Предисловие

Бегство из действующей армии, особенно с линии фронта, всегда считалось трусостью, но я утверждаю, что в реальных условиях для этого иногда нужно обладать особой смелостью.

Человек, охваченный страхом, побоится дезертировать с фронта. Слишком велик риск. Он знает, что его ждет неизбежная смерть, и не только в том случае, если его поймают, но и во многих других ситуациях. Дезертира повсюду ждет враждебное отношение людей, он обречен на одиночество. И это особенно верно, если он собирается сбежать из действующей армии, а не просто сдаться врагу, как это сделали миллионы военнопленных (иногда вполне добровольно).

С линии фронта обычно дезертируют люди, которые не способны вынести ужаса бомбежек и артобстрелов или подвергаются издевательствам старших по званию, отчего и без того тяжелая служба становится для них невыносимой. Но я не боялся авианалетов, и надо мной никто не измывался. У меня была другая причина дезертировать, и вы узнаете о ней, прочитав эту книгу.

Бегство человека с театра военных действий ничем иным, как трусостью, не назовешь. Такой человек боится, что его убьют в бою. Но если дезертирует закаленный в сражениях солдат, не раз видевший смерть в лицо, то нелепо было бы назвать его трусом.

Я признаю, что с моральной точки зрения человеку, бежавшему с линии фронта, нет никакого оправдания, но тем не менее берусь утверждать, что это требует определенной смелости, иногда смелости безрассудной.

Я родился в Гамбурге в 1920 году, вскоре после окончания Первой мировой войны, в которой мой отец доблестно сражался в рядах германской армии и, удостоившись наград за свою храбрость, вернулся домой с искалеченной ногой. Я и все мое поколение росли детьми разгромленной и униженной нации.

Юношей я служил в немецком торговом флоте и пережил много приключений в открытом море и в далеких странах. Я дослужился до звания второго помощника капитана, но в 1939 году ушел с флота и, решив поискать приключений на суше, вступил в ряды вермахта. И я получил то, что искал, даже больше.

Доставка грузов в Польшу за рулем автомобиля – это одно, а высадка с парашютным десантом в Норвегии – совсем другое. Участвуя в разгроме и оккупации Бельгии, Голландии и Франции, я понял, что попал в компанию крепких парней. Заслужил в боях Железный крест 1-го и 2-го класса, был представлен к званию лейтенанта, разжалован в рядовые – и находил такую жизнь очень интересной.

Но, прибыв в феврале 1941 года в составе германского Африканского корпуса в Триполи, я понял, что настоящие приключения только начинаются. Так оно и оказалось. К моменту моего побега в июне 1941 года я был уже унтер-офицером и служил при штабе корпуса посыльным, разъезжая на броневике.

До этого и после мне пришлось пройти много трудных дорог, но африканский опыт оказался самым трудным. Я написал об этом книгу спустя 18 лет – на английском языке, который выучил после своего побега из германской армии.

Думаю, что мне нет нужды оправдываться. Факты говорят сами за себя.

Глава 1
БЕН ОМАР

Я встретил Бен Омара случайно. Это было в конце апреля 1941 года, и, как показали последующие события, эта случайность спасла мне жизнь.

В ту пору я служил посыльным в армии Роммеля. Однажды я ехал в своем броневике по дороге Виа-Бальбия и недалеко от форта Акрома, к западу от Тобрука, увидел стоящий на обочине грузовик итальянской армии. Позади него я заметил четверых мужчин, которые пинали ногами какой-то предмет.

Я сбавил скорость, частично из любопытства, но главным образом потому, что мне надоело ехать одному. Я решил перекинуться парой слов с представителями наших доблестных союзников (которые были единственными людьми, которых я встретил на этом отрезке пути), поскольку немного говорил по-итальянски.

Подъехав, я увидел, что итальянцы – сержант и трое рядовых – избивали плоскими сторонами своих штыков совершенно голого араба. Несчастный был прикован к заднему колесу грузовика наручниками, и итальянцы безжалостно избивали его в удушающем полуденном зное. Ударив пленника несколько раз, они прикладывались к бутылке красного вина.

Все они были сильно навеселе. Каждый из них держал в одной руке полупустую бутылку, а в другой – штык. Неподвижное голое тело араба, истекавшего кровью, лежало на песке лицом вниз.

– Viva Tedesco! (Да здравствуют немцы!) – крикнул сержант, когда я соскочил на землю.

– Come sta? (Как дела?) – спросил один из солдат.

– Molto bene (Отлично), – ответил я. Дела у меня и вправду шли хорошо.

– Выпьешь? – спросил сержант и протянул мне бутылку.

Я с радостью взял ее. В этом обжигающем зное никто не отказался бы от выпивки. Тлядя с любопытством на распростертое на песке тело, я спросил, кто это такой.

– Куча дерьма, – ответил сержант, ударив лежавшего тяжелым сапогом в бок.

Тот даже не дернулся – по-видимому, он уже умер.

– Воровал оружие и снаряды. Мы поймали его вчера на закате – он ехал на поврежденном бомбой грузовике мимо Акромы, – проворчал сержант и снова ударил ногой пленника, который на этот раз сложился от боли пополам. Увидев это, итальянцы весело рассмеялись. Меня же чуть не стошнило, когда я увидел их смеющиеся рожи.

– И что вы собираетесь с ним сделать? – спросил я, сделав еще один глоток из бутылки и отдавая ее сержанту.

– Да ничего особенного! – небрежно ответил тот. – Нам велели доставить его в тюремный лагерь в Дерне, но я сомневаюсь, что он туда попадет. Зачем попусту жечь бензин и тащить этого гнусного араба за две сотни миль, когда можно развлечься с ним, а потом сообщить, что он был убит при попытке к бегству. – И он глотнул вина.

Я попытался скрыть охватившее меня негодование, поблагодарил их за вино и сказал, что тороплюсь и мне надо ехать. Я забрался в свой бронеавтомобиль.

– Arrivederci! (До свидания!) – крикнули хором итальянцы.

Проскользнув в орудийную башенку своего броневика, где находились спаренные пушка и пулемет, я увидел, что для стрельбы угол возвышения слишком велик. Тогда я завел мотор и, отъехав метров на пятьдесят, остановил броневик и снова забрался в башню к пулемету.

Четыре итальянца с удивлением наблюдали за моими перемещениями, но, когда я развернул башню и направил на них пулемет, сомнений в моих намерениях у них не осталось.

– Не двигаться с места! – заорал я.

Лица итальянских солдат окаменели от ужаса.

– Развяжите этого человека и пусть один из вас приведет его сюда! – крикнул я.

Никто из них не пошевелился. Фонтанчики песка, взметнувшиеся у их ног, подсказали им, что шутить я не намерен. Тогда сержант достал из кармана ключ и открыл наручники.

– Поставь его на ноги, – велел я, – и приведи сюда.

Араб был ошеломлен. Он шатался и оступался, пока сержант вел его к моей машине.

Я держал оставшихся солдат на прицеле пулемета, а сержант помогал идти арабу, пока тот не схватился руками за край башни и не перекинул со стоном свое тело в мой броневик.

Не говоря ни слова, я прыгнул на место шофера, оставив изуверов удивленно глядеть мне вслед.

Через два дня араб уже мог позаботиться о себе сам, и мы расстались в Эль-Тазале (где в то время был штаб итальянского главного командования. – Ред.). Там он присоединился к небольшому каравану верблюдов, шедшему дальше в Киренаику по дороге через Барку. Араб сказал, что его зовут Бен Омар. Я не знал арабского, а он – немецкого, но мы смогли объясниться по-итальянски.

– Если ты когда-нибудь окажешься в Барке, – сказал он мне, – я с радостью тебя приму. Я отдам тебе все, что пожелаешь, ведь ты спас мне жизнь!

– Забудь об этом, – рассмеялся я, – на войне всякое бывает.

Я не думал, что когда-нибудь встречу Бен Омара снова. Событий было столько, что я не задумывался об этом маленьком дорожном происшествии и вскоре совсем о нем позабыл.

Глава 2
БОЙ ВО ВРЕМЯ ПОГОНИ

Стоял жаркий июньский день 1941 года.

Моя нога соскользнула с педали газа, и бронеавтомобиль резко остановился. Я выключил зажигание, и рокот мотора сразу же стих. Подняв мокрые от пота руки, я снял очки, защищавшие глаза от пыли, и лоскут материи, которым были завязаны рот и нос, чтобы в них не попадал песок. Затем открыл тяжелый стальной люк и стал выбираться со своего сиденья, при этом мне на спину обрушилась лавина песка.

Схватив бинокль, я спрятался в башне моего броневика и принялся осматривать пустыню. Но солнечный блик чуть было не ослепил меня, а до пулемета невозможно было дотронуться. Я опустил бинокль. Смотреть было не на что – вокруг расстилался один песок да высились скалы, мимо которых проходил бесконечный Тарик-эль-Абд – караванный путь из Эт-Тамими в Эль-Адам и дальше на Бардию.

Прикрыв ладонью глаза, я прошелся взглядом вдоль тропы и заметил кучу пустых бочек из-под горючего.

– Значит, три четверти пути уже позади, – пробормотал я и, взглянув на небо, увидел, что солнце клонится к закату. К наступлению темноты я доберусь до штаба танковой дивизии, при котором я служил. Я проехал где-то около девяноста километров, осталось еще тридцать.

Эта часть пустыни и сам караванный путь мне не нравились. Они были начинены всякого рода сюрпризами – большей частью смертельными. Здесь можно было привлечь внимание пилота английского истребителя «Харрикейн», летящего на бреющем полете и высматривающего цель, наехать на противотанковую мину или наткнуться на один из британских разведывательных дозоров, частенько ездивших на броневиках или джипах – одном, двух или трех – по караванным путям и ничего не боявшихся.

Вспомнив об этом, я снова поднес к глазам бинокль и внимательно оглядел местность. Но я ничего не увидел, кроме барханов, над которыми колыхались волны раскаленного воздуха. Убедившись, что рядом никого нет, я спрыгнул с броневика, поднял стальной капот и занялся уходом за мотором – почистил воздушный фильтр, проверил масло, долил в радиатор воды. Вернувшись в машину, я стер пыль с казенной части пулемета, а когда спустил курок, он зашипел, как разъяренный котенок. Двадцатимиллиметровая пушка сработала с оглушительным треском, убедив меня, что находится в рабочем состоянии. Взглянув на огромную канистру с водой, я позволил себе сделать пару глотков тепловатой воды.

Чувствуя, что силы мои восстановились, я закрыл башенный люк и вернулся на сиденье водителя. Я покрутил ручки управления радиостанцией, но обнаружил, что она не работает и нуждается в осмотре квалифицированного специалиста.

Пора ехать! Мотор чихнул, взревел, и я двинулся дальше.

Поскорее бы вернуться в штаб – может, там меня уже ждет письмо из дома. Хорошо было бы также узнать, как обстоят дела у моего отделения посыльных – ведь я провел две недели в ремонтных мастерских к западу от Эль-Газалы и давно не видел своих товарищей. Думая об ожидавших меня отдыхе и новостях из дома, я ехал все быстрее и быстрее, мечтая поскорее проскочить последние двадцать пять километров ухабистой песчаной дороги.

И вдруг по стальному корпусу моей бронемашины, оставляя отметины, забарабанили пули, явно из пулемета. Справа и слева спереди по курсу взметнулись фонтанчики песка, загородив мне весь обзор. Потом по броне застучал новый град пуль.

Я посмотрел в зеркало заднего вида и увидел позади себя британские бронемашины. Я надавил посильнее на акселератор, и моя девятитонная коробка на колесах рванулась вперед. Левой рукой я переключил скорость, и в какофонии барабанящих пуль, ревущего мотора и завывающих передач услыхал грохот бронелистов, прикрывавших колеса. По броне снова рассыпался град пуль.

В зеркало было видно, что за мной гонятся два британских бронеавтомобиля. Они были совсем близко и неслись на полной скорости. Я не мог все время держать их в поле своего зрения, поскольку мою машину мотало и бросало из стороны в сторону, словно люльку, которую кто-то бешено раскачивал. У меня не было бортового стрелка, и я мог открыть стрельбу, только остановив машину. От этой мысли мне стало не по себе. Горячий пот, на мгновение ослепляя меня, заливал мне глаза, и я чуть было не сбился с дороги, еле видной сквозь узкие прорези.

Неожиданно я вспомнил, что мой бронеавтомобиль лучше, чем британские, приспособлен для езды по пересеченной местности, лежавшей по обе стороны от дороги. Я резко повернул руль, машину сильно занесло на мягком песке, и я помчался в пустыню. Пули стучали теперь по борту, который я подставил врагу, и, бросив взгляд в зеркало, я увидел, что обе британские машины тоже, не снижая скорости, свернули с дороги.

Меня охватил страх – я понял, что они решили преследовать меня среди скал и песчаных ям. Стук пуль стих. Я несся, словно сумасшедший, объезжая валуны, проскакивая через ложбины, скользя по склонам холмов, усыпанным гравием, и выжимая из машины последние силы. Я на мгновение снял одну руку с рулевого колеса, сорвал чехлы с пулемета и пушки, но тут машина въехала в яму и, выскочив из нее, на полной скорости врезалась в большой камень. Я ударился головой о переднюю панель, и из глаз посыпались искры.

Но страх пересилил боль и подсказал мне, что делать. Ремень безопасности был отстегнут, рычаг переключения передач установлен в нейтральное положение, люк башни распахнут – все это произошло мгновенно, словно по волшебству. Башня и пушка со скрипом повернулись в сторону моих преследователей. Зрелище могло кое-кого свести с ума – британские бронемашины петляли среди валунов на расстоянии примерно трехсот метров и целились прямо в меня. Я опустил ствол своей пушки, стараясь взять на прицел одну из них.

Мимо моей башни прожужжали пули, ударявшие в песок и скалы и отскакивавшие от них рикошетом. На такой большой скорости, да еще и лавируя между камнями, англичане, конечно, не могли точно прицелиться, и пули их в основном летели мимо. Я нажал кнопку и выпустил четыре снаряда. Рядом с первым броневиком выросла стена песка и пыли, заставив его свернуть и подставить мне свой борт. Я был бы идиотом, если бы не воспользовался этой возможностью.

Вторая бронемашина выскочила из-за камней и стреляла из пулемета веером, наполнив воздух дьявольским хохотом, фонтанами песка и камней, которые на мгновение закрыли мне обзор.

Первая бронемашина снова повернула, подставив мне другой борт, – это был шанс! Поймав ее в перекрестье прицела, я выстрелил. Пушка дернулась, словно дикое животное, и несколько 20-миллиметровых снарядов ударили в землю перед английским броневиком, а два или три разорвались в верхней части железного чудовища. Еще один снаряд с диким воем пролетел мимо, а другой пробил огромную дыру над колесом, откуда вырвался черный дым.

От удара английский броневик чуть было не опрокинулся – резко вильнув, он скрылся за камнями.

Вторая бронемашина на полной скорости неслась к тому же укрытию. Попасть в нее было практически невозможно – разве что только чудом. Она делала невообразимые зигзаги и вскоре скрылась за камнями вслед за первой.

Мои преследователи исчезли из вида, и я немного успокоился – теперь их пулеметы меня не достанут, а автоматических пушек на британских броневиках не было. Я быстро перезарядил свое орудие и направил спаренные стволы пулемета и пушки на камни, ожидая появления врага.

Неожиданно из-за скал вырвался столб пламени и дыма, после чего я услышал бешеный треск рвущихся патронов. По всему небу рассыпались следы трассирующих пуль.

Я заорал от радости как сумасшедший. Машина, которую я подбил, взорвалась. Я застрочил из пулемета по верхушкам камней, но быстро понял, что только напрасно трачу боезапас, – густой черный дым закрывал все.

Сквозь треск рвущихся патронов я услыхал, как заработал мотор машины. Второй броневик вполне мог снова атаковать меня, поэтому я очень внимательно следил за краем каменного скопления, ожидая его появления, но вскоре понял, что он отъезжает, прячась за камнями, где снаряды моей пушки не могли его достать.

Через несколько минут я увидел столб пыли, поднимавшийся в небо в двух километрах от меня. Уцелевшая машина возвращалась в расположение британских войск.

Я расслабился и подумал, что спасся просто чудом. Если бы у англичан были пушки, то вместо их бронемашины сейчас горела бы моя. Интересно, увезла ли с собой уцелевшая бронемашина экипаж горевшей? Если нет, то противник мог поджидать меня за скалами с пулеметом и ручными гранатами.

Из предосторожности я снова дал очередь из пушки. Снаряды упали позади скал и между ними. После этого я перезарядил орудие и тщательно осмотрел скалы в бинокль – похоже, что за ними никого не было. Оттуда по-прежнему валил густой дым вперемешку с пылью, взметались языки пламени, а воздух прорезали пунктиры трассирующих пуль.

На горизонте клубилась пыль, поднятая удалявшейся английской бронемашиной. На полной скорости она неслась к границе Египта, которую Муссолини в свое время обнес колючей проволокой, к Форт-Маддалена. Внимательно изучив в бинокль окружавшую меня пустыню и не увидев ничего подозрительного, я соскочил на землю, чтобы осмотреть свою машину, одновременно наблюдая за скалами.