Читать книгу «Еще один день на войне. Свидетельства ефрейтора вермахта о боях на Восточном фронте. 1941–1942» онлайн полностью📖 — Хайнца Килер — MyBook.
image
cover

Килер Хайнц
Еще один день на войне
Свидетельства ефрейтора вермахта о боях на Восточном фронте
1941–1942

1941 год

Мужиново, 2 сентября

Скоро полночь. Я сижу на школьной скамье в большой комнате. С деревянных стен свисают обрывки обоев. Почти все окна разбиты. Мы вставили несколько стекол. Моя маленькая карбидная лампа освещает темное помещение тусклым светом. Где-то в углу скребется мышь. Один раненый стонет, другой бредит, потом вдруг выкрикивает мое имя, но, когда я подхожу, он вновь закрывает глаза, и дыхание его становится ровным и глубоким.

Моим тяжелораненым нужен прежде всего сон, и каждый час сна для них на вес золота.

3 сентября

Вечером к нам поступил обер-фельдфебель со сквозным ранением правой голени. Подозрение на газовую гангрену. Есть надежда, что ногу удастся-таки спасти, и это, безусловно, обрадует всех нас, а в особенности самого раненого, который еще так молод. Завтра наш хирург доктор Нико решит (с Божьей помощью), сможет ли Кристель Йонес сохранить свою ногу.

4 сентября

Да, надежда еще есть, но пока очень слабая. Сегодня, осмотрев ногу Кристеля, Нико сокрушенно покачал головой. Он не любит ампутировать и всеми средствами старается избегать этого, чтобы по возможности никого не калечить. У него еще есть время до завтра, но только до завтра, потому что речь ведь идет не только о ноге – речь идет о жизни обер-фельдфебеля.

5 сентября

Когда утром Кристеля привезли в операционную, мне показалось, что тот уже готов к неизбежному. Альберт, сразу как только разбудил меня, сообщил, что гангрена у обер-фельдфебеля уже добралась до колена. У меня сжалось сердце, когда Нико все-таки отпилил бедняге правую ногу выше колена. После него мы на тот же стол уложили Альберта. Он тоже лишился ноги, которую пришлось ампутировать почти по самое бедро. Кристель первым очнулся от наркоза. Раненый взял меня за руку и прижал ее к груди. «Теперь я совсем один. Побудь со мной», – сказал он, но вскоре снова заснул. Между тем очнулся Альберт. Он не кричал, как обычно, и не плакал. Он лишь тихо, но мучительно грустно пробормотал: «Моя нога, пропала моя прекрасная нога»…

10 сентября

Что принесет следующий день? Для Рихарда, возможно, смерть. 7-го он был тяжело ранен во время разведоперации. 8-го его привезли к нам. Подозрение на газовую гангрену? Да. К сожалению. Должна помочь сыворотка, обязательно должна! Нико делает надрез в ноге, помещает туда дренаж. В ранах есть воздух. Это смертельный враг газовой бациллы. Много воздуха. И особенно много антител самого организма, естественного, телесного сопротивления этой бацилле, разрывающей мышечные волокна.

9-го, в решающий день, мы снова переносим Рихарда на операционный стол, удаляем повязку. Ночью Рихард вел себя неспокойно, мучился от боли. У него поднялась температура. Пульс – 120 ударов в минуту. Я молю про себя, чтобы все обошлось. Но ведь пахло гнилой плотью! О, мне хорошо знаком этот запах с прошлого воскресенья, когда пришлось пожертвовать своими ногами Альберту и Кристелю. Этот запах напоминает горелую кожу. Какое лицо будет у доктора Нико? Вот что важнее всего. «Тихо! Глуши мотор!» И все замолкают. Нога раненого оголена, на ней зияют мясом гноящиеся раны. Наступает решающий момент. Нико берет пинцет, щелкает, как будто хочет извлечь из него какой-то определенный звук. Голень еще мягкая. Это хорошо. Но вот выше колена… там плоть уже не реагирует, там она жесткая, там уже гангрена, там сидит бацилла. Теперь уже ничто не поможет. Ногу необходимо ампутировать, ведь речь уже идет о спасении жизни. Нужно резать… Иначе завтра гангрена проникнет в бедро…

11 сентября

Осмотрев Рихарда, доктор Нико замечает, что гангрена проникла дальше. Значит, придется снова ампутировать. Выше тазобедренного сустава кожа срезается. Новое переливание крови, порция физраствора, декстроза, кардиазол и простигмин. Потом еще десять кубиков камфоры. Рихард лежит как труп. Пульса почти нет. Выдержит ли он все это? Многие уже не верят. Но Нико все еще надеется…

Рихард держится целый день, потом ночь. Спокойно, мужественно терпит он эти муки, лежа на жестком соломенном матрасе.

Утром опять перевязка. У него снова поднялась температура. Рихард жалуется на боли. Это не к добру. Нико снова придется срезать кожу, а затем и мясо. Странное явление: гангрена проникла не только в мышцы, но и в кожу, которая местами почернела и пахнет гнилыми тряпками. Если завтра гангрена не остановится, у Нико больше не останется выбора. Я сижу. Не спится. Завтра Рихарду, возможно, сделают уже четвертое переливание крови. На борьбу со смертью доктор Нико бросил все силы. Вот если бы организм раненого тоже включился в эту борьбу и помог ему… Да, если бы… Все теперь в руках Божьих.

12 сентября

От ноги остался лишь короткий обрубок. Вот и все. Рихард потом еще долго лежал под наркозом. А когда очнулся, до него не сразу дошло, что правой ноги больше нет. Я осторожно склоняюсь над ним. Сначала он никак не реагирует, но потом лицо его краснеет, он запрокидывает голову и плачет. Зато теперь он, наверное, спасен. Нога ампутирована. Миновала ли опасность? Удалось ли победить гангрену? Сможет ли?.. Хватит! Наутро все будет ясно. Я снова просыпаюсь. И ноздри щекочет все тот же запах гнили…

13 сентября

Два черных дня. Я бы с радостью вычеркнул их из своей жизни. У меня самого как будто ноги отнялись. Ложусь в постель. Но заснуть почти невозможно. Со всех сторон на меня давит смерть. Боли, которые испытывают раненые, – это и мои боли. Их заботы и переживания о своих матерях, женах и детях – это и мои заботы. Просто ужасно.

Что будет завтра? Завтра? Завтра? Ах, если бы не грядущий день, если бы все происходящее было лишь сном, если бы я мог просто спать, спать, спать вечно и никогда не жить и не страдать…

Жизнь все-таки немилосердна и несправедлива. Почему негодяи и преступники как ни в чем не бывало ходят по свету и мешают жить нормальным, хорошим людям? К чему такая несправедливость?

Все это ложится на нас тяжким, невыносимым бременем. Мы чувствуем себя едва ли не преступниками из-за того, что в таких обстоятельствах не проявляем себя более человечно, гуманно. Где же христианство, если все люди против войны, но при этом они воюют между собой и совершают преступления против собственной воли? И я тоже один из них!

14 сентября

Восемнадцать надрезов тонкой кишки. Тяжелораненый фельдфебель лежит здесь уже двое суток. Он вел себя так тихо, что поначалу я его даже не замечал. Но сегодня утром силы покинули его, он стал проявлять беспокойство, начал жаловаться на сильные боли и просил сделать укол. Я подложил ему под спину вату и позвал врача. Тот сделал инфузию и вколол обезболивающее. Лицо раненого сильно осунулось, торчали скулы. «Я выкручусь?» – спрашивает меня фельдфебель. Мне ему соврать? Предложить какое-нибудь дешевое утешение? Пулевые ранения в живот, наверное, чаще всего приводят к смерти, но доктор Нико уже стольким помог выжить, почему бы и здесь не помочь? Я вспоминаю об одном унтер-офицере, за которым когда-то ухаживал. У него было точно такое же ранение. Он остался жив. Поэтому я отвечаю: «У тебя есть шанс. Но если ты сам не поверишь в это, то непременно умрешь».

15 сентября

Раненный в живот становится еще более беспокойным. Он и в самом деле выглядит несчастным. Мне порой кажется, что он уже дышит смертью. Наверное, каждый вдох причиняет ему боль. Я помогаю ему, как могу. Два переливания крови прошли впустую. Раненый уже пахнет смертью… Ноздри белеют, кончик носа становится все острее. Сижу с ним до полуночи и то и дело щупаю пульс. Остальные тяжелораненые крепко заснули после того, как им вкололи дозу морфия. Время от времени мой подопечный просит глоток воды…

Но я могу лишь смочить ему губы. А в голове мысль: воистину, ведь так было и с Христом, когда тот висел на кресте…

И еще думаю (прости меня, Боже): мог ли Христос страдать сильнее, чем иные солдаты, которые в страшных муках у меня на глазах гибнут от полученных ран?

16 сентября

Раненный в живот этой ночью умер. Услышав, что дыхание умирающего стало тяжелым и прерывистым, я позвал доктора Нико. Тот явился сразу же. Я осветил лицо раненого. Последние силы вместе с потом покидали противившееся смерти, но уже остывающее тело. Это были уже предсмертные судороги гибнущего животного. Вместе с Нико мы вынесли умирающего в узкий коридор. Я поставил лампу на деревянную полку… Теперь я вглядывался в лицо Нико. Оно застыло, словно маска. Я не решался подойти к нему. Руки его повисли, словно плети. Он больше ничем не мог помочь. Хрипы умирающего сменились короткими вдохами – как у тонущего человека, который судорожно хватает ртом воздух. Мне вдруг захотелось что-то произнести, и я не смог удержаться. Я сказал доктору Нико: «Почему мы так очерствели, что даже не можем заплакать?» Нико какое-то мгновение молча смотрел на меня. Потом его лицо вдруг преобразилось, глаза вспыхнули. «Нет, – ответил он, – не очерствели, мы просто знаем гораздо больше, чем раньше».

И мы потащили мертвеца во двор.

Вскоре я вернулся к своим живым, которые в то время еще спали.

17 сентября

Передо мной лежит Георг, молодой ефрейтор. Его доставили к нам вечером с тяжелым ранением живота. Доктор Нико сразу же взялся за дело. Некоторое время я наблюдал за ним. Об этом восемнадцатилетнем ефрейторе говорили с восхищением. После ранения он больше ста метров прополз в одиночку к месту сбора раненых, заодно не допустив попадания остатков пищи в толстую кишку. Перед самой операцией он рассказал, что получил осколок в живот в тот самый момент, когда склонился над раненым товарищем. К счастью, его вовремя привезла к нам санитарная машина. Юноша с ужасом наблюдал, как его окровавленные кишки скользнули в руках доктора Нико. Он отрезал несколько участков. Потом Георгу сделали переливание крови и дали кислород для укрепления. Теперь я жду, когда он очнется от длительного наркоза. Сейчас он похож на мертвеца.

Двое пехотинцев, стоявших неподалеку от операционного стола, на котором лежал бедняга Георг, и наблюдавших, как доктор Нико занимается своим кровавым ремеслом, с ужасом отвернулись, увидев, как нож разрезает кожу, а хирург извлекает кишки из распоротого живота. Одному из них, унтер-офицеру, орденоносцу, стоило немалых усилий выйти из помещения. Другой же, рядовой, здоровенный детина, прямо у нас на глазах вдруг рухнул в обморок…

Нико пришлось смастерить раненому новый анус. Рассчитано, что, как только Георг сможет принимать пищу, его фекалии будут выходить из левого бедра. Поэтому именно с этой стороны раненый окутан толстым слоем ваты. Позднее, после того как рана заживет, – возможно, уже через несколько месяцев (если Георг останется жив), будет проведена вторая операция, которая вернет больному нормальное опорожнение. А до тех пор Георгу придется помучаться…

18 сентября

Пульс у Георга просто сумасшедший: полторы сотни ударов в минуту. Очнувшись от наркоза, раненый посмотрел на меня лихорадочным взглядом, как на сумасшедшего. Он потребовал пить и готов был даже отдать мне свои часы за каплю воды. «Воды, воды», – хрипел он. А я не мог даже смочить ему губы. Нельзя, надо было еще подождать…

В полдень Георг отчаянно звал мать. Он ругался, назвал меня безжалостным, потому что я не давал ему ни капли воды. Мать бы наверняка помогла ему…

Ближе к вечеру раненых прибавилось. Много тяжелых. Ко мне поступило еще двое с ранениями живота. Георг ужасно мучается. «Не будь же так жесток, товарищ», – умоляет он. Он хочет пить. Но я неумолим. Поворачиваюсь к другому раненому, и тот, совсем голый, поднимается с постели. Он смотрит на меня так, будто хочет убить, но в то же время взгляд у него такой отчаянный, что я потрясен. Эх, бедняга… Я зову доктора Нико. Тот делает раненому инфузию. Через несколько минут раненый уже в бреду. Он срывает с себя одеяло, кричит: «Господин доктор!» Остальные тоже начинают кричать. Почти нечеловеческий стон и настойчивое требование: «Господин доктор…»

Уже за полночь. Никто не спит, все кричат и просят пить. Один хватает бутылку с мочой… Другой падает с кровати… Мне кажется, что одному мне с этим не справиться. Но все трудятся, и, когда я вижу доктора Нико в операционной, мне становится стыдно за свою слабость. Он работает без устали…

20 сентября

Сегодня наших раненых ласкало солнце. Его золотистые лучи проникали сквозь грязные окна, всех приветствуя и утешая. Все поднимали голову и смотрели на солнце. Наверное, оно согревало наши сердца и дарило надежду.

Кристель повесил на стену фотокарточку жены. И часто украдкой поглядывает на нее. Что за мысли вертятся у него в голове?

Когда я дал Георгу выпить ложечку чая, он сказал: «На вкус как мед» – и благодарно улыбнулся. Мужественный парень.

На родине вряд ли осознают, через какие муки проходят раненые. Об этом знают лишь те, кто сам прошел через это. Очень много говорят о героизме. А что это вообще такое – героизм?

Что такое любовь? Жалость? Смирение? Поэты и философы сочиняли на этот счет умные и красивые слова. Но одних лишь слов недостаточно. Я мог бы сказать: «Что такое солнце?» И ответом было бы само солнце со своими золотистыми лучами. Сегодня, листая томик Нового Завета, я наткнулся на такие слова: «И слово стало плотью… И от полноты Его все мы приняли и благодать на благодать». Да, вот и ответ! Ибо Христос пришел в наш мир, как солнце, – и поэтому надо всегда любить и ни о чем не просить, и, может быть, ближе всего к любви тот, кто о ней не просит.

С солнцем стало лучше. Рихард потянулся за сигаретой. Лихорадка отступила. Боль утихла. Унтер-офицер с тяжелым ранением бедра еще спит. Остальные раненые проснулись. Слава богу, хоть унтер-офицер пока спит. Мне приходится с ним возиться весь день. Каждые пять минут перекладываю то здоровую, то раненую ногу, подкладываю вату. Он порой уж слишком чувствителен и болезненно реагирует. Георг, маленький ефрейтор с ранением толстой кишки, напротив, лежит совершенно неподвижно и почти ни о чем не просит. Как, впрочем, и Альберт. О Рихарде и говорить не приходится. Такой милый парень. Благодарен за любую помощь. Я ему почти не нужен. Но я уже научился читать его желания по глазам. Сделали осмотр при перевязке. Пока все хорошо. Гангрена не прошла дальше. Дай бог, чтобы все было хорошо и его рана поскорее зажила.

22 сентября

Пришел доктор Рюм. Он пообещал взять на себя выкраивание заднего прохода Георга, чтобы как-то разгрузить Нико. Я стою рядом. «Парнишка», – называет он Георга, который и в самом деле выглядит как ребенок. Рюм всем своим поведением напоминает заботливого отца, поэтому и получил у нас прозвище «папаша». По возрасту он не подлежал призыву на воинскую службу, однако вызвался идти на фронт добровольцем. Он устроился войсковым врачом и выносил раненых с минных полей. Едва он (никогда не улыбаясь) появляется на пороге, от него сразу веет добротой и искренностью. Он аккуратно снимает повязку с Георга. И еще умудряется пошутить. А когда надевает резиновые перчатки, чтобы удалить фекалии, утешает «парнишку», заверяя, что все это временно и скоро тот пойдет на поправку. Я стою рядом и держу наготове воду. Затем он чистит «розетку», не обращая внимания на вонь, от которой остальных воротит. «Ты мне нравишься», – сказал он сегодня Георгу, который искренне поблагодарил врача за работу. А потом Рюм завернул его в вату до самых подмышек…

23 сентября

Нынче утром я собирался открыть окна. Почему-то напрочь забыл, что они не открываются. Просто воздух внутри совершенно невыносим, почти нечем дышать. Больше всего от этого страдают раненые, которым крайне необходим кислород.

Вернулся фельдфебель Штоффман, чтобы спросить, управлюсь ли я один. Он сказал, что у него до сих пор нет под рукой никого, кто мог бы мне помочь.

Я снова вколол себе кофеина. Такие вот дела…

Бесконечные благодарности от умирающих, которые не описать словами. Они признательны буквально за любую помощь.

Часто подмечаю, что так называемые сильные натуры, физически весьма жизнеспособные люди, на койке в лазарете оказываются подлыми и неблагодарными. Они корчатся от боли, как будто боятся собственной природы. С такими сплошные хлопоты. Напротив, молчаливые и чувствительные гораздо благороднее и лучше справляются с болью.

24 сентября

К нам поступил раненый майор. Я впервые увидел его в операционной. У него ранение между предплечьем и плечом. К счастью, это левая рука. Нико хочет попробовать сохранить руку. Он сшил основные нервы и мышцы. Скорее всего, рука окажется изувеченной, негнущейся. Да и вообще – удастся ли ее спасти? Нико поручил мне ухаживать за майором. Теперь тот лежит среди других раненых. Он добродушно поглядывает на меня. Вскоре мы разговорились. Я заметил, что, несмотря на седые волосы, у него поистине юношеский задор. К тому же он здорово разбирается в духовных вопросах. Едва он пришел в себя, как тут же спросил, нет ли у меня чего-нибудь почитать. Я дал ему какой-то роман, легкое чтиво. Он попросил что-нибудь получше, посерьезнее. Тогда я дал ему гимны Гельдерлина и томик стихов Ганса Кароссы. Он все прочитал до последней страницы. И пришел в восторг. У меня радостно забилось сердце. Своим видом и манерой говорить этот человек напоминает храброго вояку, но сердце у него как у ребенка.

25 сентября

На этой странице вы можете прочитать онлайн книгу «Еще один день на войне. Свидетельства ефрейтора вермахта о боях на Восточном фронте. 1941–1942», автора Хайнца Килер. Данная книга имеет возрастное ограничение 16+, относится к жанрам: «Военное дело, спецслужбы», «Биографии и мемуары». Произведение затрагивает такие темы, как «военные мемуары», «военная история». Книга «Еще один день на войне. Свидетельства ефрейтора вермахта о боях на Восточном фронте. 1941–1942» была написана в 1955 и издана в 2020 году. Приятного чтения!