Ромовый дневник

Пожалуй, с этого момента Хантер С. Томпсон действительно раскрылся для меня как писатель. Все-таки "Страх и ненависть в Лас-Вегасе" были хороши, но чересчур гротескны, с терпкой ноткой несерьезности, забивающей другие, более тонкие тона. А вот с этой книгой история совсем другая. Не верьте тем, кто пишет, что в "Ромовом дневнике" Томпсон пишет про безмятежные деньки в бананово-кокосовом раю. То ли ванильные обострения и фильм с Деппом этому виной, то ли это люди из тех, что и с поминок возвращаются натанцевавшись. И метафора с поминками тут отнюдь не случайна: по сути, на протяжении всей книги главный герой постоянно что-то хоронит. Он хоронит свою молодость, свои мечты, свои надежды, свои амбиции, свою честность, части себя самого, одну за другой. Он в чужой стране, он в западне, он в липко-пыльном тропическом аду, меж грязных аборигенов и грязных американских дельцов. Первые его ненавидят, вторые презирают. К первым он равнодушен, вторым платит той же монетой. Хотя долго так продолжаться не может, он не в силах что-либо изменить, будучи лишен точки опоры. Остается лишь принять очередную дозу анестезии - рома.
Эта субстанция буквально пропитывает книгу и сочится со страниц. Лишь когда тонкий слой рома обволакивает улицы Сан-Хуана, они становятся безопасны для прикосновения. Невозможно выносить невыносимость этого невесомого существования без должной дозы алкоголя. И ром здесь - примета места и образа жизни, а вовсе не карибский вариант dolce vita. Если бы Томпсон писал роман о русском перекати-поле-журналисте, который в поисках длинного рубля приехал в гордый южный регион, куда из центра текут большие инвестиции, то эта книга называлась бы "Водочный дневник". Причем водка была бы отнюдь не Smirnoff, а какая-нибудь затрапезная "Путинка". Ром у Томпсона - это не веселый угар карнавала, это дыхание приближающегося запоя, предотвратить который может лишь какая-нибудь катастрофа, которая потом станет провоцировать приближение нового запоя. Столь тонко видеть и чувствовать, и быть вынужденным глушить рефлексию и мечты алкоголем - что может быть ужаснее?
И знаете, хотя я плохо переношу холод и по моему скромному мнению на улице сейчас ледяной ад, с Полом Кемпом я бы ни за что не согласился поменяться местами. Лучше уж кофта, двойные шерстяные носки дома и висковая рецензия.

в детстве думал: самое страшное -
город один навсегда,
человек один навсегда,
дом один навсегда.
думал: надо менять квартиры и города,
телефонные номера,
пейзажи двора -
именно в тот момент, когда ты понял: пора.
(с) Лемерт

"Ромовый дневник" стал неожиданно сильным впечатлением, созвучным моему душевному состоянию, и это, наверное, тревожный признак. Это роман прежде всего о кризисе тридцатилетия, о том времени, когда начинаешь осознавать, что перевалил через гребень своей жизни и дальше тебе - только спускаться. Радужные надежды уступают место здравому смыслу. Ощущение, будто мир принадлежит тебе, а возможности твои безграничны, утекает сквозь пальцы. Ты пытаешься удержать его силой воли, маятником мечешься между мрачным отчаяньем и прежней счастливой беззаботностью, но всё чаще замечаешь, что уже не готов к настоящему риску, уже задумываешься над тем, а готов ли ты потерять эту работу, этот дом, это место... Как метко подмечает рассказчик, ощущение, что ты - чемпион, невесть как оказывается выбито из твоей головы. Наверное, читать "Ромовый дневник", когда ты сам ещё далеко от этого возрастного рубежа - только время терять. Впрочем, к современному человеку кризис тридцатилетия может и в двадцать пять придти. Всё моложе становятся идолы, которые "добились всего", и ты в свои двадцать с небольшим то и дело ощущаешь, что всю жизнь уже продолбал.

Главный герой, он же рассказчик, альтер-эго Хантера Томпсона, убивает время на жарких улицах Сан-Хуана (город в Пуэрто-Рико), будучи репортёром местной газетёнки, которая вот-вот опочит в бозе. Душный, постоянно потеющий город передан так, что даже читатель начинает задыхаться. В нём царит странная атмосфера, сложенная из воющей пустоты в душах местных жителей, лихорадочной суеты текущих в эти края торгашей, деляг и воров, и "холостого напряжения, что накапливается в тех краях, где люди потеют двадцать четыре часа в сутки". В этом городе никто из приезжих не задерживается надолго, он выталкивает из себя людей - местные тоже стараются улизнуть при первой возможности. Пуэрто-Рико усугубляет терзания главного героя, мучительно подмечающего в себе признаки кризиса, его личное отчаяние звучит в унисон с общим настроением, надежды рушатся сплошь и рядом, так часто, что странно, почему с утра до вечера не слышно грохота от их падения. И это даёт толчок ещё одной важной теме романа: что толкает людей на кочевую жизнь? Какие силы заставляют их покидать родные места, срываться с места в поисках лучшей жизни, менять города? Нет, понятно, что на эти вопросы есть вполне прагматичные ответы, что есть места, где прощу найти работу или выбиться в люди - но есть и ещё что-то, какая-то внутренняя потребность сбежать от уготованной тебе участи. Бог знает, может быть, тяга к перемене мест однажды приведёт тебя туда же, куда персонажей "Гроздьев гнева"... А может быть, как написала в ЖЖ одна симпатичная мне женщина: "Когда человек делает шаг в никуда, его подхватывают, особенно если это был правильный шаг". Собственно, главный герой всю свою жизнь вспоминает как кочевье из одной страны в другую, и заливать своё горе ромом в Пуэрто-Рико слишком долго не будет - хотя он делает неудачную попытку пустить корни. Машина, квартира... Не самое удачное время и место для попытки осесть, и для героя благо, что она провалилась, и судьба вновь погнала его невесть куда вопреки всем сомнениям и мучительным раздумьям о будущем. В этом чувствуется позитивная нотка, как и в прологе, написанном как бы с расстояния в несколько лет, где подчеркивается то хорошее, что дало это время. "Это была жадная жизнь и я для неё годился". Романтика перекати-поля пронизывает книгу, пусть даже сам герой временами в ней разочаровывается.

Разочарование и одновременно взросление рассказчика подчёркиваются его отношением к "громким словам":

Свобода, Истина, Честь - достаточно потрещать сотней подобных слов, и за каждым соберётся тысяча мудаков, помпезных хмырей, которые одну руку тянут к знамени, а другую под стол.

А неосознанную тягу к перемене мест можно подметить во множестве деталей, например, в отношении героя к газете "Таймс". Только начав жить в Пуэрто-Рико, он пробует листать "Таймс", но быстро теряет к ней интерес, ведь все эти континентальные новости не имеют к нему никакого отношения, они меркнут по сравнению с новым городом. Сан-Хуан реален, Нью-Йорк призрачен. К середине истории ситуация меняется на противоположную:

Там же я за семьдесят центов купил номер "Нью-Йорк Таймс". От газеты мне сильно полегчало. Она напомнила мне про большой знакомый мир, который занимался своим делом за горизонтом. Я заказал ещё чашечку кофе, а когда уходил, взял с собой "Таймс", неся её по улице, как драгоценный свиток мудрости, весомое заверение, что я ещё не отрезан от той части мира, которая и впрямь была реальна.

Роман я воспринимаю как частично документальный, коль скоро автор - журналист и действительно торчал какое-то время в этом городе. Впрочем, это не значит, что я всё принимаю за чистую монету, это просто добавляет достоверности и антуражу, и персонажам - весьма интересному смешению алкашей, дегенератов и талантливых бродяг. Событий в нём, как кажется после прочтения, совсем немного, но бессюжетным его точно не назовёшь. Самое главное, что я из него вынесла - настроение, в какой-то мере близкое и дающее надежду, без громких слов переданную борьбу с собственным тридцатилетием. Все там будем.

"...О даром потраченных часах, моментах разочарования и навеки упущенных возможностях - упущенных, потому что время уже съело колоссальную часть моей жизни, и мне её было не вернуть."

Журналист Пол Кемп приезжает в Пуэрто-Рико, устраиваясь на работу в паршивую, вечно балансирующую на грани банкротства газетёнку, штат которой составляют, по мнению её главреда, исключительно алконавты и дегенераты. Единственным развлечением в этом до крайности унылом городе обещает стать прибывшая одновременно с Полом красотка, да вот беда: быстро выясняется, что прекрасная незнакомка приехала к бойфренду, работающему в той же газете. И из способов убить время остаются только литры, многие литры рома...

Удивительно, что Томпсон так рано (ему, если верить википедии, было всего 22 года, когда он написал "Дневник") почувствовал горечь кризиса середины жизни. Удивительно и весьма невесело. Потому что "Ромовый дневник" во многом вышел про то, что время уходит, а герой, с отчаянием ощущая, как оно утекает сквозь пальцы, парадоксально может лишь убивать его снова и снова. Но постепенно герой (и, видимо, сам автор) переваливает через этот рубеж и подступает к зрелости - к скучному спокойному оседлому существованию, желанию обрести свой тихий угол и усталости от прежней жизни.

Пишет Томпсон изумительно сочно и ярко - ляпает сразу целую кисть краски и жирно размазывает по холсту. Пролог, описывающий бар, где в основном зависают главные герои - отдельное произведение искусства, он для меня стал самой удачной частью книги вообще. А ещё автор очень объёмно пишет персонажей - подозреваю, потому, что списывал он их зачастую с живых людей из своего окружения. Да, они все пьянчуги, скоты и дегенераты - но это пьянчуги с талантом, с творческой жилкой, с какой-то сверхидеей, с прошлым, они все получаются разными и выпуклыми.

Признаюсь - история в целом очень простая и непритязательная. Даже вместо какого-то внятного финала она просто идет на спад, завершаясь весьма скучно: доигрались и разбежались по всему свету, как тараканы. Впрочем, будто от этих героев стоило ожидать чего-то другого. Что её по-настоящему спасает - это стиль Томпсона, его талант к описаниям, к умной тонкой грусти, чередуемой с каким-то трешовым юмором, который волей-неволей вызывает смешок, пускай даже нервный. Талант смешивать смешное и депрессивное, который создал на выходе мрачно-забавную книгу о кризисе, несостоятельности, упущенных возможностях и полном днище.