятным человеком для своего начальства, коллег и клиентов, разве что немножко более застенчивым, чем надо. Героиня не стала циником, или параноиком, или истеричкой, она не хлопает дверьми, если ей кажется, что на нее не так посмотрели, не орет: «Вам, мужикам, только одного и надо», нет, она только извиняется за все, зарабатывает деньги и хлопочет по дому. Идеальная женщина!

Только главный герой – мужчина. И не каждый читатель выдюжит 700 страниц нытья, когда вежливый и милый герой постоянно пытается как-то себе навредить (продолжая при этом вести обычный образ жизни успешного юриста, так что никто ни о чем не догадывается), а его чувствительные, обеспеченные и всегда корректные друзья гладят его по голове, промывают ему раны и крепко-крепко обнимают. Герою двадцать, тридцать, сорок, пятьдесят лет, а он все тот же, красивый, терпеливый и застенчивый. Друзья тоже не меняются – они, как крестьяне в «Мире сцены» Джером Джерома созданы только для того, чтобы говорить слова сочувствия главному герою, говорить, как они им гордятся и какой он замечательный. У них нет детей, престарелых родителей, финансовых проблем, собственных комплексов, они не взрываются: «Да пошел ты со своими никому не нужными тайнами, задолбал!», нет, и в тридцать, и в пятьдесят они кроткие и добродетельные, и всегда готовы помочь и выслушать неизменное: «Нет-нет, со мной все в порядке, только не говорите Икс, он расстроится». Вообще, никакого течения времени, никаких атрибутов реальности не существует: ни банковских кризисов, ни безработицы, ни выматывающего быта, ничего такого, что заставляет взрослых людей менять приоритеты и убеждения, сталкиваться с дилеммами, делать не то, что хочется, и в результате сбрасывать старую шкуру и наращивать новую.

Потом, дружба. Некое подобие конфликта заключается в том, что лучший друг хочет главного героя отыметь, а тот не хочет, чтобы его трахали, потому что у него было Ужасное детство. В этой вселенной других вариантов нет, как нет и привлекательных женщин, поэтому страниц через триста дружеские чувства торжествуют, назовем это так.

Не понимаю, как это может нравиться (не секс с лучшим другом, а книга). Невообразимо.