– Успокойтесь вы, поручик. Не о вас речь. Я наблюдал за вами с этой дамочкой через потайное окно из соседней комнаты. Не верю я в ее искренность. Но мы не можем разбрасываться кадрами в самый ответственный момент. Она нам нужна как прикрытие и ее надо использовать, не вводя в курс дела. Все, что положено знать, ей будет сообщено в последний момент, чтоб не успела ничего донести своим. «А там, в ходе выполнения операции, используем мадам, как расходный материал, вместе с господином-товарищем Перовым. Не лежит у меня к нему душа, и все тут», – мысленно продолжил сказанное Хольмст, когда в дверь, коротко постучавшись, вошел Григорий Перов. Вид у него был взволнованный. Он подошел поближе к столу, за которым восседал Хольмст, и глухо произнес:

– Александр Артурович, эта дама, которая называла себя подругой моей супруги, является красным агентом. Нельзя верить ни единому ее слову. Она пришла к нам не случайно. Она шпионка.

Брови Хольмста поползли вверх:

– Своих сдаете, Григорий Матвеевич?

– Она мне не своя.

– Откуда сведения?

– Ее заслало ОГПУ, она сама о том говорила жене.

– Прямо так и сказала?

– Там у них произошел какой-то сердечный женский разговор. Бабы, они и не такое сбалтывают в порыве откровения.

Все еще сохраняя удивленный взгляд, но прибавив строгости, Хольмст спросил:

– Чего-то еще интересного хотите сообщить? Например, какого черта вы делали дома, или где там вы еще встречались с женой? Забыли, что вам запрещено покидать конспиративную квартиру? Перов! Или вы хотели бежать?!.

– Я ведь похитил из кассы большую сумму денег. Большевики до денег жадные, они у них народные. Пока меня не достанут – не успокоятся. Вот и пустили по моему следу эту «баронессу» из ОГПУ. Я осторожен, господин Хольмст. Мне просто нужно было обрести душевное равновесие, увидеть семью, может, в последний раз. Прошу поверить – подобное больше не повторится.

– Не раскисайте вы, Перов. Коль повторится, тогда будем говорить уже по-другому. Вы же не станете меня убеждать, что если попадетесь гэпэушникам, то и под пытками не выдадите нас. Не поверю в это.

– Живым я им не дамся.

– Похвально, если действительно так. Ладно, не паникуйте, господин-товарищ. Недолго еще вам терпеть осталось. Ведите себя спокойно, так, будто ничего не произошло. Главное, не испортьте нам игры. Вы все поняли?

Когда Перов ушел, Суворов озабоченно произнес:

– Как же я так обманулся в ней?

– Не знаю, господин Василий. Идите и подумайте хорошенько. Мне тоже надо обдумать кое-что.

Едва Суворов закрыл за собой дверь, Хольмст достал из ящика стола маникюрный набор, состоящий из пилки, фетровой подушки, ножниц, пары пушеров, и принялся обтачивать ногти и размышлять: «Вот как! Не зря я чувствовал неладное в отношении этой дамочки. Уж больно гладко, как рыбка по течению, приплыла она в руки. А Перов? Перов… Так ли он надежен, чтобы безоговорочно верить его словам? Что, если врет не Казутина, а Перов? Казутина впервые переступила порог нашей организации сегодня. Предательство произошло раньше. Значит, предатель уже существовал в рядах организации. Выходит, он и привел накануне операции Казутину в «Братство» как подкрепление?.. Тогда… предатель – Суворов? Она его протеже? Любопытный спектакль господа разыграли. А что, если Перов?.. Перов – красный, Казутина тоже – красная, какой ему смысл сдавать своих? Но если он – красный, а она – нет, тогда подставить ее в самый раз! Хотя, будь Перов на стороне красных, он давно убрал бы жену и дочь из-под удара, а не бегал бы к ним ночью. Верный способ – отправить семью куда подальше, чтоб мы, в случае чего, их не достали. Почему он этого не сделал? Может, время еще не пришло? Эх, есть вариант раз и навсегда решить вопрос – нанять хунхузов и избавиться от всех троих одним махом, еще до начала операции. Но… но мы пойдем другим, более рациональным путем, – откинул рукой волосы со лба Хольмст, – мы подойдем к делу творчески. Представление, господа, начинается! Занавес подан, и поздно менять музыкантов за пюпитрами. Они должны исполнить каждый свою партию до конца, а затем погасить по одному свечки и уйти, как э-э… в 45-й симфонии у Гайдна. Гениально». Александр Артурович происходил из дворян, был обучен игре на фортепиано, танцам, иностранным языкам и любил проводить замысловатые аналогии.

Василий Суворов через сорок минут должен был встретиться с Григорием Перовым для проведения завершающего инструктажа по обучению диверсионному делу. Но прежде он собирался привести в порядок свою голову. Вернее, мысли. А точнее – жизненные ощущения, которые пошатнулись после казуса с Казутиной. Будучи человеком пылким по природе, он не утруждался утомительным анализом происходящих процессов. Пустое дело. Даже в эти суровые времена Суворов воспринимал жизнь – с легкостью, победы – с восторгом, а неудачи – без печали. Внешне, особенно когда молчал, он казался человеком сдержанным и справлялся с эмоциями. Однако то, что случилось с Казутиной, пожалуй, впервые повергло его… в раздумья, едва не выбив из седла. Никогда еще Василий не знал чувств, которые с некоторых пор стал испытывать к баронессе Казутиной. Ему сейчас очень хотелось набить морду штабсу Хольмсту, который всегда напоминал ему престарелую гимназистку в усах. Хотя такого даже бить как-то не с руки, разве что выпороть. Зато уж господина-товарища Перова однозначно стоило пристрелить, ей-богу! Ведь тот посмел усомниться в благонадежности этой безупречно красивой дамы. Она никак не могла быть предательницей. Перов скорее всего ошибался, дурак и сволочь! И теперь, если с ним встретиться в таком состоянии для инструктажа, рука может и не дрогнуть, потянувшись к револьверу.

Василий призадумался. Чувства и мысли его шарахались из стороны в сторону, но он призвал себя к объективности и попробовал разобраться в ситуации. Кто Казутину привел в «Братство»? Он – Суворов. Окажись Казутина красной шпионкой – это его прямая вина. Он должен был проверить ее и понять, чем она дышит, а не вестись на женскую красоту. Что ж, поручик лейб-гвардии готов ответить, если придется. Но право же жаль Казутину. Больно хороша и молода она, чтобы быть убитой и брошенной в Сунгари. На минутку ему даже стало душновато, от таких мыслей. Ладно, одернул себя Василий. Все творится не нашим умом, а Божьим судом. Кто, вообще-то, дал ему наводку на Казутину? Хольмст. Хольмст! Он вызвал Суворова и приказал привлечь ее в организацию, положив перед ним ее фотокарточку и адрес жительства. Василий все сделал как надо. Проследил даму, которая на велосипеде направлялась в пригород. Но по пути, когда она съехала к Сунгари по узкой тропке, автомобиль его остановился. Суворов не мог ехать дальше, а броситься пешком догонять даму на «железном коне» не взялся, решил подождать ее тут. Уже смеркалось, когда он потерял надежду увидеть ее вновь, но был вознагражден за терпение. Дама неожиданно выбралась на пригорок со стороны реки и, сев на велосипед, направилась по другой, более короткой дороге в город. Суворов бросился к легковику и, пока выруливал в нужном направлении, на какое-то время потерял ее из виду. У маковых плантаций, однако, в зону освещения фар его машины попал валявшийся на земле велосипед. Поняв, что дамочка угодила в руки хунхузов, всегда ревностно охранявших свои плантации, Суворов достал из внутреннего кармана пиджака револьвер и безошибочно определил место традиционной бандитской землянки по еле заметной крыше, укрытой пожухлой травой. Поручик поспешил на выручку, ничуть не сомневаясь, чем может обернуться для пленницы его опоздание. И он успел, спас ее и впоследствии привлек в организацию. Надо сказать, сработал довольно умело и не без вдохновения, конечно. Что же, теперь он виноват во всем? Да нет. Получается, что виноват – Хольмст! Нехорошо, Александр Артурович, свои ошибки приписывать другим! Возможно, с вашей стороны – это не злой умысел, а ошибка, проявление некомпетентности! Вот уж воистину: «Глупость – хуже предательства», так или как там еще вы изволили выразиться, господин штабс?!

Облегчая душу колкими восклицаниями, Василий за рулем своего автомобиля двигался на встречу с Перовым. Тот, под присмотром двух «братчиков», содержался в просторной квартире на восточной окраине города. По легенде же, состряпанной для гэпэушников, чтоб направить их по ложному пути, Перов якобы бежал в Шанхай. Ехать еще предстояло минут тридцать. Василию нужно было «выпустить пар», чтобы не наломать дров. После того как он Хольмсту «отплатил его же монетой» – высказал почти все, что хотел, пусть и заочно, настроение заметно улучшилось. Василий посмотрел в зеркало заднего вида, включил левый поворот и нырнул в проулок, чтобы срезать путь из центра города на восточную окраину. И тут ему показалось, что черный старенький «Мерседес», повторивший маневр Василия, слишком долго тянется за ним. Суворов включил правый поворот и свернул на обочину. «Мерседес» прошел мимо. «Показалось», – подумал Василий и, вырулив на дорогу, вскоре увидел впереди… тот же самый «Мерседес», который стоял теперь, перегородив проезжую часть улицы, с откинутым капотом. Рядом стояла миловидная девушка с озабоченным выражением лица. Суворову ничего не оставалось, как остановиться и выйти из машины. Мгновенно оценив ситуацию и не заметив ничего подозрительного, он подошел к дамочке. Это была азиатка. Большие раскосые черные глаза, маленький носик, темные прямые волосы, спадающие на плечи, и застывшие в смущенной полуулыбке пухлые губки казались такими привлекательными, что у Василия пересохло в горле. Он даже покашлял в кулак, чтобы обрести голос:

– Мадемуазель, вам требуется помощь?

– Мотор заглох. Ничего не могу поделать, – извиняющимся тоном на хорошем русском произнесла она и поклонилась, сложив ладони лодочкой.

Василий сделал глотательное движение и, вновь кашлянув, спросил:

– Чем могу быть полезен?

– Если можно, подвезите меня до автомастерской. Это на машине близко. Спасибо.

– Что ж, прошу. – Указав китаянке на переднее сиденье, он уселся за руль и тронул машину с места. Ехать было действительно недалеко. У мастерской девушка кивнула галантному русскому, сложив ладошки на груди, и в этот момент к машине подошли трое китайцев.

– Вы их знаете? – спросил китаянку Василий.

– Нет. Это мастерская моего брата. Таких раньше не видела. Наверно, брат их нанял недавно.

Почуяв неладное, Василий медленно вытащил из внутреннего кармана пиджака револьвер размером с небольшую пушку и показал девушке.

– Нет-нет, они не сдерают ницего, – от волнения заговорила с акцентом китаянка. А Суворов лишь только хмыкнул и… пропустил момент, когда один из китайцев, опустив ручку водительской дверцы, резко потянул ее на себя, да так, что бедолага-Василий наполовину вывалился из-за руля. В следующее мгновение кто-то сильный схватил его за шиворот и бросил вниз лицом на землю. Один из нападавших коленом прижал русского между лопаток и заломал назад руки. Раскрасневшийся от злости и обиды, Суворов отпустил грубое ругательство в адрес китайца, не обращая внимания на девушку. Учитывая, что он никогда не позволял себе неприличных выражений при дамах, можно было судить о том, насколько Василий был выведен из себя. А в таком состоянии он был крайне опасен. Китайцы этого не знали. Один из них, заломавший руки русскому, хотел было стянуть запястья веревкой, но, заметив револьвер (его, несмотря ни на что, Василий не выронил из руки), только и успел вскрикнуть от выстрела, который грохнул у самого уха, оглушив того. Китаец откинулся назад, обхватил голову руками и понесся куда глаза глядят. Следующие два выстрела разнеслись трескучим эхом вслед двум другим нападавшим, но те бежали так быстро, что пули, кажется, не смогли их догнать.

– Вы не убири их?! – произнесла китаянка. Прозвучавшие в ее голосе тревожные нотки могли б удивить Василия, но тот в пылу схватки не обратил на это внимания.

– Может, ранил, может, нет, – ответил он, отряхивая от пыли полы пиджака. – А где ваш брат?

– Его здесь нет! – побежала в мастерскую она, и оттуда раздался ее испуганный крик. Василий рванулся следом. В мастерской, связанный по рукам и ногам, на полу лежал брат девушки с кляпом во рту. О том, что это он, Суворов догадался по ее причитаниям. Когда он развязал хозяина, тот, едва успев прийти в себя, потер затекшие запястья и затараторил сестре по-китайски о происшествии. А та, почти синхронно, стала переводить на русский Суворову. Оказалось, что эти трое приходили на разборки. «Брат говорит, они давно уже угрожали ему за то, что он заливал в свою машину советский бензин, а не как раньше – фирмы «Шелл». Он и своим клиентам советовал так делать. Брат говорит, что автомоторы любят советский бензин и работают на нем дольше и без перебоев, хотя он и не такой прозрачный, как шелловский, но зато без примесей серы».

– Ну, знаете. Ваш брат льет воду на мельницу Советов.

– Он говорит, что Советы хотят отнять деньги у богатых и отдать бедным. Это справедливо.

– Разве? Брать чужое грех. А большевики греха не боятся, потому что в Бога не верят.

– А вы верите?

– Конечно.

– Поэтому помогли мне и спасли жизнь брату?

– Можно и так сказать, но вряд ли, – неопределенно пробубнил Василий, слегка смутившись. – А где работники мастерской? Почему они не помогли своему хозяину?

– Когда пришли трое хунхузов, они испугались и убежали.

– Хунхузы? Плохо дело, – произнес он и подумал: «Не очень-то походили они на хунхузов. Уж больно быстро убежали. Что-то здесь не вяжется».

– Брат говорит, когда хунхузы угрожали ему, они приказали не заправляться больше на советской заправке. А то его мастерскую сожгут. Еще сказали, что в ближайшее время, в среду, 20-го числа, прогонят с вокзала всех русских начальников, а их здание полностью разграбят. Кто захочет вернуться назад, того убьют.

– Акция устрашения? Это все хунхузы сделают?

– Да. Они и русские. Вы слышали про братство русских? Организация такая есть.

«Что за черт? – подумал Суворов. – Какие-то китайцы на весь Харбин трезвонят о проведении диверсии, и даже день ее проведения называют. И это – операция, которая строго засекречена? Вот вам и господин Хольмст, который является ответственным за ее проведение. И куда это все годится»? Суворов посмотрел на часы, он уже хорошо опаздывал на инструктаж с Перовым. Это было завершающее занятие.

– Что ж, мне пора, – сказал он, глядя на молодую китаянку. В этот миг она еле уловимым движением сунула ему в карман пиджака маленький кусок бумаги. Уже в машине, когда Василий ехал на встречу с Перовым, он достал клочок и развернул его. На нем был написан номер телефона и имя девушки – Ай – что по-китайски означало – любовь.

Когда автомобиль Суворова скрылся из вида, брат повернулся к сестре:

– Ай, ты что сунула в карман этому русскому?

– Номер телефона, по которому он может мне позвонить, Юн.

– Надеюсь, он к тебе будет обращаться по фамилии – госпожа Линь?

– Нет, я написала ему свое имя.

– Но это верх неприличия. Он подумает, что ты намекаешь ему на физическую близость.

– Перестань, Юн, у русских принято обращаться по имени. Это у них считается нормальным.

– Не могу согласиться. Мы в Харбине и не можем пренебрегать своим укладом. Если мужчина называет чужую женщину, а тем более девушку, по имени, значит, намекает на то, что между ними была непристойная связь. Или же хочет ее оскорбить.

– У меня было задание войти в доверие к русскому, расположить его к себе и сообщить при твоей помощи информацию, которой он должен поверить. Как думаешь, удалось нам это?

– Кажется, да.

– Вот и хорошо.

– Но он едва не пристрелил наших ребят.

– Кто же думал, что он такой резкий?

– Да. Его должны были избить, связать, а тебе только и осталось бы выстрелить в воздух из своего дамского пистолета, «разогнать» нападавших и «выручить» его.

– А вместе мы нашли б тебя и «освободили» из рук «хунхузов».

– Но этот русский – какой-то бешеный. Хорошо еще так обошлось.

– Он не только бешеный. Он еще и очень симпатичный, хоть и русский.

– Смотри, сестра. Следи за своим поведением.

– У меня задание такое, братец. Забыл, чему нас учили в разведшколе японцы? Когда ты на задании, то должен забыть о том – кто ты, где ты, с кем и что ты делаешь! Тебя нет, есть лишь цель – задание, которое ты должен выполнить в любом случае. Даже если придется пожертвовать чем-то самым дорогим для себя.

– Я помню об этом. Но риск должен быть оправдан. Когда есть возможность заплатить малую цену, к чему вытряхивать все из кошелька? – произнес Юн и, подумав, значительно добавил: – А про советский бензин и «Шелл» у меня все же убедительно получилось. Хорошо я соврал.

– Мы хорошо придумали, – с улыбкой поправила его Ай.

Брат и сестра Линь, будучи штатными сотрудниками японской разведки, помогали агентам «Братства русской правды» в организации диверсий, имеющих большое резонансное значение в мире. Взрывы хранилищ тракторного керосина, автобензина и машинного масла на советской нефтебазе, а также подрывы цистерн на железнодорожной станции, со слов кураторов, должны были привести к запугиванию харбинских властей и населения. Вызвать хаос и дестабилизацию обстановки на северо-востоке Китая. А это, в свою очередь, усилило бы влияние Запада, ослабив растущий мировой интерес к экономическим успехам Советов и прекращению с ними торгово-экономических связей. В настоящий момент Ай и Юн оказывали услугу Александру Хольмсту, по его просьбе подсунув Суворову дезинформацию, чтобы посмотреть, как тот ею распорядится.

– Ай, ты думаешь, этот русский тебе позвонит?

– Конечно. Я ведь не зря ему улыбалась. Алишаньдэ (Александр) сказал, что должен проверить его. Если информация, которую наш русский получил от нас, всплывет у красных, значит, этот человек – предатель. Мы его должны будем убить.

– А если он окажется двойным агентом?

Ай многозначительно улыбнулась:

– Нам скажут, что с ним сделать. И мы это сделаем, братец Юн.

Возможно, если Василий Суворов смог бы услышать разговор, который состоялся после его отъезда между молодой китаянкой и ее братом в автомастерской, или хотя б проанализировал то, что произошло каких-то пятнадцать минут назад в этой самой мастерской – может, и сумел бы избежать роковой развязки, которая ожидала его впереди. Но Василий спешил на встречу с Перовым, и голова его была занята другим.

Заключительного инструктажа Григорий Матвеевич ожидал не без внутреннего волнения. Он понимал, что время неумолимо приближается к часу «Х». Как не раз говаривал ему Суворов, от того, насколько четко и хорошо он уяснит свои обязанности и справится с заданием, зависит общий успех операции и его личная жизнь, а также жизнь его родных.

Василий опоздал на полчаса, что было несвойственно ему. И сразу же перешел к делу:

– Вы будете переодеты в форму Охранной стражи КВЖД, – сказал он Перову. – На деле вы должны обеспечить безопасный подход к платформе наших людей, чтобы они кратчайшим путем проследовали к административному зданию. Сосредоточьтесь, давайте повторим ситуационные моменты. – Суворов приподнял правую бровь и снисходительно произнес: – Агентов замечает красный патруль. Ваши действия?

– Значит, я подойду, представлюсь, покажу удостоверение и скажу, что эти люди со мной.

– Нет! Вы в сопровождении трех «красноармейцев» незамедлительно подойдете, уверено представитесь и строго скажете, что это дружинники. Уверенность – непременный атрибут ваших действий. Я об этом напоминаю вам постоянно, а вы забываете каждый раз. Если вы не будете уверены в себе, это вызовет подозрение и вас схватят, поднимется шум, что приведет к срыву операции. Запомните это. Вы – уполномоченное начальством КВЖД и органами госбезопасности должностное лицо. Вы – хозяин положения. Я понятно говорю?