– Зоя, у нее муж, понимаешь, преступник. Она ему – жена. Муж и жена – одна сатана. Слыхала поговорку? Она в любом случае будет держать его сторону – сторону отца своего ребенка. Кому ты доверилась?

– Василий Петрович, Перовы – наша советская семья. Я так понимаю, задача органов, в которых мы служим, заключается не только в том, чтобы выявлять врагов народа и карать их, но и помогать нашим людям, если они оступились. Разве мы не обязаны помочь тому, кто запутался, ошибся, чтобы вернуть его в ряды наших граждан. Сами же говорим, что мы – советские люди – люди особого склада. Если это не просто слова, то чего мы боимся? Почему я должна действовать обманом против женщины, которая мне открыла свою душу и нуждается в моей помощи? Чтобы она поверила мне до конца, я должна была проявить ответную откровенность. Я уверена, что мне удастся выполнить задание и спасти семью Перовых. Они – не враги. Если же я ошибаюсь, что ж, арестуйте меня как пособника. Но знайте, Надя, в конце нашей беседы, обещала поговорить с мужем, чтобы он явился с повинной. Я верю ей и не сомневаюсь, что он придет.

– Да-а, Зоя Ивановна, нагородила ты, конечно, столько, что и за год не расхлебать. Как ни крути, а я обязан тебя отстранить от дела. Понимаешь?

– Но операция в разгаре.

– То-то и оно. Если б дело было только в Перове, ладно еще, но ведь намечается масштабная диверсия… Зоя, это секретная операция белофашистов. Перов втянут в это. Ты понимаешь, что мы обязаны предотвратить эту диверсию, а всех зачинщиков арестовать и уничтожить. Нити, которые оказались у нас в руках, мы не можем упустить.

– Погодите, Василий Петрович, а нам… нам так ли надо, чтобы Перов явился с повинной? А?.. Чего молчите? А что, если его не трогать?..

– Вот видишь, до чего можно договориться, либеральничая с перевертышами.

– Не рубите сгоряча.

– Тьфу ты, что значит сгоряча?..

– Говорю, что Перов нужен белофашистам, чтобы «замкнуть на себя» определенный участок диверсии, допустим, на КВЖД, по профилю своей работы.

– Должно быть, так и есть.

– Если мы уберем из игры Перова, на его место подберут другого человека, которого мы не знаем. Если же Перова не трогать, я смогла б найти общий язык с ним через жену, чтобы он действовал в рядах диверсантов, но на нашей стороне.

– Погоди-погоди, у нас есть приказ – найти преступника, укравшего народные деньги. Приказ этот никто не отменял. И мы за невыполнение его ответим по закону. Понимаешь?

– Но ведь первоначально нам нужно было схватить укравшего деньги преступника. Теперь, когда мы знаем, что его похитили и вынудили пойти на преступление, чтобы затем задействовать в диверсии, зачем его арестовывать? Его надо перевербовать и использовать против наших врагов.

– Зоя, ключевые слова: «Надо перевербовать». А если тебе это не удастся? Чтоб поставленная задача была выполнена, ее решение должно быть безальтернативным и предельно понятным. С Перовыми не все так просто. Одного желания и горячих слов тут мало.

– Хорошо, а что, если представить, что вы ничего не знали о нашем разговоре с Перовой. Я вам ничего не докладывала. Василий Петрович, можно мы будем считать…

– Нельзя. Считать мы будем так – все последующие шаги теперь ты станешь строго обговаривать со мной! И без моего личного разрешения никаких инициатив! Поняла меня? Никаких!

– Поняла.

– И я о том же. Что касается твоего плана. Времени на поиски других путей у нас, к сожалению, нет. И это единственное, из-за чего я соглашаюсь с тобой. Раз уж так все закрутилось, будем считать, что упавший в воду, как говорится, дождя не боится. – Рощин достал из кармана брюк носовой платок, отер лоб и выдохнул: – Будем считать, что у нас осталась последняя возможность успешно завершить операцию – связаться через жену с Перовым и склонить его к работе на нашей стороне.

– Его согласие можно расценить как явку с повинной. Желание искупить вину. Можно ведь, Василий Петрович?..

– Хитра ты, Казутина, ох, хитра. Что ж, может, оно и хорошо. Да. На сегодня это – шанс, который упускать мы не имеем права. Попробую убедить высокое начальство, но ничего обещать не могу. Касательно тебя, Зоя, действуй осмотрительно. Если удастся завербовать Перова, то считай, что голова у тебя на плечах останется. Остальное, правда, не гарантирую. И еще запомни – днем встречаешься с Перовой, вечером – ко мне с докладом.

– Ясно, Василий Петрович, – выдохнула Зоя. – Извините, конечно, но я сомневалась, что вы посчитаете возможным принять мой план.

– Так ты ж меня за горло взяла, – невесело усмехнулся Рощин. – Да и… нам сейчас с тобой надо держаться по одну сторону баррикад. Украсть народные деньги, конечно, – великий грех! Тьфу ты, старорежимными словами уже заговариваться стал. Украсть – большое преступление! Но позволить совершить диверсию, которая помимо материального и финансового ущерба может унести десятки, а то и сотни жизней ни в чем не повинных людей, мы не можем! Главное, чтоб твой Григорий Матвеевич не выкинул фортель.

– Не выкинет. Увидите.

На следующий день, когда Зоя поехала к Наде, как договаривались, та, опустив глаза долу, произнесла:

– Муж приходил вчера поздно ночью и наотрез отказался встречаться с тобой.

– Да?.. Он…

– Он сказал, что агенты ОГПУ, как только выйдут на него – арестуют и упекут в тюрьму. Здесь, на свободе, он может принести больше пользы, чем заключенный в каземат.

– И это все?..

– Григорий передал, что готовится серьезная диверсия на станции КВЖД. Когда и как планируется провести ее, не знает, но то, что – это будет скоро, и его собираются в этом задействовать, точно. С мужем занимается инструктажем какой-то бывший белый офицер. Не ахти какого ума, но весьма решительный и в вопросах диверсионной работы компетентный.

– Надя, мне надо встретиться с Григорием Матвеевичем. По-другому я не смогу помочь вам. Ты объясни ему, что мы можем увидеться на его условиях, где он скажет. Но это сделать надо непременно.

– Я ему говорила, даже плакала. Но он ответил, что не хочет быть расстрелянным своими. Сказал, что не враг советской власти и, если суждено ему погибнуть, тогда уж в схватке с врагом, не иначе.

– Вот что он задумал?

– Он сказал, что на счет предстоящих дел его держат в неведении. Ни о какой диверсии не говорят. Мол, намечена акция устрашения – разбойное нападение на административное здание управления КВЖД. И все. Но муж думает, что дело может оказаться намного серьезней. На станции в тупик загнаны несколько цистерн с тракторным керосином и другими нефтепродуктами. А если их взорвут?..

– Даже представить страшно.

– Зоя, что теперь будет? – дрогнувшим голосом спросила Надя.

– Пока не знаю, подруга.

– Подруга?

– Разве мы не стали подругами за эти дни?..

– Стали. Стали, подруга. И я верю тебе.

– Я тоже тебе верю, Надя. Надо, чтоб и Григорий нам поверил. Ты скажи ему так – мы нуждаемся в его помощи! Мы все – и ты, и я…

– И Маруся.

– И Маруся тоже.

В «Братстве русской правды», в целях соблюдения строгой конспирации, агенты – так называемые «братчики» – работали по трое – «тройками». Вербовались они большей частью в среде русских белоэмигрантов в Харбине, а также в аппарате КВЖД (Китайско-Восточной железной дороги). «Братчики» знали лишь друг друга внутри своих «троек», больше – никого. Кто лишнего не знает, тот ничего не сболтнет, справедливо считал Александр Хольмст. Сам он знал всех, его – только трое – посредники, осуществляющие связь между руководителем и исполнителями его приказов. В группе у него насчитывалось восемнадцать «братчиков», не считая самого Александра Артуровича и посредников – Василия Суворова, Виктора Моргунова и Алексея Смысловского – все из числа бывших белогвардейских офицеров.

Обычно Хольмст для инструктажа вызывал их к себе втроем. Но в этот раз предпочел говорить с каждым по отдельности. Намедни у Александра Артуровича произошла беседа с полковником Афиногеном Аргуновым, приближенным руководителя Харбинским отделением БРП генерала Петра Бурлина. Аргунов сообщил, что операция под угрозой срыва. В группе Хольмста завелся предатель, который доносит красным информацию о ее деятельности. Дело в том, что Хольмст подготовил по заданию японской разведки две группы диверсантов (по три человека в каждой) для засылки во Владивосток и Благовещенск. Шпионско-диверсионные «тройки» были сформированы под руководством японских разведывательных органов в Харбине из проживавших на КВЖД советских граждан, которые в прошлом состояли в белофашистских организациях. Неоднократно проверенные, прошедшие серьезную идеологическую обработку, агенты не могли стать перебежчиками. Предательство произошло еще до прибытия диверсантов к месту назначения. Во Владивостоке и Благовещенске их уже ждали красные особисты. Это означало, что предателя нужно искать в первую очередь внутри организации, в Харбине. А именно – в группе Хольмста. Как бывает в такой ситуации, один сбой потянул за собой второй и вывел ОГПУ на еще одну японскую организацию уже в Благовещенске. Арестованными оказались агенты из числа советских граждан и китайцев, занимавшиеся сбором шпионских сведений о Красной армии и переотправкой беглецов в Поднебесную. Это поставило под угрозу срыва финансирование японцами организации в Харбине, которое осуществлялось через китайское консульство в Чите, во главе с консулом Ген Куаном.

Приказ генерала Бурлина, который довел до Хольмста Аргунов, гласил: «Предателя (предателей) в кратчайшие сроки изобличить и уничтожить»! Александр Артурович пребывал в полной готовности решительно взяться за дело. Немедленно проверить всех и, выявив подлеца, с живого содрать три шкуры! – таков был его план. При этом как от пощечины продолжали звенеть в ушах слова, которыми завершил беседу полковник Аргунов: «Господин штабс-капитан, очень надеемся, что операцию по ликвидации нефтебазы и подрывам на железнодорожной станции из-за вас нам отменять не придется. Помимо большого резонансного значения, диверсия призвана показать нашим японским друзьям, кто истинный хозяин в Харбине! Помните об этом».

Когда Аргунов ушел, Хольмст, прикрыв по привычке веки, задумался и в первую очередь решил проверить посредников. Ибо у них был прямой на него выход.

Василий Суворов вошел в комнату, которая была отделана под кабинет Хольмста, вместе с Зоей Казутиной и, предложив даме стул, сам уселся за широким столом Александра Артуровича.

– Ну-с, мадам, приступим к беседе.

– Но вы говорили, что со мной хочет встретиться «хозяин». Неужели это вы?

– Увы, не я. Его, возможно, сегодня не будет, отлучился по неотложному делу и поручил мне, как ответственному лицу, поговорить с вами. Вы, надеюсь, не против?

– Нет, пожалуйста, если вас уполномочили.

– Уполномочили, да. Мадам, должен вам сразу же заявить, что вы приглашены сюда не случайно и не на праздный разговор. То, что вы находитесь здесь, означает, что у вас есть шанс вступить в ряды патриотической организации «Братство русской правды». Это авторитетная структура, имеющая широкую сеть во всем мире. Слышали, наверное?

– Да, от вас. Вы же рассказывали, забыли уже?

– Кгм. Мадам, русские люди сегодня не могут равнодушно взирать на то, как гибнет Россия. Мы покинули ее физически, но не духовно. Вы понимаете, о чем я говорю.

– О чем – понимаю. Не понимаю – зачем? Вы хорошо умеете агитировать, но оставьте это ненавистным вам «советчикам». Я уехала из большевистской России, чтоб не слышать подобных речей. А вы тут начинаете раскручивать те же агитки, только с другой стороны. Зачем вы все это говорите?

– Чтобы внести ясность.

– Куда уж яснее. Я ведь сама пришла на беседу с вашим хозяином. Еще в первую нашу с вами встречу, когда вы спасли меня, пристрелив китайских бандитов, я поняла, что имею дело с белым офицером.

– Да-а?

– Нетрудно было догадаться, чем может заниматься человек, обладающий такой решительностью и горячностью.

– Однако…

– Вы ведь вошли в землянку к китайцам, где вас могли запросто убить.

– Ну, это вряд ли.

Зоя внимательно посмотрела на Суворова:

– Не люблю ходить вокруг да около. Скажу прямо – жизнь без борьбы для меня не имеет никакого смысла. Поэтому я здесь.

– Наверняка вам приходилось слышать, и не раз, что вы столь же прекрасны и категоричны, как ваша покойная тетушка Елизавета Штерн.

– Говорили, что я похожа на тетю в молодости.

– Не сомневаюсь. Я читал заметки графа Толстого, который очень хорошо отзывался о баронессе. Она сверкала красотой и умом не только в молодые годы, но и в зрелом возрасте. Жаль, что большевики не уберегли этот алмаз на теле России. Знаете, я слышал, что баронессе удалось получить разрешение властей и сесть на корабль, чтобы уплыть за границу. Но корабль потерпел крушение и затонул. Спастись никому не удалось. Какой печальный конец.

– Не думала, что вы пригласили меня сюда, чтобы обсудить то, как скончалась баронесса.

– А что странного?

– Я пришла в серьезную организацию, к чему сейчас подробности о кончине моей тети?

– Как сказать, мадам. Баронесса – ваша тетушка и вас не должен смущать интерес к жизни и смерти столь знатной дамы. Если, конечно, вы знаете подробности. Хотя, как вам их не знать, ведь вы единственная ее племянница.

– Господин поручик, я не единственная племянница, и не единственная ее родственница. И вообще, мою тетю, баронессу Штерн, звали Элизабет, а не Елизавета. Если вы так любопытствуете, она происходила из семьи генерала Ледковского, а матушка ее, моя двоюродная бабушка Мария Алексич, была представительницей знатного сербского рода. Поверьте, я знаю свою родословную.

– Это я и хотел услышать, мадам.

– Так мне продолжать, раз вам интересно?

– Ну-с.

– Баронесса действительно собиралась уехать из России и обратилась за разрешением к какому-то высокопоставленному большевику, кажется, Бонч-Бруевич была его фамилия. Она ему сама когда-то помогла. Но он ей отказал. И тогда баронесса завязала в узелок все, что у нее осталось из драгоценностей, и, наняв провожатого, направилась пешком по льду Финского залива за кордон. Больше ее никто не видел.

– Замерзла?..

– Дело было в начале зимы. Ходили разные слухи – вроде на одном из участков пути лед оказался непрочным и обломался под ногами. Баронесса и ее провожатый спастись не смогли. Оба утонули. Хотя, позже, появились разговоры о том, что Штерн утонула одна. Тот, кто ее вел, якобы – сотрудник ОГПУ, все и подстроил. А еще утверждали, что Штерн, благополучно достигнув Финляндии, сменила фамилию и растворилась среди других эмигрантов.

– Зимой по льду и молодому-то дойти до другого берега трудно, – задумчиво протянул Суворов. – Баронессе, кажется, было под восемьдесят? Сами-то, как думаете было дело?

– Ей шел седьмой десяток лет. Не знаю. Мне известно лишь то, что баронессы больше нет. Штерн исчезла.

– Проклятая революция, сколько судеб она загубила, изломала жизней.

– Чего теперь об этом говорить?

– Мадам Казутина, а какова ваша девичья фамилия?

– Колычёва, – тут же сориентировалась Зоя. – А зачем вам?

– Из чистого любопытства. Уверяю вас. Мадам, могу ли я исходя из сказанного считать ваш приход как обдуманное решение вступить в организацию?

– Да. Иначе зачем мне было приходить?

– Что ж! Вы должны доказать на деле свою решительность. Вам надлежит совершить действие, которое подтвердило бы вашу приверженность идеям «Братства». Мы тут не только разговоры разговариваем. Таковы правила. Разумеется, я готов вам помочь. Если все пройдет хорошо, организация гарантирует вам свою защиту и покровительство. Но также прошу запомнить, если член «Братства» попытается предать наши интересы, его неизбежно ждет справедливая кара. Братство – во имя России, а Россия, мадам, превыше всего!

– Какие высокие слова!.. Добрый день, господа! – В кабинет манерно шагнул стройный шатен в дорогом костюме из модного магазина Чурина. С ним на пару вошел и застыл рядом, периодически потягивая вниз полы короткого жилета, средних лет полноватый человек в серой мятой тройке. Вошедший первым жестом остановил Суворова, который только и смог выдохнуть слово: «Хозяин», – вскочив из-за стола.

– Василий, оставайтесь на месте. Я вижу, вы тут хорошо устроились, продолжайте беседу. Если никто не против, мы побудем тут в сторонке, послушаем разговор. Но прежде разрешите вам представить моего товарища, хм, Григория Матвеевича Перова. – «Хозяин» указал на стоящего рядом мужчину и, не заметив никакой реакции в его глазах, повернулся к даме напротив: – Никогда не встречались, нет?..

– Чего молчим? – решил встрять в разговор Суворов. – Григорий Матвеевич?

– Вы спрашиваете меня? Знаю ли я эту даму?

– Да.

– Нет. Первый раз вижу.

– Как же не знаете, если она подруга вашей супруги.

– Я не большой знаток подруг жены.

– Мадам Казутина, и вы не признаете мужа вашей подруги? – входя во вкус, но помягче, продолжил Суворов.

– Мы познакомились с ней недавно. Этого человека у нее дома я никогда не видела, – ответила она, хотя узнать его по фотографии, которую показывала четырехлетняя Маруся, ей не составило труда.

– Сказанное вами означает, что вы подружились с супругой Перова после его исчезновения из дома? – Это спросил уже Хольмст, вперившись в собеседницу неприятным взглядом светло-голубых глаз.

– Я не знаю, когда и куда он исчез. И не интересовалась вообще.

– Не волнуйтесь, мы уточняем детали во избежание вопросов в будущем. В ближайшее время мы встретимся вновь, надо будет обговорить конкретные детали. – Хольмст нажал кнопку звонка на столе. Вошел мужчина, по манерам – помощник. – Лев, проводите даму. Мадам, можете быть свободны. – Когда Казутина ушла, Хольмст обратился к Перову: – Вы, Григорий Матвеевич, тоже можете идти.

– Через час прошу ко мне на контрольное занятие, – подал голос Суворов.

– Я помню, – кивнул ему Перов и вышел.

– Почему мне кажется, что они оба лгут? – в раздумье протянул Хольмст и, прикрыв веки, добавил: – Василий, вам не показалось, что ваша собеседница, как прилежная гимназистка, приходила, хорошо выучив урок?

– Да нет. А в чем, собственно, сомнение?..

– Уж больно без запинок отвечала на ваши прямолинейные вопросы, которыми вы лупили по ней как из пушки.

– А чем вам плоха прямолинейность?.. Прямые вопросы, прямые ответы.

– Вот ежели еще и прямое попадание при этом, тогда да! Понимаете? Прямолинейность хороша при стрельбе снарядами, но не в беседе, когда вам надо пощупать, что за человек находится перед вами.

– Но это не первая наша встреча с ней. Я думаю… с учетом свойств характера, да, сильный характер и практичный ум, несмотря на молодость и красоту…

– Н-да, глупец в нашем деле – хуже предателя.

– Господин штабс…